— Ей было восемнадцать лет, когда родился ребенок, и, как я уже сказала, некоторое время она уже жила во Флоренции. В таком случае, она должна была приехать сюда и тут же выйти замуж. Не нам судить. Мы должны благодарить Бога за то, что, как бы ни была трагична причина, нам удалось крестить их обеих.
Инспектор, ощутивший непонятное желание защитить Сару, чьему появлению на свет и смерти сопутствовала такая жестокость, сказал:
— Со слов ее соседей я понял, что мать Сары была замужем, то есть у нее была фотография ее матери и отца. Думаю, там был еще один ребенок. Она говорила о брате... — Судя по холодному взгляду сестры, защитить Сару он не сумел. Инспектор сдался. — Она уехала от вас сразу после войны?
Сестра Джон Долорес перевернула большие страницы и, ведя по бумаге высохшим белым пальцем, нашла нужную запись.
— Пятнадцатого января сорок пятого года. На тот момент у нее не было ни денег, ни дома.
— А потом? Кто-то предоставил и то и другое? Вы думаете, отец...
— Простите, инспектор, я могу сообщить вам только факты, изложенные здесь. Вы же понимаете, что мы не позволяем себе распускать слухи.
— Прошу прощения. Вам просто показалось, что я... Ее убили...
— Я помолюсь за нее.
Инспектор с надеждой взглянул на монахиню помоложе.
— Быть может, она приходила к вам спустя годы? Поблагодарить?
Но единственным ответом был лишь взгляд в записную книгу, чьи страницы переворачивала сестра Джон Долорес.
— Денежное пожертвование, солидное пожертвование было получено, как вы видите, от имени Руфи и Сары Хирш в сентябре сорок шестого года. Это последняя запись о ней. — Монахиня помогла сестре Джон Долорес подняться и подставила ей под руки ходунки.
Инспектор поблагодарил их обеих и сказал, что сам найдет выход.
Очевидно, когда он зашел в кабинет прокурора, его разочарование было понятно даже без слов. Сразу забыв о своем обещании, прокурор начал:
— Но почему? Господи, зачем им что-то от вас скрывать? Ну, продолжайте.
— Это все, что мне рассказали, — ответил инспектор.
— Да. Полагаю, вас беспокоит именно то, чего вам не рассказали.
— Напрашивается вывод, что, по крайней мере в их представлении, отец был итальянцем, а не чехом, и конечно, католиком.
Прокурор зажал губами короткую сигару в углу рта и замер в нерешительности. Затем зажег ее.
— С обеда держался.
— Трудно, наверно.
— Вы курили когда-нибудь?
— Нет. Но я пытался похудеть.
— Должно быть, это еще хуже. Нельзя упускать из виду «обстоятельства, при которых совершился грех», как бы сказали благочестивые сестры, к которым вы ходили сегодня. — Прокурор улыбнулся. — Я привык обходиться без сигары, пока работал с детьми. А сейчас срываюсь.
Инспектор понял, что он так же терпелив с ним, как был с детьми, и только притворяется, что разгребает окружающие его кипы папок с документами, — нет, это он пытается раскопать пепельницу...
— Вон там лежит одна. На полу, на куче бумаг.
— А, спасибо.
— Сестра сказала, что предоставила мне факты, и я ей верю, — попытался рассуждать инспектор. — Там еще было пожертвование... Поступили откуда-то деньги. Она сообщила мне факты. Все остальное просто...
— Ощущение?
— Пожалуй, да. Дело в том, что никогда не знаешь, тебе просто кажется или там действительно что-то есть за исключением тех случаев, когда оцениваешь прошлое. Простите, я знаю, я говорю непонятно.
— Вы говорите совершенно понятно, инспектор. Вот только, признаюсь, мне не совсем понятно, как она могла обнаружить тот страшный грех, следствие знакомства ее родителей в те дни, когда все было гораздо строже, чем сейчас. Ладно, теперь давайте посмотрим бумаги, которые мне передали из больницы. Здесь у меня история болезни Сары Хирш, я попытаюсь вкратце пересказать вам ее. Когда семь лет назад скончалась ее мать, она была настолько убита горем, что не могла заботиться о себе и по собственному желанию легла в больницу Санта-Мария-Новелла. Она боялась, что сходит с ума. В больнице она прошла полное обследование, ведь зачастую причиной хронической усталости и депрессии оказываются невыявленные заболевания. У нее обнаружили стенокардию. Ей рекомендовали диету, так как у нее наблюдался небольшой лишний вес... Кстати, ее мать умерла от сердечного приступа в этой же больнице в отделении интенсивной терапии. Сару обследовал и психиатр, здесь приложен отдельный отчет... Довольно-таки большой... Здесь говорится, что, прежде чем обратиться за помощью, она семь месяцев страдала от депрессии, которая, в свою очередь, началась спустя несколько месяцев после смерти ее матери. Первая задержка, похоже, озадачила врача больше, чем вторая, ведь многие люди неохотно обращаются за помощью к психиатру, но врач, по всей видимости, так и не пришел к удовлетворительному заключению относительно Сары. Она отмечает, что пациентка во время беседы была крайне взволнованна и начинала сильно нервничать, когда ее расспрашивали о ее повседневной жизни, ее надеждах, взаимоотношениях с окружающими людьми и тому подобное. Общее впечатление как о чрезвычайно замкнутом человеке, у которого не было по-настоящему крепкой привязанности ни к кому, кроме матери.
— О брате ничего не говорится? — поинтересовался инспектор.
— А, да. Очевидно, она постоянно упоминала о нем, но, казалось, была не в состоянии или не хотела рассказать что-нибудь конкретное. Это было настолько заметно, что врач сделала запись о том, что она сомневается в его существовании. Должен признаться, что, хоть это и достаточно распространенное явление среди одиноких детей, я лично никогда не сталкивался с подобным у взрослых. А вы?
— Тоже нет. К тому же, по словам маленькой Росси, в квартире не было ни одной фотографии ее брата, только матери и отца. Хотя не исключено, что фотография там была, просто Хирш ее не показывала.
— То есть она опять не давала никакой точной информации о нем? Надо заметить, для меня он до сих пор существует лишь в воображении. Кстати, в телефонной книге я нашел только одного человека по фамилии Хирш. Телефон уже отключен, поэтому не буду тратить ваше время. Тем не менее продолжим. На вопрос о том, работала ли она когда-либо, она ответила, что ее мать была против, что в этом не было необходимости, что в молодости она сама задумывалась об этом, но подчинилась воли своей матери, которая говорила ей: «Не забывай, кто ты есть, помни, что наступит день и ты займешь в этом мире место, принадлежащее тебе по праву». Ой... но ведь это совпадает с тем, что вы говорили о ее предполагаемом отце, верно?
— Она объяснила эти слова?
— Она никогда ничего не объясняла, просто сообщала, по всей видимости, не связанные между собой факты. Единственное, о чем она говорила совершенно отчетливо, так это о том, что она крайне нуждается в помощи.
— Хм! Точно так же она вела себя, когда пришла ко мне в участок. Я допускал, что она все сочинила.
— Но ее убили.
— Да.
— Я прочту вам заключение психиатра: «Пациентка понимает природу своего состояния, и, хотя в настоящее время чувствует себя неспособной заботиться о себе, она имеет полное представление об окружающей ее действительности. Ее глубоко укоренившиеся страхи возникают на почве реальных проблем, которые она не в состоянии обсуждать даже при условии абсолютной конфиденциальности. Очевидно, что данные проблемы связаны с ее матерью, с которой ее, по всей видимости, связывали близкие и теплые отношения. По ее признанию, ощущение слабости и беспомощности пришло к ней после смерти матери, так как больше некому было «защищать ее интересы». Очевидно, что пациентка всю свою жизнь проводит в ожидании разрешения проблемы, которую она отказывается обсуждать. Кажется, смерть матери помимо естественного горя, которое она причинила, также заставила пациентку осознать неполноценность своей собственной жизни. Симптомов паранойи не обнаружено. Маниакального поведения не наблюдается. Реактивная депрессия».
В целом вот так. Рекомендованы транквилизаторы, диета, свежий воздух, гимнастика и так далее, и тому подобное. После этого... — Прокурор пролистал историю болезни, отложив в сторону фотокопии электрокардиограмм, результаты анализа крови, анкеты и написанные от руки письма. — Вот... Спустя два года она снова поступила в больницу точно в таком же состоянии. Опять те же анализы, и уже другой психиатр дает такое же заключение: «Замкнута, обеспокоенна, скрывает причину начала депрессии». Здесь даже приложена запись разговора с ней:
«— Вы говорите: «Если бы все было так, как должно быть». Не могли бы вы разъяснить мне ваши слова?
— Существуют проблемы. Однажды все в моей жизни будет так, как должно быть.
— У вас есть конкретные причины думать, что ваша жизненная ситуация радикально изменится?
— Да, есть.
— И вы можете мне рассказать, какие это причины?
— Конечно нет. Это очень личное и... Запутанное. Вам будет сложно понять».
— Вы думаете, она шантажировала своего отца?
— Если и так, у нее это плохо получалось. Она расплакалась потому, что не могла внести плату за ремонт в доме... То есть так сказал бакалейщик...
— Вы ему поверили?
— Я верю, он не лжет.
— Значит, вы думаете, что это правда?
— О нет-нет... Это не может быть правдой. Нет. Насколько я понимаю, это связано с ее визитом ко мне. Эта квартира ей не принадлежала. Открытка с текстом «Теперь мы знаем, где ты живешь» типична для беспринципных адвокатов, заинтересованных в быстром выселении.
Прокурор взглянул на бумаги, доставленные из квартиры Хирш и сваленные на его столе.
— В этой куче я не найду документов на дом.
— Не найдете, — согласился инспектор.
— И наверняка договора об арендной плате тоже не найду.
— Наверняка не найдете.
— Тогда мы должны искать владельца квартиры в городском Земельном кадастре... Как всегда, будем надеяться, что запись не слишком устарела.
— Зато в ее документах, в письме или где-нибудь еще вы, наверно, сможете найти имя ее адвоката, — предположил инспектор. — Она упоминала о том, что у нее есть адвокат и что она собирается проконсультироваться с ним, когда я объяснил, что ее, может быть, пытаются выселить из квартиры.
— Было бы неплохо, — согласился прокурор — Но в любом случае, я на это не рассчитываю. Эти папки взяты из картотеки. Они были в идеальном порядке. Любой, кто хотел уничтожить компрометирующие документы, без труда мог их найти.
— Это...
— Что такое?
— Пытаюсь вспомнить, что она сказала мне в кабинете. Когда я предположил, что кто-то пытается напугать ее и заставить съехать... Сказала, что у нее еще есть в запасе припрятанный козырь или даже козыри.
Нахмурившись, прокурор откинулся на спинку кресла.
— По-видимому, она показала свои козыри и таким образом подписала себе смертный приговор. Но больше всего меня поражает, что тот, с кем она имела дело, отреагировал так быстро и результативно. А вас это не удивляет?
— Меня... Нет-нет...
— Наверняка, инспектор, после визита к вам она встретилась с адвокатом, раскрыла свои карты, и лишь потом произошло убийство.
— Она могла ему просто позвонить по телефону.
— Но с какой скоростью все произошло! Должно быть, погибшая пролежала в квартире два или скорее один день. Думаю, даже когда мы получим протокол вскрытия, вряд ли найдем там более точные цифры. Вы когда-нибудь сталкивались с убийством, продуманным и выполненным так быстро, если, конечно, речь не идет об организованной преступности?
— Нет, боюсь, что не сталкивался.
— И что? Вы, конечно, не думаете, что здесь есть какая-то связь с организованной преступностью?
— Нет-нет...
Казалось, прокурор начал терять свое хваленое терпение и замолчал. Инспектор переживал, поскольку ничего разумного он предложить не мог, да к тому же еще должен был зайти в участок, прежде чем снова ехать на виллу Л'Уливето, где от него толку еще меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35