Будешь жить в Прато. Другой город, другой мир.
Она закурила вторую сигарету, обдумывая его слова. У них обоих перед глазами была одна и та же картина. Никто из них не хотел говорить об этом. Черные ночи на автостраде. Девушки, которые отказались работать, девушки, которые думали, что смогут самостоятельно стать на ноги, избитые, измученные, никому не нужные. Последняя легко отделалась: перелом плеча, руки, колена. Она была на восьмом месяце беременности. Ребенка спасли.
И при всем при этом жизнь их в Албании была такова, что страшнее сутенеров были для них представители власти. Людей в форме они ненавидели. Так что здесь нужно терпение.
Вот если бы этот Марио был понапористей, пригрозил бы ей, что передумает, вместо того чтобы суетиться вокруг нее и блеять как овца. Возможно, это встряхнуло бы ее, заставило бы осознать...
У инспектора был припрятан еще один козырь, но он не был уверен, что имеет право использовать его: нечестно было бы вовлекать ее в борьбу с организованной преступностью. Лучше не торопиться и посмотреть, что будет. Он должен выполнять свою работу, он сказал и сделал, что мог, а капитан Маэстренжело, его начальник, не придет в восторг, если он провалит важное дело в надежде благополучно выдать замуж смазливую проститутку. Ничего не остается, как использовать Марио в своей игре. Вглядываясь в карту своего участка, висевшую на стене за головой девушки, инспектор проговорил:
— Я, конечно, не хотел этого говорить. — И это действительно было так.
— Что говорить? — Дори напряглась, глотнула дыма и закашлялась.
— Я разговаривал с Марио...
— Разговаривали с ним? Отговаривали его? Вы это имеете в виду? Советовали ему найти себе какую-нибудь хорошенькую маленькую порядочную итальянку, которая работает в офисе...
— Нет-нет... Ничего подобного. Нет...
— Что тогда? Что?
— Совсем наоборот, Дори. Я сделал для тебя все возможное, но, знаешь, ты позволила ему сорваться. Как ни крути, к этому времени ему придется обо всем рассказать своим приятелям на работе, своей матери, наконец. Представляешь, какой шум поднимет его мать? Что она ему устроит? Изо дня в день слезы и истерики?
— Он никогда не говорил мне о своей матери. В любом случае, зачем ей рассказывать? Зачем друзьям рассказывать? Это их не касается.
— Ну, кое-что он обязан им рассказать.
— Ему совсем не обязательно рассказывать им, что я проститутка.
— Но он не может им не сказать, что ты...
— Что я албанка. Давай, скажи это! И поэтому я ничто, да? Чертовы расисты!
— Да, но в твоем случае это правда, ты же понимаешь? И, конечно, они все будут стараться его отговорить. Сомневаюсь, что дома или на работе его оставят в покое хоть на минуту. И это непременно будет иметь результат. Тебе надо заполучить его, пока все идет хорошо, Дори, пока ты не подцепила СПИД, пока не выпустили Илира, ведь ты не дала показаний против него, пока не родился твой малыш.
Это сработало. Полтора часа спустя он держал в руках заявление, напечатанное Лоренцини и подписанное Дориной Ходжа, которое позволит засадить Илира на несколько лет. Теперь Дори ничего не оставалось, как скрыться и разделить свою судьбу с Марио, который, к счастью, был сиротой.
Когда в следующий раз карабинер просунул голову в кабинет инспектора, тот с легким вздохом удовольствия произнес:
— Обед...
Глава вторая
— Уже почти час дня, но... вы сказали, если кто-нибудь будет настаивать...
— Кто там?
— Синьора... Хирш.
— Нет-нет! Если Лоренцини уже ушел, не пускай сюда иностранцев.
Лоренцини немного говорил по-английски, а если общения все-таки не получалось, мог по-французски или по-немецки направить посетителя в полицейское управление на виа Борго-Оньиссанти. Среди коллег он считался полиглотом.
— Он еще здесь, а эта синьора — итальянка. Во всяком случае, по паспорту.
— Ну ладно. Зови ее.
Некоторые люди заходят в эту дверь, и жалобы так и слетают у них с языка. Другие не знают, с чего начать. Инспектор обратил внимание, как женщина осторожно окинула взглядом комнату, пытаясь собраться с мыслями. Она присела на стул, аккуратно разгладив льняное платье. Вряд ли, мелькнула у него мысль, многочисленные полицейские сводки у него за головой, ксерокс и шкаф с документами сильно вдохновят ее. Ее волосы казались очень светлыми по контрасту с оливковой кожей, глаза почти такие же черные, как ее элегантное платье. Он заметил у нее на шее золотую цепочку и желтоватые бриллианты в кольце. А вот обручального кольца нет. Бедные жители квартала Сан-Фредиано были разговорчивы и откровенны. Они называли вещи своими именами. Не имея никакой поддержки вне собственной семьи, они приходили к нему, чтобы без утайки поведать о своих проблемах и просить о помощи. Женщины, которые носят старые бриллианты, обычно находят поддержку у влиятельных друзей, и если они и приходят к нему, то лишь с требованиями принять меры, и сообщить при этом стараются как можно меньше. Инспектор пристально смотрел на нее своими большими, слегка навыкате глазами. На секунду их взгляды встретились, затем она посмотрела направо и вверх. Кончиками покрытых лаком ногтей дотронулась до цепочки. Инспектор ждал. Решив все же сказать ему правду, она снова взглянула ему в глаза и произнесла:
— Я пришла к вам потому, что я напугана.
— Понятно. И кто же вас напугал, синьора?
Но ее взгляд снова скользнул вверх и направо.
— Я не знаю. Я... Кто-то был в моей квартире, пока меня не было. Конечно, я понятия не имею, кто это мог быть.
— Что-нибудь украли? — Инспектор потянулся за линованной гербовой бумагой, чтобы записать ее показания.
— Нет! Нет, ничего не украли, и я не... Вы должны все это записывать?
— Не обязательно, синьора, если вы не хотите, я не буду.
Он положил бумагу обратно.
— Я бы не хотела. Я подумала, если поговорю с вами, так сказать, конфиденциально, вы сможете мне что-нибудь посоветовать. Моя соседка, синьора Росси, молодая женщина, ее муж архитектор, у них маленькая дочка, которая иногда днем заходит ко мне ненадолго, пока родители на работе... но это не имеет никакого отношения к проблеме. Я просто пытаюсь вам объяснить, почему я пришла сюда, хотя даже...
— Все нормально, синьора. Вы не должны ничего объяснять.
— Возможно, не должна, но я не хотела бы, чтобы вы думали, будто я напрасно трачу ваше время. Я имею в виду то, что у меня ничего не украли, и я просто хочу с вами посоветоваться.
— Я здесь именно для этого.
— Вы очень добры. Я вспомнила... Недавно у меня из рук вырвали сумочку... Вы знаете такие случаи: мальчишка на скутере. Говорят, мне еще повезло, я легко отделалась, а вот многие женщины получают травмы, когда пытаются удержать сумку в руках, и их выбрасывает на дорогу. Я все равно заявила о случившемся в ваше управление на Борго-Оньиссанти, и, хотя они были крайне вежливы и очень добры, на самом деле я не думаю, что могу пойти туда с этим... Я хочу сказать, пойти туда и заявить о том...
— О том, что вы напуганы? Да, вы правы. Они там очень заняты. Вы правильно поступили, что пришли сюда. Эта ваша соседка... мы с ней знакомы?
— Да, уже несколько лет. Она сказала, вряд ли вы ее помните, но вы очень хорошо обошлись с ней и с ее мужем сразу после рождения малышки, когда они думали, что их выгонят из дома. Может, вы помните.
— Признаться, не помню. Что бы я тогда ни сделал, думаю, это несущественно. Итак, вы рассказали соседям о том, что вас беспокоит?
Синьора Хирш снова отвела взгляд, дрожащими пальцами коснулась носа, губ, шеи.
— Я упомянула об этом в разговоре. На тот случай, если они заметят кого-нибудь на лестнице возле моей двери.
— Очень разумно. И все же, вы абсолютно уверены, что у вас ничего не пропало?
— Да.
— Дверь взломали?
— Нет.
— Какой у вас замок?
— Пружинная задвижка. Шесть горизонтальных задвижек и одна напольно-потолочная.
— Такой замок кредитной карточкой не откроешь. Послушайте, синьора, если дверь не взломана и ничего не пропало, почему вы думаете, что в вашей квартире кто-то был?
— Я не думаю. Я это знаю.
— Откуда?
— Некоторые вещи лежали не на своих местах. Не могу сказать, что я чересчур аккуратна, но любой человек поймет, что вещи лежат не там, где он их оставил. Каждый расставляет вещи по-своему... Я вижу, вы думаете, я напрасно трачу ваше время.
— Нет, я так не думаю. Наоборот, я думаю, что вы умная, здравомыслящая женщина, и вы не стали бы терять даром свое собственное время, не говоря уж о моем. Не думаю, что вы бы пришли сюда... Не думаю, что вас могут напугать какие-то неопределенные ощущения. Вы что-нибудь почувствовали, запах, признаки чужого присутствия, табачный дым, если вы, например, сами не курите?
Казалось, женщина на секунду перестала дышать. Было видно, что страх сковал ее тело. Инспектор пристально посмотрел ей в глаза, и она не смогла отвести взгляд.
— В первый раз...
Он едва смог расслышать ее слова.
— Здесь наш разговор никто не подслушивает, синьора. Не бойтесь, говорите громче. Это был дым сигарет? Пепел? Просто запах?
— Просто запах. Это не сигареты. Скорее сигары.
— А в другой раз? Тоже был запах?
— Нож.
— Нож? — Неужели она окажется просто сумасшедшей, как многие другие с такими же жалобами. — Какой нож? Кинжал? Охотничий нож? Нож для резки хлеба?
— Нет, не нож для резки хлеба, а кухонный нож.
— Ясно. Это ваш кухонный нож?
— Да.
— И он лежал не на своем обычном месте.
— Вы не верите мне, да? Я не собиралась рассказывать вам про нож. Я знала, что вы подумаете, будто я ненормальная. Он лежал в прихожей. Как раз так, чтобы я его увидела, когда зайду в дверь! Я не сумасшедшая, инспектор, мне угрожает опасность!
— Ну-ну, синьора, никто не утверждает, что вы сумасшедшая!
Она изо всех сил старалась оставаться спокойной, но теперь ее лицо покрылось красными пятнами, а в глазах отразился неподдельный ужас. Инспектор встал.
— Пожалуйста, выслушайте меня!
Наверно, он слишком быстро ответил ей:
— Я слушаю вас. Я просто хочу попросить моего карабинера принести вам стакан воды. Вы успокоитесь и не торопясь расскажете мне всю историю до конца.
Когда он вернулся и сел за стол, женщина уже немного пришла в себя. Однако на ее лице появилось то выражение безмерной усталости, которое инспектор видел сотни раз в моменты признаний. Он был абсолютно уверен, что женщина собирается признаться в чем-то, что его никоим образом не касается, и он оказался прав.
— Прежде чем продолжить, я должна признаться вам, что лежала в психиатрической клинике. Думаю, вы в любом случае узнали бы об этом. После смерти моей матери у меня была тяжелая реактивная депрессия. В этом мире у меня никого нет... Но я не параноик или что-то в этом роде. Если вы наведете справки, вы в этом убедитесь.
Карабинер принес стакан воды и прошептал:
— Там никого не осталось. Могу я уйти на обед?
Инспектор посмотрел на часы и поднялся:
— Конечно, но сначала проследи, чтобы эта дама выпила воды и посидела в приемной, пока не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы идти домой.
— Синьора, — обратился инспектор к посетительнице, — оставьте свой адрес моему карабинеру. Не беспокойтесь, я сам приду к вам домой.
— Подождите. Есть кое-что еще.
В подобных случаях всегда бывает «кое-что еще». Люди хотят получить его помощь, не затрудняя себя при этом изложением фактов во всей их полноте, и, чтобы привлечь его внимание, подбрасывают ему информацию небольшими порциями. Синьора Хирш шарила трясущимися руками у себя в сумке.
— Я получила письмо с угрозами. Вот. Посмотрите.
Инспектор протянул руку. Это была открытка, одна из тех шуточных открыток, на которых крупным планом изображены гениталии «Давида» Микеланджело. Такие продаются в каждом городском баре. Больше напоминает не настоящую анонимку, а послание соседских мальчишек занудной старой деве, которая ворчит, что они громко включают радио или оставляют открытой входную дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Она закурила вторую сигарету, обдумывая его слова. У них обоих перед глазами была одна и та же картина. Никто из них не хотел говорить об этом. Черные ночи на автостраде. Девушки, которые отказались работать, девушки, которые думали, что смогут самостоятельно стать на ноги, избитые, измученные, никому не нужные. Последняя легко отделалась: перелом плеча, руки, колена. Она была на восьмом месяце беременности. Ребенка спасли.
И при всем при этом жизнь их в Албании была такова, что страшнее сутенеров были для них представители власти. Людей в форме они ненавидели. Так что здесь нужно терпение.
Вот если бы этот Марио был понапористей, пригрозил бы ей, что передумает, вместо того чтобы суетиться вокруг нее и блеять как овца. Возможно, это встряхнуло бы ее, заставило бы осознать...
У инспектора был припрятан еще один козырь, но он не был уверен, что имеет право использовать его: нечестно было бы вовлекать ее в борьбу с организованной преступностью. Лучше не торопиться и посмотреть, что будет. Он должен выполнять свою работу, он сказал и сделал, что мог, а капитан Маэстренжело, его начальник, не придет в восторг, если он провалит важное дело в надежде благополучно выдать замуж смазливую проститутку. Ничего не остается, как использовать Марио в своей игре. Вглядываясь в карту своего участка, висевшую на стене за головой девушки, инспектор проговорил:
— Я, конечно, не хотел этого говорить. — И это действительно было так.
— Что говорить? — Дори напряглась, глотнула дыма и закашлялась.
— Я разговаривал с Марио...
— Разговаривали с ним? Отговаривали его? Вы это имеете в виду? Советовали ему найти себе какую-нибудь хорошенькую маленькую порядочную итальянку, которая работает в офисе...
— Нет-нет... Ничего подобного. Нет...
— Что тогда? Что?
— Совсем наоборот, Дори. Я сделал для тебя все возможное, но, знаешь, ты позволила ему сорваться. Как ни крути, к этому времени ему придется обо всем рассказать своим приятелям на работе, своей матери, наконец. Представляешь, какой шум поднимет его мать? Что она ему устроит? Изо дня в день слезы и истерики?
— Он никогда не говорил мне о своей матери. В любом случае, зачем ей рассказывать? Зачем друзьям рассказывать? Это их не касается.
— Ну, кое-что он обязан им рассказать.
— Ему совсем не обязательно рассказывать им, что я проститутка.
— Но он не может им не сказать, что ты...
— Что я албанка. Давай, скажи это! И поэтому я ничто, да? Чертовы расисты!
— Да, но в твоем случае это правда, ты же понимаешь? И, конечно, они все будут стараться его отговорить. Сомневаюсь, что дома или на работе его оставят в покое хоть на минуту. И это непременно будет иметь результат. Тебе надо заполучить его, пока все идет хорошо, Дори, пока ты не подцепила СПИД, пока не выпустили Илира, ведь ты не дала показаний против него, пока не родился твой малыш.
Это сработало. Полтора часа спустя он держал в руках заявление, напечатанное Лоренцини и подписанное Дориной Ходжа, которое позволит засадить Илира на несколько лет. Теперь Дори ничего не оставалось, как скрыться и разделить свою судьбу с Марио, который, к счастью, был сиротой.
Когда в следующий раз карабинер просунул голову в кабинет инспектора, тот с легким вздохом удовольствия произнес:
— Обед...
Глава вторая
— Уже почти час дня, но... вы сказали, если кто-нибудь будет настаивать...
— Кто там?
— Синьора... Хирш.
— Нет-нет! Если Лоренцини уже ушел, не пускай сюда иностранцев.
Лоренцини немного говорил по-английски, а если общения все-таки не получалось, мог по-французски или по-немецки направить посетителя в полицейское управление на виа Борго-Оньиссанти. Среди коллег он считался полиглотом.
— Он еще здесь, а эта синьора — итальянка. Во всяком случае, по паспорту.
— Ну ладно. Зови ее.
Некоторые люди заходят в эту дверь, и жалобы так и слетают у них с языка. Другие не знают, с чего начать. Инспектор обратил внимание, как женщина осторожно окинула взглядом комнату, пытаясь собраться с мыслями. Она присела на стул, аккуратно разгладив льняное платье. Вряд ли, мелькнула у него мысль, многочисленные полицейские сводки у него за головой, ксерокс и шкаф с документами сильно вдохновят ее. Ее волосы казались очень светлыми по контрасту с оливковой кожей, глаза почти такие же черные, как ее элегантное платье. Он заметил у нее на шее золотую цепочку и желтоватые бриллианты в кольце. А вот обручального кольца нет. Бедные жители квартала Сан-Фредиано были разговорчивы и откровенны. Они называли вещи своими именами. Не имея никакой поддержки вне собственной семьи, они приходили к нему, чтобы без утайки поведать о своих проблемах и просить о помощи. Женщины, которые носят старые бриллианты, обычно находят поддержку у влиятельных друзей, и если они и приходят к нему, то лишь с требованиями принять меры, и сообщить при этом стараются как можно меньше. Инспектор пристально смотрел на нее своими большими, слегка навыкате глазами. На секунду их взгляды встретились, затем она посмотрела направо и вверх. Кончиками покрытых лаком ногтей дотронулась до цепочки. Инспектор ждал. Решив все же сказать ему правду, она снова взглянула ему в глаза и произнесла:
— Я пришла к вам потому, что я напугана.
— Понятно. И кто же вас напугал, синьора?
Но ее взгляд снова скользнул вверх и направо.
— Я не знаю. Я... Кто-то был в моей квартире, пока меня не было. Конечно, я понятия не имею, кто это мог быть.
— Что-нибудь украли? — Инспектор потянулся за линованной гербовой бумагой, чтобы записать ее показания.
— Нет! Нет, ничего не украли, и я не... Вы должны все это записывать?
— Не обязательно, синьора, если вы не хотите, я не буду.
Он положил бумагу обратно.
— Я бы не хотела. Я подумала, если поговорю с вами, так сказать, конфиденциально, вы сможете мне что-нибудь посоветовать. Моя соседка, синьора Росси, молодая женщина, ее муж архитектор, у них маленькая дочка, которая иногда днем заходит ко мне ненадолго, пока родители на работе... но это не имеет никакого отношения к проблеме. Я просто пытаюсь вам объяснить, почему я пришла сюда, хотя даже...
— Все нормально, синьора. Вы не должны ничего объяснять.
— Возможно, не должна, но я не хотела бы, чтобы вы думали, будто я напрасно трачу ваше время. Я имею в виду то, что у меня ничего не украли, и я просто хочу с вами посоветоваться.
— Я здесь именно для этого.
— Вы очень добры. Я вспомнила... Недавно у меня из рук вырвали сумочку... Вы знаете такие случаи: мальчишка на скутере. Говорят, мне еще повезло, я легко отделалась, а вот многие женщины получают травмы, когда пытаются удержать сумку в руках, и их выбрасывает на дорогу. Я все равно заявила о случившемся в ваше управление на Борго-Оньиссанти, и, хотя они были крайне вежливы и очень добры, на самом деле я не думаю, что могу пойти туда с этим... Я хочу сказать, пойти туда и заявить о том...
— О том, что вы напуганы? Да, вы правы. Они там очень заняты. Вы правильно поступили, что пришли сюда. Эта ваша соседка... мы с ней знакомы?
— Да, уже несколько лет. Она сказала, вряд ли вы ее помните, но вы очень хорошо обошлись с ней и с ее мужем сразу после рождения малышки, когда они думали, что их выгонят из дома. Может, вы помните.
— Признаться, не помню. Что бы я тогда ни сделал, думаю, это несущественно. Итак, вы рассказали соседям о том, что вас беспокоит?
Синьора Хирш снова отвела взгляд, дрожащими пальцами коснулась носа, губ, шеи.
— Я упомянула об этом в разговоре. На тот случай, если они заметят кого-нибудь на лестнице возле моей двери.
— Очень разумно. И все же, вы абсолютно уверены, что у вас ничего не пропало?
— Да.
— Дверь взломали?
— Нет.
— Какой у вас замок?
— Пружинная задвижка. Шесть горизонтальных задвижек и одна напольно-потолочная.
— Такой замок кредитной карточкой не откроешь. Послушайте, синьора, если дверь не взломана и ничего не пропало, почему вы думаете, что в вашей квартире кто-то был?
— Я не думаю. Я это знаю.
— Откуда?
— Некоторые вещи лежали не на своих местах. Не могу сказать, что я чересчур аккуратна, но любой человек поймет, что вещи лежат не там, где он их оставил. Каждый расставляет вещи по-своему... Я вижу, вы думаете, я напрасно трачу ваше время.
— Нет, я так не думаю. Наоборот, я думаю, что вы умная, здравомыслящая женщина, и вы не стали бы терять даром свое собственное время, не говоря уж о моем. Не думаю, что вы бы пришли сюда... Не думаю, что вас могут напугать какие-то неопределенные ощущения. Вы что-нибудь почувствовали, запах, признаки чужого присутствия, табачный дым, если вы, например, сами не курите?
Казалось, женщина на секунду перестала дышать. Было видно, что страх сковал ее тело. Инспектор пристально посмотрел ей в глаза, и она не смогла отвести взгляд.
— В первый раз...
Он едва смог расслышать ее слова.
— Здесь наш разговор никто не подслушивает, синьора. Не бойтесь, говорите громче. Это был дым сигарет? Пепел? Просто запах?
— Просто запах. Это не сигареты. Скорее сигары.
— А в другой раз? Тоже был запах?
— Нож.
— Нож? — Неужели она окажется просто сумасшедшей, как многие другие с такими же жалобами. — Какой нож? Кинжал? Охотничий нож? Нож для резки хлеба?
— Нет, не нож для резки хлеба, а кухонный нож.
— Ясно. Это ваш кухонный нож?
— Да.
— И он лежал не на своем обычном месте.
— Вы не верите мне, да? Я не собиралась рассказывать вам про нож. Я знала, что вы подумаете, будто я ненормальная. Он лежал в прихожей. Как раз так, чтобы я его увидела, когда зайду в дверь! Я не сумасшедшая, инспектор, мне угрожает опасность!
— Ну-ну, синьора, никто не утверждает, что вы сумасшедшая!
Она изо всех сил старалась оставаться спокойной, но теперь ее лицо покрылось красными пятнами, а в глазах отразился неподдельный ужас. Инспектор встал.
— Пожалуйста, выслушайте меня!
Наверно, он слишком быстро ответил ей:
— Я слушаю вас. Я просто хочу попросить моего карабинера принести вам стакан воды. Вы успокоитесь и не торопясь расскажете мне всю историю до конца.
Когда он вернулся и сел за стол, женщина уже немного пришла в себя. Однако на ее лице появилось то выражение безмерной усталости, которое инспектор видел сотни раз в моменты признаний. Он был абсолютно уверен, что женщина собирается признаться в чем-то, что его никоим образом не касается, и он оказался прав.
— Прежде чем продолжить, я должна признаться вам, что лежала в психиатрической клинике. Думаю, вы в любом случае узнали бы об этом. После смерти моей матери у меня была тяжелая реактивная депрессия. В этом мире у меня никого нет... Но я не параноик или что-то в этом роде. Если вы наведете справки, вы в этом убедитесь.
Карабинер принес стакан воды и прошептал:
— Там никого не осталось. Могу я уйти на обед?
Инспектор посмотрел на часы и поднялся:
— Конечно, но сначала проследи, чтобы эта дама выпила воды и посидела в приемной, пока не почувствует себя достаточно хорошо, чтобы идти домой.
— Синьора, — обратился инспектор к посетительнице, — оставьте свой адрес моему карабинеру. Не беспокойтесь, я сам приду к вам домой.
— Подождите. Есть кое-что еще.
В подобных случаях всегда бывает «кое-что еще». Люди хотят получить его помощь, не затрудняя себя при этом изложением фактов во всей их полноте, и, чтобы привлечь его внимание, подбрасывают ему информацию небольшими порциями. Синьора Хирш шарила трясущимися руками у себя в сумке.
— Я получила письмо с угрозами. Вот. Посмотрите.
Инспектор протянул руку. Это была открытка, одна из тех шуточных открыток, на которых крупным планом изображены гениталии «Давида» Микеланджело. Такие продаются в каждом городском баре. Больше напоминает не настоящую анонимку, а послание соседских мальчишек занудной старой деве, которая ворчит, что они громко включают радио или оставляют открытой входную дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35