Он принял у Томаса бланки, взглянул на часы и отметил время поступления – четверг, 12.21. «Интересно, – размышлял Томас, спускаясь по лестнице к выходу, – чем же закончится все завтра, когда на руках у меня окажутся столь важные доказательства по делу. А вдруг будет уже поздно?..»
ГЛАВА 25
Центр регистрации гражданских состояний открывался ровно в десять утра, и вот уже в пять минут одиннадцатого Томас выяснял отношения с молодым человеком с мертвенно-бледным лицом и приколотой к лацкану пиджака пластиковой бляхой, где значились его имя и должность. «Эндрю, клерк по приему и выдаче заявок». Томас не обращал внимания на все усилия Мэтью, стремившегося успокоить его, а также на неодобрительные и нетерпеливые взгляды людей, выстроившихся за ними в очередь.
– Я знаю, что теперь только десять ноль-пять, а в бланке заказа указано время двенадцать двадцать одна, – говорил Томас срывающимся чуть ли не на визг возбужденным голосом. – Я это прекрасно понимаю. Я просто прошу вас об огромном одолжении, посмотреть, не пришел ли наш заказ. Возможно, свидетельства готовы, возможно, нет, но ведь вам же это ничего не стоит, просто посмотреть, верно, Энди?
– Я не Энди. Я Эндрю, – поправил его молодой человек.
– Прошу прощения, – сказал Томас. – Нет, мне правда страшно неловко. Я не хотел обидеть вас, Эндрю. Может, все-таки сделаете мне такое одолжение?..
– Ничем не могу помочь вам, сэр, – уже в третий раз ответил Эндрю. – Вам просто придется подождать наравне с остальными.
– Не можете или не хотите? – взорвался Томас, теряя уже всякое терпение. – Все вы, государственные служащие, одинаковы. Все до одного бюрократы. Только и знаете, что придерживаться этих чертовых правил и инструкций, а на человека вам наплевать! И правосудие не свершится!
– Перестань, Томас, успокойся, – сказал Мэтью и оттащил друга за рукав. От внимания его не укрылось, как рука Эндрю потянулась к кнопке, вделанной в боковую панель стола. Только этого им не хватало, чтоб через несколько секунд их скрутили вызванные этим хануриком дюжие охранники. Он заметил двоих на входе перед зданием.
– Вы уж простите нас, ради бога, – обратился он к Эндрю. – Просто у моего друга очень серьезные семейный проблемы. Мы подойдем позже.
– В двенадцать двадцать одну, – злобно отчеканил Эндрю. – Никак не раньше.
– Хорошо, в двенадцать двадцать одну, – миролюбиво согласился Мэтью и повлек своего друга к входу в кафетерий.
В четверг утреннее судебное заседание началось позже, чем обычно. Было ровно одиннадцать, когда Грета заняла свое место для дачи свидетельских показаний и Спарлинг приступил к допросу. Репортеры даже затеяли нечто вроде тотализатора: одиннадцать против трех за то, что в конце судебного заседания Грета будет оправдана. Но даже те трое, кто ставил на вынесение обвинительного приговора, сходились во мнении, что Майлз Ламберт выжал из Томаса Робинсона все возможное. Все они считали, что сын жертвы должен был представить более весомые доказательства, чтоб выиграть дело против мачехи.
Выражение лиц присяжных прочесть было невозможно. И предсказать их решение – тоже. Итальянец в дорогом костюме от кутюр наверняка с самого начала принял сторону Греты. И еще от внимания репортеров не укрылось, что как минимум трое других присяжных-мужчин за последние два дня пали жертвами обаяния и красоты подсудимой. А миссис «Тэтчер», занимавшая место старшины присяжных, напротив, с каждым днем взирала на подсудимую все с большей злобой и презрением; и бесилась она, по дружному мнению все тех же репортеров, лишь потому, что с каждым днем по мере рассмотрения дела все больше ее коллег склонялось в пользу оправдательной стороны. Разумеется, единственный голос за обвинение не повлияет на результат, и Грета будет оправдана судом, поскольку на ее стороне большинство. Причем неважно, что один-единственный обвинительный голос будет принадлежать старшине присяжных, на решении судьи это никоим образом не скажется.
Накануне Майлз Ламберт тщательно проработал со своей клиенткой все ее показания, и вот теперь она стояла с легкой улыбкой на красивом лице в ожидании, когда к делу приступит Спарлинг. Эта ее уверенность и абсолютное спокойствие страшно раздражали старого барристера и заставили его начать допрос с большей агрессией, чем предписывала избранная тактика.
– Вчера вы говорили присяжным, что довольно хорошо ладили с леди Энн, – сказал он. – Можно ли верить этим вашим словам?
– Мы несколько раз с ней поспорили. Я бы сказала, это неизбежно, когда человек так часто бывает в доме на протяжении нескольких лет. Но в целом ладили мы прекрасно.
– И вы не возражали, не обижались, когда она подчеркивала, что вы не из их круга, и всячески давала понять, что вам не место в ее доме?
– Да, мне было обидно слышать это. Но затем она приходила, извинялась, и я ее прощала.
– Так просто прощали, и все?
– Ну, это было легко, ведь раскаивалась она вполне искренне. Меня даже восхищало такое ее поведение, ведь не каждый человек способен искренне просить прощения у другого. Наверное, ей было нелегко это делать.
– Нет. Как, наверное, и вам было нелегко забывать обиду и прощать леди Энн. Ведь она обзывала вас ядовитой змеей, я прав?
– Да, верно.
– И, услышав это, вы заводились и говорили: «Вы у меня за все заплатите, миссис Воображала». Ну, сознайтесь, было такое?
– Ничего подобного не было. Все это глупые выдумки.
– Такие же выдумки, как и утверждение Томаса о том, что он слышал, как вы называли жену своего нанимателя «миссис Воображала» в подвале лондонского дома в Челси, да?
– Да.
– Но не кажется ли вам странным такое совпадение, а, леди Робинсон?
– Да, выглядит так, мистер Спарлинг. Но только я не стала бы называть это случайным совпадением.
– Вот как?
– Они посовещались и придумали эту миссис Воображалу. Лично я такого выражения никогда не употребляла.
– Даже когда леди Энн оскорбляла вас, подчеркивала, что вы должны знать свое место?
– Но ведь она всегда извинялась, я уже говорила.
– Да, и вы принимали эти ее извинения. И даже по-своему восхищались ею. Вы вроде бы так и говорили?
– Да. Я не считала ее виноватой. В конце концов, это был ее дом.
– Вы восхищались леди Энн на протяжении довольно долгого времени, не так ли? Еще когда были маленькой девочкой и жили в Манчестере, верно?
– Знаете, это просто смешно!
– И восторгались заодно всеми этими модными английскими аристократками, чьи фотографии вырезали из глянцевых журналов и вклеивали затем в эти свои альбомчики. Сержант Хернс поведал нам здесь, будто бы их было свыше двух тысяч.
– Да, я всегда интересовалась модой. А что в том плохого, особенно когда молода?
– Нет, разумеется, ничего плохого. Но оправдывает ли интерес к моде примерку одежды другого человека, тем более без его разрешения?
– Нет, конечно. И мне не следовало этого делать. Просто тогда я не могла позволить себе такие наряды. Ну и очень хотелось посмотреть, как эти платья выглядят на мне.
– Был только один способ сделать так, чтоб они стали вам доступны. Стать леди Робинсон, верно?
– На что это вы намекаете, мистер Спарлинг? Хотите сказать, что я убила леди Энн из-за денег? Но вы же сами знаете, никаких доказательств тому нет. На мой банковский счет не поступило ни пенни. Вы же сами делали запрос. А что касается драгоценностей, то я здесь совершенно ни при чем.
– Я спрашиваю вас не о драгоценностях, леди Робинсон. Просто выдвигаю предположение, что вы хотели завладеть всем, что принадлежало леди Энн. Ее титулом, мужем, ну, и деньгами ее мужа.
– Но не ее драгоценностями.
– Пожалуйста, прошу вас, леди Робинсон, не спорьте с обвинителем, – впервые за все время утреннего заседания вмешался судья. – Просто отвечайте на его вопросы.
– Простите, ваша честь. – И Грета одарила старого судью одной из обольстительнейших своих улыбок.
– Ничего. Прошу вас, мистер Спарлинг, продолжайте.
Барристер полистал свои записи и сменил тактику.
– О чем вы говорили с полуночным визитером, который в апреле прошлого года пожаловал к вам в лондонскую квартиру? – спросил он.
– О деньгах. Я была должна этому человеку деньги. Ну и попросила его об отсрочке.
– Таким образом, встреча носила вполне деловой характер. Тогда к чему было назначать ее на столь позднее время, а, леди Робинсон?
– Я и не назначала. Мы встретились раньше, в городе, а потом он зашел ко мне, вот и засиделись. Просто я думала, этот визит сделает его более…
– Сговорчивым?
– Да. И он даст мне больше времени.
– И вы оказались правы? Он стал сговорчивей?
– Да. Согласился подождать еще.
– И сколько же вы задолжали этому человеку, леди Робинсон?
– Около десяти тысяч фунтов.
– Ну а теперь-то выплатили долг?
– Да, большую его часть.
– Каким же образом?
– Делала накопления, ну и муж немного помог.
– Помог, несмотря на то что вы лгали ему, отрицали, что встречались с этим человеком. Все это есть в протоколах вашего допроса. А мужу вы тогда солгали, сказали, что в Лондоне вас не было, что вы ездили в Манчестер навестить больную мать.
– Да, солгала. Мне было стыдно, что я задолжала столь крупную сумму.
– Вы солгали, поскольку не хотели, чтоб кто-либо знал о ваших встречах с человеком, который собирался убить леди Энн. Это и есть истинная причина, не так ли?
Выдвигая это обвинение, Спарлинг подпустил в голос и жесты агрессии, но все это не произвело на Грету ни малейшего впечатления. Она лишь улыбнулась Спарлингу, а затем спокойно и уверенно ответила на его вопрос:
– Нет, это не так, мистер Спарлинг. Я солгала, потому что мне было стыдно признаваться в этом долге. Просто не хотела, чтоб сэр Питер или леди Энн плохо обо мне думали.
– Вы говорили этому своему гостю: «Неужели не понятно, что я его еще не заполучила?»
– Нет, ничего подобного я не говорила. А про деньги могла сказать по-другому: «Неужели не понятно, что я их еще не получила?» Если помните, мистер Спарлинг, Томас не был уверен, какое именно слово тогда прозвучало: «его» или «их». Уверена, в ваших записях это есть.
– Так значит, речь тогда шла не о том, чтоб «заполучить» сэра Питера. Я правильно понимаю?
– Речь шла о деньгах.
– Но гостем вашим был человек, впоследствии убивший леди Энн. Томас его опознал.
– Он видел этого человека лишь со спины. Ну и потом человек, которого он видел ночью на улице, никак не мог проникнуть ко мне в квартиру.
– Это почему?
– Потому что дверь с улицы в полуподвальное помещение была заперта, и сама я поднималась в главные помещения дома по внутренней лестнице. Я всегда держала эту дверь запертой, опасалась грабителей.
– Но ведь ваш гость вполне мог ее и отпереть.
– Не мог. Потому что ключ был у меня.
– А вот об этом в прежних ваших показаниях нет ни слова, леди Робинсон. Почему?
– Как-то не задумывалась об этом.
– И это еще не все. Вы забыли упомянуть о некоторых других вещах. К примеру, сержант Хернс неоднократно просил вас назвать имя ночного гостя. И вы всякий раз упорно отказывались. Позвольте спросить, почему? Что вы скрывали?
– Мне нечего скрывать. Имя этого человека Эндрю Релтон.
Тут Спарлинг впервые за все время растерялся. Он не ожидал от Греты такого ответа, имя это слышал впервые. Однако не прошло и двух секунд, как он взял себя в руки, успокоился и продолжил наступление.
– И вы сообщаете нам об этом сейчас, когда судебное рассмотрение почти закончено и всякая новая информация практически бесполезна? – возмущенно произнес он. – Почему же вы сразу не сказали полиции?
Леди Грета не ответила, и Спарлинг истолковал ее молчание по-своему:
– Вы не отвечаете потому, что у вас нет ответа на этот вопрос, я прав, леди Робинсон? Вы сознательно не назвали этого человека полиции, поскольку не хотели, чтоб она расследовала эту вашу историю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
ГЛАВА 25
Центр регистрации гражданских состояний открывался ровно в десять утра, и вот уже в пять минут одиннадцатого Томас выяснял отношения с молодым человеком с мертвенно-бледным лицом и приколотой к лацкану пиджака пластиковой бляхой, где значились его имя и должность. «Эндрю, клерк по приему и выдаче заявок». Томас не обращал внимания на все усилия Мэтью, стремившегося успокоить его, а также на неодобрительные и нетерпеливые взгляды людей, выстроившихся за ними в очередь.
– Я знаю, что теперь только десять ноль-пять, а в бланке заказа указано время двенадцать двадцать одна, – говорил Томас срывающимся чуть ли не на визг возбужденным голосом. – Я это прекрасно понимаю. Я просто прошу вас об огромном одолжении, посмотреть, не пришел ли наш заказ. Возможно, свидетельства готовы, возможно, нет, но ведь вам же это ничего не стоит, просто посмотреть, верно, Энди?
– Я не Энди. Я Эндрю, – поправил его молодой человек.
– Прошу прощения, – сказал Томас. – Нет, мне правда страшно неловко. Я не хотел обидеть вас, Эндрю. Может, все-таки сделаете мне такое одолжение?..
– Ничем не могу помочь вам, сэр, – уже в третий раз ответил Эндрю. – Вам просто придется подождать наравне с остальными.
– Не можете или не хотите? – взорвался Томас, теряя уже всякое терпение. – Все вы, государственные служащие, одинаковы. Все до одного бюрократы. Только и знаете, что придерживаться этих чертовых правил и инструкций, а на человека вам наплевать! И правосудие не свершится!
– Перестань, Томас, успокойся, – сказал Мэтью и оттащил друга за рукав. От внимания его не укрылось, как рука Эндрю потянулась к кнопке, вделанной в боковую панель стола. Только этого им не хватало, чтоб через несколько секунд их скрутили вызванные этим хануриком дюжие охранники. Он заметил двоих на входе перед зданием.
– Вы уж простите нас, ради бога, – обратился он к Эндрю. – Просто у моего друга очень серьезные семейный проблемы. Мы подойдем позже.
– В двенадцать двадцать одну, – злобно отчеканил Эндрю. – Никак не раньше.
– Хорошо, в двенадцать двадцать одну, – миролюбиво согласился Мэтью и повлек своего друга к входу в кафетерий.
В четверг утреннее судебное заседание началось позже, чем обычно. Было ровно одиннадцать, когда Грета заняла свое место для дачи свидетельских показаний и Спарлинг приступил к допросу. Репортеры даже затеяли нечто вроде тотализатора: одиннадцать против трех за то, что в конце судебного заседания Грета будет оправдана. Но даже те трое, кто ставил на вынесение обвинительного приговора, сходились во мнении, что Майлз Ламберт выжал из Томаса Робинсона все возможное. Все они считали, что сын жертвы должен был представить более весомые доказательства, чтоб выиграть дело против мачехи.
Выражение лиц присяжных прочесть было невозможно. И предсказать их решение – тоже. Итальянец в дорогом костюме от кутюр наверняка с самого начала принял сторону Греты. И еще от внимания репортеров не укрылось, что как минимум трое других присяжных-мужчин за последние два дня пали жертвами обаяния и красоты подсудимой. А миссис «Тэтчер», занимавшая место старшины присяжных, напротив, с каждым днем взирала на подсудимую все с большей злобой и презрением; и бесилась она, по дружному мнению все тех же репортеров, лишь потому, что с каждым днем по мере рассмотрения дела все больше ее коллег склонялось в пользу оправдательной стороны. Разумеется, единственный голос за обвинение не повлияет на результат, и Грета будет оправдана судом, поскольку на ее стороне большинство. Причем неважно, что один-единственный обвинительный голос будет принадлежать старшине присяжных, на решении судьи это никоим образом не скажется.
Накануне Майлз Ламберт тщательно проработал со своей клиенткой все ее показания, и вот теперь она стояла с легкой улыбкой на красивом лице в ожидании, когда к делу приступит Спарлинг. Эта ее уверенность и абсолютное спокойствие страшно раздражали старого барристера и заставили его начать допрос с большей агрессией, чем предписывала избранная тактика.
– Вчера вы говорили присяжным, что довольно хорошо ладили с леди Энн, – сказал он. – Можно ли верить этим вашим словам?
– Мы несколько раз с ней поспорили. Я бы сказала, это неизбежно, когда человек так часто бывает в доме на протяжении нескольких лет. Но в целом ладили мы прекрасно.
– И вы не возражали, не обижались, когда она подчеркивала, что вы не из их круга, и всячески давала понять, что вам не место в ее доме?
– Да, мне было обидно слышать это. Но затем она приходила, извинялась, и я ее прощала.
– Так просто прощали, и все?
– Ну, это было легко, ведь раскаивалась она вполне искренне. Меня даже восхищало такое ее поведение, ведь не каждый человек способен искренне просить прощения у другого. Наверное, ей было нелегко это делать.
– Нет. Как, наверное, и вам было нелегко забывать обиду и прощать леди Энн. Ведь она обзывала вас ядовитой змеей, я прав?
– Да, верно.
– И, услышав это, вы заводились и говорили: «Вы у меня за все заплатите, миссис Воображала». Ну, сознайтесь, было такое?
– Ничего подобного не было. Все это глупые выдумки.
– Такие же выдумки, как и утверждение Томаса о том, что он слышал, как вы называли жену своего нанимателя «миссис Воображала» в подвале лондонского дома в Челси, да?
– Да.
– Но не кажется ли вам странным такое совпадение, а, леди Робинсон?
– Да, выглядит так, мистер Спарлинг. Но только я не стала бы называть это случайным совпадением.
– Вот как?
– Они посовещались и придумали эту миссис Воображалу. Лично я такого выражения никогда не употребляла.
– Даже когда леди Энн оскорбляла вас, подчеркивала, что вы должны знать свое место?
– Но ведь она всегда извинялась, я уже говорила.
– Да, и вы принимали эти ее извинения. И даже по-своему восхищались ею. Вы вроде бы так и говорили?
– Да. Я не считала ее виноватой. В конце концов, это был ее дом.
– Вы восхищались леди Энн на протяжении довольно долгого времени, не так ли? Еще когда были маленькой девочкой и жили в Манчестере, верно?
– Знаете, это просто смешно!
– И восторгались заодно всеми этими модными английскими аристократками, чьи фотографии вырезали из глянцевых журналов и вклеивали затем в эти свои альбомчики. Сержант Хернс поведал нам здесь, будто бы их было свыше двух тысяч.
– Да, я всегда интересовалась модой. А что в том плохого, особенно когда молода?
– Нет, разумеется, ничего плохого. Но оправдывает ли интерес к моде примерку одежды другого человека, тем более без его разрешения?
– Нет, конечно. И мне не следовало этого делать. Просто тогда я не могла позволить себе такие наряды. Ну и очень хотелось посмотреть, как эти платья выглядят на мне.
– Был только один способ сделать так, чтоб они стали вам доступны. Стать леди Робинсон, верно?
– На что это вы намекаете, мистер Спарлинг? Хотите сказать, что я убила леди Энн из-за денег? Но вы же сами знаете, никаких доказательств тому нет. На мой банковский счет не поступило ни пенни. Вы же сами делали запрос. А что касается драгоценностей, то я здесь совершенно ни при чем.
– Я спрашиваю вас не о драгоценностях, леди Робинсон. Просто выдвигаю предположение, что вы хотели завладеть всем, что принадлежало леди Энн. Ее титулом, мужем, ну, и деньгами ее мужа.
– Но не ее драгоценностями.
– Пожалуйста, прошу вас, леди Робинсон, не спорьте с обвинителем, – впервые за все время утреннего заседания вмешался судья. – Просто отвечайте на его вопросы.
– Простите, ваша честь. – И Грета одарила старого судью одной из обольстительнейших своих улыбок.
– Ничего. Прошу вас, мистер Спарлинг, продолжайте.
Барристер полистал свои записи и сменил тактику.
– О чем вы говорили с полуночным визитером, который в апреле прошлого года пожаловал к вам в лондонскую квартиру? – спросил он.
– О деньгах. Я была должна этому человеку деньги. Ну и попросила его об отсрочке.
– Таким образом, встреча носила вполне деловой характер. Тогда к чему было назначать ее на столь позднее время, а, леди Робинсон?
– Я и не назначала. Мы встретились раньше, в городе, а потом он зашел ко мне, вот и засиделись. Просто я думала, этот визит сделает его более…
– Сговорчивым?
– Да. И он даст мне больше времени.
– И вы оказались правы? Он стал сговорчивей?
– Да. Согласился подождать еще.
– И сколько же вы задолжали этому человеку, леди Робинсон?
– Около десяти тысяч фунтов.
– Ну а теперь-то выплатили долг?
– Да, большую его часть.
– Каким же образом?
– Делала накопления, ну и муж немного помог.
– Помог, несмотря на то что вы лгали ему, отрицали, что встречались с этим человеком. Все это есть в протоколах вашего допроса. А мужу вы тогда солгали, сказали, что в Лондоне вас не было, что вы ездили в Манчестер навестить больную мать.
– Да, солгала. Мне было стыдно, что я задолжала столь крупную сумму.
– Вы солгали, поскольку не хотели, чтоб кто-либо знал о ваших встречах с человеком, который собирался убить леди Энн. Это и есть истинная причина, не так ли?
Выдвигая это обвинение, Спарлинг подпустил в голос и жесты агрессии, но все это не произвело на Грету ни малейшего впечатления. Она лишь улыбнулась Спарлингу, а затем спокойно и уверенно ответила на его вопрос:
– Нет, это не так, мистер Спарлинг. Я солгала, потому что мне было стыдно признаваться в этом долге. Просто не хотела, чтоб сэр Питер или леди Энн плохо обо мне думали.
– Вы говорили этому своему гостю: «Неужели не понятно, что я его еще не заполучила?»
– Нет, ничего подобного я не говорила. А про деньги могла сказать по-другому: «Неужели не понятно, что я их еще не получила?» Если помните, мистер Спарлинг, Томас не был уверен, какое именно слово тогда прозвучало: «его» или «их». Уверена, в ваших записях это есть.
– Так значит, речь тогда шла не о том, чтоб «заполучить» сэра Питера. Я правильно понимаю?
– Речь шла о деньгах.
– Но гостем вашим был человек, впоследствии убивший леди Энн. Томас его опознал.
– Он видел этого человека лишь со спины. Ну и потом человек, которого он видел ночью на улице, никак не мог проникнуть ко мне в квартиру.
– Это почему?
– Потому что дверь с улицы в полуподвальное помещение была заперта, и сама я поднималась в главные помещения дома по внутренней лестнице. Я всегда держала эту дверь запертой, опасалась грабителей.
– Но ведь ваш гость вполне мог ее и отпереть.
– Не мог. Потому что ключ был у меня.
– А вот об этом в прежних ваших показаниях нет ни слова, леди Робинсон. Почему?
– Как-то не задумывалась об этом.
– И это еще не все. Вы забыли упомянуть о некоторых других вещах. К примеру, сержант Хернс неоднократно просил вас назвать имя ночного гостя. И вы всякий раз упорно отказывались. Позвольте спросить, почему? Что вы скрывали?
– Мне нечего скрывать. Имя этого человека Эндрю Релтон.
Тут Спарлинг впервые за все время растерялся. Он не ожидал от Греты такого ответа, имя это слышал впервые. Однако не прошло и двух секунд, как он взял себя в руки, успокоился и продолжил наступление.
– И вы сообщаете нам об этом сейчас, когда судебное рассмотрение почти закончено и всякая новая информация практически бесполезна? – возмущенно произнес он. – Почему же вы сразу не сказали полиции?
Леди Грета не ответила, и Спарлинг истолковал ее молчание по-своему:
– Вы не отвечаете потому, что у вас нет ответа на этот вопрос, я прав, леди Робинсон? Вы сознательно не назвали этого человека полиции, поскольку не хотели, чтоб она расследовала эту вашу историю?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51