Говоря это, он развернул карточку и положил ее рядом с записью в книге.Аллердайк, нагнувшись через его плечо, чтобы получше рассмотреть почерк, чуть не вскрикнул от изумления. Несколько слов, разбросанных на карточке, были написаны одним и тем же почерком, каким была сделана надпись на оборотной стороне фотографии.
— Вы видите, — спокойно продолжал шеф полиции, — запись сделана другой рукой, чем запись на карточке. Почерк Франка Германна широк и размашист, а тот, что на карточке, написан тонкой и нервной рукой. Это доказывает, что не Гер-манн приколол карточку к двери, и не он ее писал.
Хозяин облизнул свои толстые губы и тяжело задышал, его жена вздохнула. Все молчали, слушая замечания начальника полиции о почерках.
— Теперь обратите внимание на почерк человека, назвавшегося Джоном Маркомбом из Манчестера. На первый взгляд, незаметно сходство между его почерком и записью на карточке. Один из этих почерков размашист и витиеват, а другой тонкий, нервный почерк делового человека. И все же между ними
имеется разительное сходство. Обратите внимание на букву «а» — в обоих почерках она своеобразна, но схожа. Этот человек настолько привык писать первую букву алфавита на греческий лад, что сделал это даже тогда, когда хотел изменить почерк. Я не сомневаюсь в том, что человек, поселившийся здесь под именем Джона Маркомба, написал эту карточку и прикрепил ее к двери. И я не сомневаюсь, что это человек, убивший француженку и Лиденберга.
Хозяин вскочил со своего места.
— Значит это все-таки убийство! — воскликнул он. — Так я и знал! Стоит лишь вмешаться полиции, как все идет не так, как следует. Убийство? Почему? Это же самоубийство! И вы бы оказали мне большую услугу, если бы немедленно забрали труп из моего дома, Я вовсе не хочу, чтобы о моем заведении пошла дурная слава.
С недовольным видом он покинул комнату. Его жена последовала за ним, предварительно заметив, что это действительно жестоко — втягивать ни в чем не повинных людей в подобные истории.
Полиция не обратила внимания на эти замечания и принялась за осмотр вещей. Во всяком случае, одно было ясно: и в данном убийстве не имелось в виду ограбление. Бумажник и кошелек покойного остались при нем, и в них была обнаружена значительная сумма денег. Часы покойного и два кольца с камнями также представляли большую ценность.
— Почти те же обстоятельства, что и тогда — при обнаружении трупа француженки, — сказал, поднявшись со своего места, шеф. — Вы действительно уверены, мистер Фулльвей, в том, что покойный служил у вас камердинером?
— Я совершенно уверен в этом, — заверил Фулльвей. — Я бы мог сослаться на множество людей, которые так же, как и я, могли бы опознать его.
— Быть может это приведет нас к каким-нибудь результатам. Мы не должны упускать ни одной возможности. А теперь мне пора идти.
Аллердайк почувствовал желание остановить начальника полиции и сообщить ему все, что им удалось открыть вместе с Четтлем, но прежде, чем он успел осуществить свое намерение, Фулльвей взял его за рукав.
— Пойдемте со мной, — сказал он. — Пойдемте, мы должны предпринять что-либо.
Глава 26
ЕЩЕ ОДНО ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ
Аллердайк был поражен лихорадочной стремительностью американца. Фулльвей отвез его в отель, и Аллердайк, неоднократно имевший возможность наблюдать за горячащимся и нервным американцам, должен был признаться, что в подобном состоянии он видит его впервые.
— Аллердайк! — воскликнул он, усевшись в автомобиль. — Мы должны проникнуть в эту тайну. Я отказываюсь от вознаграждения. Все это гораздо серьезнее, чем можно было предполагать! Я скажу Ван Коону, что мы должны поделиться с другими тем, что нам известно. Пора разоблачить того, кто скрывается за всеми этими смертями. Пора действовать, Аллердайк!
Аллердайк рассмеялся. Чем возбужденнее становился его собеседник, тем спокойнее был он сам.
— Прекрасно, — сказал он. — Мы примемся за работу и разгадаем эту загадку. Во всяком случае, у вас, должно быть, имеется какое-либо предположение, раз вы хотите что-то рассказать мне?
— Подождите, пока мы приедем в отель, — ответил Фулльвей. — Вы сразу поймете мой план.
Они погрузились в молчание, не нарушенное до прибытия их в отель.
Прибыв в отель, Фулльвей поспешил ввести Аллердайка в свою комнату и сказал секретарше:
— Миссис Марлоу, попрошу вас пройти в комнату мистера Ван Коона янригласить его ко мне. Речь идет об очень важном деле. Я попрошу вас также явиться ко мне и принять участие в нашем совещании.
Аллердайк не спускал глаз с этой женшины. Миссис Марлоу, окруженная таким обилием секретов и тайн, не повела и бровью. Она отложила свою работу в сторону, вышла из комнаты и через несколько минут вернулась в сопровождении Ван Коона.
— Что-нибудь случилось? — спросил тот Фулльвея, приветливо улыбаясь ему и кивком головы поздоровавшись с Аллер-дайком. — Пожар?
— Прошу вас присесть, мистер Ван Коон. Миссис Марлоу, прошу вас запереть дверь и присоединиться к нам, — продолжал распоряжаться Фулльвей. — Нам предстоит важное совещание.
Он выждал, пока все уселись за стол и продолжал:
— Есть новости, Ван Коон. Я и Аллердайк только что были в отеле, куда ездили, чтобы опознать труп молодого человека, умершего при обстоятельствах, схожих с обстоятельствами смерти француженки. Нам совершенно точно описали спутника Ли-зетты Боренер, и я не сомневаюсь в том, что в обоих случаях действовал один и тот же убийца. Миссис Марлоу, молодой человек, которого сегодня нашли мертвым, не кто иной, как наш бывший камердинер Фред Эберс. Вы помните его?
—- Разумеется, — ответила миссис Марлоу совершенно спокойным тоном. — Я ясно помню его.
— Этот Эберс, — продолжал Фулльвей, обращаясь к Ван Коону, — был родом из Швейцарии и служил у нас в отеле. Во всяком случае, он хорошо знал Лизетту Боренер, потому что мисс Леннард подтвердила, что он и есть тот человек, который приезжал за ней в Гулль. Разумеется, этот Эберс часто бывал в моей комнате. И теперь я хотел бы услышать от вас, миссис Марлоу, не полагаете ли вы, что он имел возможность познакомиться с вашей деловой перепиской? Не мог ли он, например, узнать о том, что я провожу продажу драгоценных камней княгини Нарцевич мистеру Делькину, или о том, что мисс Леннард приобрела у меня ожерелье Пинки Пелль?
Казалось, миссис Марлоу была подготовлена к этому вопросу. Ни минуты не колеблясь, она ответила:
— Если у него и была такая возможность, то только благодаря вашей собственной беззаботности, мистер Фулльвей. Вам известно, что я педантично отношусь к своим обязанностям. Во всяком случае, с минуты моего прибытия сюда утром и до пяти часов вечера, когда я снова ухожу домой, никто не имеет возможности заглянуть в наши бумаги или книги. Переписка все время находится в конторе на моем столе, и если мне приходится отлучаться, то я запираю ее в несгораемый шкаф. Но вы невнимательны к подобным мелочам. Как часто я, приходя утром, находила переписку на столе — вы ее доставали из несгораемого шкафа и на ночь оставляли на столе. Каждый мог с ней ознакомиться. Это повторялось неоднократно.
— Да... Я знаю... я знаю!.. — простонал Фулльвей. — Я слишком беззаботен, это было моим вечным недостатком. Я согласен с вами, миссис Марлоу.
— Если вы оставляли на столе книги с копиями наших телеграмм, — продолжала невозмутимым тоном миссис Марлоу, — то, разумеется, у этого Эберса была возможность ознакомиться со всем, что его интересовало, пока вы не встали. А ведь
он очень часто бывал в ваших комнатах. А что касается обоих случаев, что теперь привлекают ваше внимание, то переписка о них совершенно откровенна, мистер Фулльвей. Любой человек среднего развития и сообразительности мог бы в течение деся; ти минут установить все, что имело для него значение, а ведь Эберс, насколько я могу судить о нем, был толковым человеком. Ван Коон, внимательно прислушивавшийся к словам секретарши, обратился к Фулльвею. Во взгляде его сквозили упрек и усмешка одновременно. Фулльвей опустил глазавниз и смущенно забарабанил по столу пальцами.
— В самом деле, милый друг, вы до крайности беззаботны, — сказал, покачав головой, Ван Коон. — Если вы, как сообщает эта дама, оставляли важные документы на столе на ночь, то ничего хорошего и не могло получиться. Вы ломаете себе голову, каким образом грабители могли узнать о драгоценностях, а оказывается, что вы сами дали им возможность узнать обо всем. Мне кажется, основной вопрос, который нам предстоит выяснить, сводится к тому, что предпринял молодой человек, узнав в вашей конторе об операции с драгоценностями? Этот вопрос имеет решающее значение.
— Вы правы! — воскликнул Аллердайк. Фулльвей хватил кулаком по столу.
— Дело ясно, — сказал он. — Он продал свои сведения банде преступников. Их была целая шайка. Я совершенно не допускаю возможности, что тут действовал один человек. Я уверен, что за всем этим скрывается целая шайка. Но это не выясняет вопроса, кто же преступники?
Никто не ответил на этот вопрос. Аллердайк засунул руки в карманы и разглядывал Фулльвея, миссис Марлоу, пальчиком рисовавшую узоры на столе. Ван Коон приводил в порядок свои ногти.
— Есть один пункт, к которому меня всегда влекло, — сказал Ван Коон. — Вы не хотели слышать об этом, но я все же вернусь к этому вопросу. Я хочу обратить на него внимание наших гостей, они достаточно сообразительны для того, чтобы найти должный ответ.
Ван Коон обернулся к миссис Марлоу и Аллердайку.
— С самого начала я обратил внимание мистера Фулльвея на два обстоятельства, — сказал он. — Прежде всего, у нас нет никаких данных предполагать, что весь план ограбления и убийства был задуман в Польше, у нас имеются достаточно веские данные для того, чтобы считать, что весь план был замышлен здесь, в Лондоне. Но кому в Лондоне было известно
о драгоценностяхкнягини и певицы? Прежде всего Фулльвею...
На мгновенье он замолчал и пристально посмотрел на секретаршу. Аллердайк тоже посмотрел на нее и удивился тому, до чего она оставалась спокойной и невозмутимой.Эта женщина обладала совершенно невозмутимым самообладанием, было ясно, что даже совершенно неожиданно брошенное слово или намек не выведут ее из себя.Ван Коон усмехнулся и продолжал:
— Но был еще один человек, который знал об этом, — он ударил кулаком по столу, — еще один человек, и его имя Фулльвей совершенно не принимает во внимание. Этот человек — Делькин!
Фулльвей громко расхохотался и затем сделал нетерпеливое движение.
— Милосердное небо! Делькин!!! — воскликнул он иронически. — Многократный миллионер. Это смешно, Ван Коон! Делькин выкинул бы меня из комнаты, если бы я обратился к нему.
— И все-таки к Делькину стоит обратиться, — продолжал Ван Коон, — будь он тысячу раз миллионером. Делькин "был третьим человеком — я не принимаю во внимание Эберса, — который знал, что Джемс Аллердайк везет драгоценности на четверть миллиона. И это не следует упускать из виду.
— Подумаешь... — продолжал волноваться Фулльвей. — Делькин может скупить содержимое самого крупного ювелирного магазина в Лондоне, Париже и отдать все купленные драгоценности уличным детям.
— Так к чему же сводится ваша мысль? — осведомился Аллердайк у Ван Коона. — У вас имеется определенная теория?
— Я не знаю, много ли я смыслю в теориях, — ответил Ван Коон, — но у меня есть здравый смысл. Я отнюдь не утверждаю, что Делькин замешан во всю эту историю, но я все же предложил бы спросить его. Быть может он кому-нибудь сказал о предстоящей покупке драгоценностей? Этот вопрос, я полагаю, необходимо ему задать.
— У вас имеются какие-либо возражения против этого? — обратился Аллердайк к Фулльвею.
Фулльвей пожал плечами.
— Мне кажется, что это не имеет никакого значения, — ответил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27