— Он чертовски силен в покере. Вот что я тебе скажу, милая.
Она налила себе чашечку кофе, положила сахар.
— Могу спорить, что он так же хорош и в других играх,— сказала она загадочно.
— Ты считаешь, что он шалопай, один из тех пустых прощелыг, который соврет — не дорого возьмет? — с беспокойством спросил Пикелис.
— Он не шалопай. Он настоящий кавалер, папа. Без претензий, без напускного шарма и настолько откровенен и честен, что меня это даже немножко пугает... Нет, тебе не о чем беспокоиться. Он истинный джентльмен. Истинный! — повторила она с плотоядной гримаской.
— Он тебе нравится? — отечески-заботливо вопросил Пикелис.
Она рассмеялась — это был смех взрослой, опытной женщины.
— Я бы могла в него влюбиться,— заметила она, отпивая кофе,— мне было бы куда труднее, если бы он мне просто нравился.
— Да? А в чем проблема?
— Мне мог бы понравиться человек, которому я нужна,— объяснила она мягко,— а я не уверена, что такому Человеку, как Пи-Ти,— человеку, у которого есть все,— вообще кто-то нужен. '
Она быстро сменила тему разговора и спросила, что доложил ему начальник полиции о том странном вчерашнем происшествии. Она слушала его ответ с куда меньшим интересом, чем профессор Эндрю Уиллистон, который в этот самый момент подслушивал их беседу с помощью микроскопического передатчика, вмонтированного в телефонный аппарат Пикелиса, и записывал ее на магнитофон. Эта пленка — как и прочие, которые за ней последуют,— будет переправлена в абонентский ящик в Майами, где ее получит сотрудник Южной компании по изучению общественного мнения и положит на хранение в депозитный ящик, арендованный другой компанией. Уиллистон прослушивал телефон Пикелиса до полудня, а потом отправился на явку «Боб» для встречи с Гилманом и Арболино. Там они обсудили план следующей акции. Малыш Джонни Пикелис был абсолютно прав. Они опять замышляли кое-что — что должно было произойти очень скоро.
Некий житель Парадайз-сити тоже пришел к такому же выводу. В то время как три десантника отшлифовывали план операции, этот некто опускал четвертаки в телефон-автомат, стоящий неподалеку от придорожного кафе, в девяти-милях от явки «Боб». По номеру, не фигурировавшему ни в одном телефонном справочнике, он звонил в Атланту человеку, у которого было немало вооруженных сообщников и который живо интересовался происходящими в Парадайз-сити событиями,
— Бад, это Фредди,— сказал человек, которого звали вовсе не Фредди, человеку в Атланте, которого в жизни никто не называл Бадом.— Тут кое-что происходит. Кое-что, о чем мы и предположить не могли... Нет, это не телефонный разговор. Я пошлю тебе открытку с видом... Я пока могу тебе сказать, что все это просто ужасно... Слушай, если бы я сам понимал, что происходит, неужели бы я тебе не сказал?.. Нет, я даже и не пытаюсь сделать вид, будто понимаю, в чьи ворота... Мне пока не ясно, что это за игра и кто игроки — так как же я тебе скажу, в чьи ворота... Да, да... Похоже, тут скоро будет очень жарко, и охотничий сезон в этом году может начаться на тринадцать недель раньше обычного... Ты меня слышишь, Бадди?.. Меня очень трогает твоя забота о моем здоровье и благополучии, очень трогает... Что тут происходит? Ну, вчера, например, «угнали» одного бывшего полицейского, раздели и выставили с голой задницей в витрине местного универмага. Ну если уж это
не верный признак падения нравственности в современном обществе, то я и не знаю тогда, что это. Как что — это же нарушение общественного порядка!.. Нет... нет, но я себя здесь начинаю чувствовать немного одиноко и мечтаю поскорее устроить наш традиционный семейный сбор... Я сообщу тебе, когда тут установится погода. Сейчас довольно тепло, и, мне кажется, нам не стоит дожидаться наступления жары... Бадди, я точно знаю, что тут будет жарко, и очень скоро... Люди будут изнывать от жары, и я не удивлюсь, если в городе произойдет несколько серьезных происшествий, семейных ссор и шумных ночных скандалов. Ты передай это нашим... Прочитай мое письмо, которое я отправил дяде Джеду. Ты все поймешь. Он с такой теплотой относился к людям, в точности как Вито когда-то... Ну, думаю, тебя это позабавит...
Он повесил трубку, вышел из душной будки и платком отер вспотевший лоб. Телефон-автомат затренькал, и он понял, что это звонит телефонистка попросить го опустить еще тридцать-сорок центов за лишние минуты разговора. Телефон тренькал и тренькал, а он слушал и улыбался. Это было нечестно и незаконно с его стороны — проигнорировать требование о доплате; вот почему он улыбался. Ему всегда доставляло извращенное удовольствие думать о том, что он незаконно нагревает столь могущественную организацию на столь смехотворную сумму. Он уже начал уставать и от этой конспирации, и от этой могущественной организации,
и от насилия.Направляясь в своем желтом «мустанге» шестьдесят седьмого года выпуска к Парадайз-сити, он слушал по радио двухчасовые новости и не удивился, что ни слова не было сказано об удивительном похищении, случившемся вчера. Пикелис контролирует газету, радио и телевещание в городе, размышлял человек, звонивший в Атланту почти каждое воскресенье, но это не может остановить неизвестных, подстроивших ему такую подлянку. Они придумали и провернули это дело как боевую операцию, точно были группой отлично обученных ком-мандос. Но они это сделали не ради денег.
Ради слухов. Они хотели, чтобы по городу поползли слухи. Только ради этого.Они хотели, чтобы все горожане знали, что они здесь и не боятся организации Пикелиса.
Но не только.Они выказали свое презрение, публично унизили известного прихвостня Пикелиса, бросив последнему открытый вызов.
— Господи,— пробормотал водитель «мустанга», когда до него дошел весь истинный смысл происшествия,— да это же объявление войны.
Людям в Атланте и людям, контролировавшим людей в Атланте, все это не могло понравиться. Их план не предусматривал никакой войны, и если происшествие прошлой ночи служило артподготовкой, то, значит, это и впрямь будет жестокая и страшная война. Неизвестные агрессоры могли сделать теперь все что угодно, могли в любой момент нанести свой коварный удар из-за угла, применяя любую тактику и любое оружие. Причем нет пока никакой возможности предугадать, что они собираются сделать, или понять, зачем они сюда пришли. Однако если их непосредственной целью сейчас было просто заявить о себе и о своем неповиновении хозяину города, то их следующая атака произойдет очень скоро и будет неожиданной и очень впечатляющей.
— В среду вечером,— объявил Уиллистон. Они стояли в тени деревьев на явке «Боб» и изучали рисунки и фотографии. Деревья источали сильный аромат, но трое десантников были целиком поглощены мыслями о предстоящей операции.
— Мы выступаем в среду вечером,— объяснял профессор психологии,— потому что нам нельзя терять темпа атаки, нам надо внести в ряды их организации смятение и продемонстрировать им, что это была не просто хулиганская выходка и мы не намерены отсиживаться. Нам надо захватить инициативу в свои руки, и мы будем ее удерживать, уж раз мы надеемся создать здесь подпольное движение сопротивления.
— Если мы будем продолжать наносить им удары из засады, Энди,— предупредил Гилман,— все равно нам будет очень непросто сколотить здесь движение сопротивления. Это же сонный городишко. Никого не мутузят на Мейн-стрит по вечерам. «Ридерс дайджест» исправно доставляется подписчикам каждый месяц. Так что я очень
сомневаюсь, что местные жители станут рисковать своей шеей.
Уиллистон кивнул.
— Нам нужно найти стимул. Это ясно. Нам требуется найти такую политическую идею, ради которой люди захотят объединиться,— согласился он.— А пока что нам надо продолжать свои рейды и не оставлять в покое организацию Пикелиса, пока его люди вконец не будут сбиты с толку и не почувствуют себя как на пороховой бочке и пока весь город не поймет, что эти бандюги не
так уж неуязвимы.
— Есть какие-нибудь мысли относительно возможной идеи? — спросил каскадер.
Профессор пожал плечами.
— Может, нас надоумит сам Джон Пикелис,— пошутил он с надеждой.
Уиллистон не мог знать, что эта в высшей степени невероятная возможность уже замаячила на горизонте и быстро превращалась в реальность.
Поздно вечером того же дня Кэти Пикелис получила пятидесятидолларовый букет роз — огромных, на высокой ножке — в корзине, доставленной лично владельцем «Бартонз блумз», самого дорогого в Парадайз-сити цветочного магазина. У большинства клиентов возникли бы немалые трудности сделать такой заказ в воскресенье, когда у магазина был выходной, но пять двадцатидолларовых банкнот, переданные в руки портье — даже такому, кто как две капли воды был похож на мертвого нациста по имени Гиндлер,— оказали чудотворный эффект, сравнимый разве что с действием аспирина «Байер» или трехчасовой молитвы. Не то чтобы П. Т. Карстёрс не полагался на силу молитвы или повсеместно разрекламированного жаропонижающего лекарства, но у него просто сложились свои приемы обращения с людьми, особенно с женщинами, и он не видел причин. отказываться от своих методов после их многолетнего успешного применения. К букету роз прилагалась записка. Она гласила: «С приветом от друга — П.Т.К.» Кэти Пикелис взглянула на записку, ее губы тронула мимолетная улыбка, и девушка вздохнула.
Друг?Ох уж этот кобель! Истинный джентльмен, великолепный любовник и настоящий кобель. Она не понимала, какие же у нее намерения относительно его или какие у него намерения относительно ее. Ей было невдомек, что второй наиболее выгодный жених Соединенных Штатов -— блистательный во многих отношениях — и сам этого толком не знал. И был этим недоволен. Он-то понимал, что ему следует делать и что ему необходимо сделать и что он это непременно сделает. Но он все равно был недоволен — и девушкой, и собой. Гилман и Уиллистон провернули всю подготовительную работу с великим мастерством и тщанием, но они же не предупредили его, что девушка окажется 'Столь хрупким созданием. Он мог с ней справиться, конечно, и справлялся. Ему следовало вести себя с ней очень осторожно, чтобы не поранить, и это ему удалось.
Он был само очарование — с нужной толикой душевной теплоты и с тенью многообещающей нежной улыбки на устах, когда они вдвоем отправились кататься на водных лыжах. Он и в водных лыжах знал толк, демонстрируя силу мышц и ловкость безо всякого дешевого выпендрежа. Исполненные им воднолыжные упражнения оживили в ее памяти картины их любовных занятий прошлой ночью. Эта активация мозговых клеток послала тончайшие сигналы к нервным окончаниям кожи и заставила ее ощутить озноб, который не было никакой возможности подавить. Ей не помогло и жаркое июльское солнце. На ней был купальник — бикини самого маленького размера, но, когда этот мужчина бросал на нее свой взгляд, ей чудилось, что она абсолютно голая. А ей было все равно. Нет, не все равно, совсем не все равно — просто ей было наплевать.
Она хотела — и желание делало ее еще более привлекательной.
Когда они вернулись в «Парадайз-хаус», Карстерс сообщил ей, как соблазнительно она выглядит, и она знала, что он не лжет. Но в то же время он явно что-то от нее скрывал. Даже после коктейля с водкой в его апар-аментах, после поцелуя и после нескольких минут в жаркой постели, даже после ее страстных объятий и слез, чуть охладивших огонь, пылавший в ее глазах, и после его ласк она все же чувствовала — как может чувствовать женщина,— что между ними возведена невидимая преграда, что остается еще что-то невысказанное, ибо он не может или не хочет ей чего-то сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47