Это меня не волновало. "Волга" могла больше. Я и стал подтягиваться.
Видимо, Ирина узнала машину, потому как, резко подрезав путь "Икарусу", "жигуленок" начал быстро уходить, а я едва не влетел в вонючий икарусовский зад. Но дальше дорога была относительно свободной, и я опять начал накрывать беглянку.
Теперь осталась чепуха - остановить "шестерку". А вот как это сделать, я не знал! Бить чужую машину? У меня не было денег заплатить даже за разбитое стекло. Загнать ее на обочину? Для этого надо ободрать все бока, а то и похуже. Ждать, пока у нее кончится бензин? У меня у самого полбака, и нет гарантии, что я не остановлюсь первым.
Для пробы я обошел ее, сигналя остановку. Но с таким же успехом я мог сигналить близлетящим крикливым воронам...
Так мы шли несколько километров, вихляя по шоссе, шарахаясь от тяжелых машин, заставляя легкие шарахаться от нас. Нужно что-то предпринять, и я решился. Обойдя ее в очередной раз, я подрезал и притормозил, с удовлетворением отметив, что она врюхалась в мой багажник по уши. Оторвавшись снова, я через несколько километров заметил долгожданный пар под капотом "жигуленка". Теперь оставалось немного: ждать, пока заклинит двигатель. И тут Ирина свернула на правый проселок, который я пролетел раньше. Задним ходом я сдал до проселка и опять начал преследование. Пар из ее машины валил, как из паровоза, и все закончилось гораздо быстрее, чем я думал. Из-за паровой завесы она не заметила кучу не разровненной еще щебенки на обочине и с размаху влетела в нее.
Когда я подошел к машине, девица ревела и материлась, запершись изнутри. В свободно болтающемся багажнике я нашел массивный баллонный ключ и не спеша, аккуратно выбил боковое стекло "жигуленка" - с ее стороны. И немедленно в меня полетел плевок. Вытерев с ковбойки белый сгусток, я попытался изнутри открыть дверцу. И тут осатаневшая баба меня укусила, точнее, она откусывала часть моего предплечья старательно и целеустремленно. Тогда свободной рукой я взял ее за волосы и стукнул затылком о край дверцы. Зубы наконец отпустили мою руку, и я, открыв машину, вытащил эту тварь на дорогу, дотянул до "Волги" и там накрепко привязал к переднему пассажирскому сиденью.
Очнулась она минут через десять. Все это время я отдыхал на заднем автомобильном диване, прикидывая, какие вопросы и в каком порядке следует задавать.
Но сначала я вернулся к "жигуленку", внимательно обследовал бардачок и защитный козырек от солнца, но никаких документов не обнаружил. Лишь на заднем сиденье лежала дамская сумка. Основательно обследовав ее, я обнаружил четыре золотых червонца, как близнецы похожих на тот, что мне передал Чистов, газовый баллончик, две связки ключей и всевозможные женские безделушки.
Вернувшись, я закурил. Сидел и раздумывал, не слишком ли сильно я трахнул даму головой о дверцу. Тронув саднящее плечо, подумал, что как раз в меру.
В нашу сторону с шоссе повернул колесный трактор с тележкой. Это было явно ни к чему, и, запустив двигатель, я выбрался на трассу. Проехав в сторону города около двух километров, я свернул на грунтовую дорогу и углубился по ней до березовой рощи. Краем глаза я заметил, что тварь очнулась. Загнав машину в тень, я резко ткнул пассажирку большим пальцем под ложечку. Она взвилась от боли, открытым ртом ловила неподатливый воздух, а потом заревела белугой:
- Помогите!
- Заткнись, сука.
Решив, что увертюру можно считать оконченной, я сгреб ее за волосы, повернул к себе и, внимательно-ласково глядя ей в глаза, почти вежливо попросил:
- Заткни рот, или я тебя здесь закопаю, благо никого нет.
Она затихла, затравленно глядя на меня. А я, переместившись на заднее сиденье, накинул ей на шею длинный конец опутывавшего ее нейлонового шнура и захлестнул под подбородком петлей. Она забилась в беззвучном ужасе, а потом взмолилась, торопливо глотая слова и слезы:
- Не надо... Не надо... - Голос ее вдруг ушел вниз, куда-то на контроктаву: - Я все расскажу, пощади-и-и-те...
Я опять перебрался вперед, немного отпустил удавку, и Ирина без сил откинулась на подголовник:
- Дайте покурить.
Я зажег сигарету и сунул ей в губы. Подождав немного, выбросил бычок в окно.
- Я жду. Все подробно и по порядку. С самого начала.
Она закрыла глаза, собираясь с мыслями, и зашелестела бесцветным и равнодушным голосом:
- А начало было давно, так давно, что и вспомнить трудно. С Борькой я встречаюсь уже лет пять: еще при жизни матери. Она меня любила. Даже как-то невесткой назвала. А я, дура, уши развесила. Прошло полгода, и разлюбил меня "миленок". Другую нашел. Потом еще и еще, потом опять со мной. Так что мы с ним раз пять заново знакомились.
И с каждым разом я себя больше и больше ненавидела за то, что опять безвольно иду на повторение этой связи. Ненависть к себе росла, злоба к Борису, но то была бессильная злоба, потому что реально отомстить ему я не могла: он был обеспечен, всегда при деньгах, всегда при друзьях. Блистал остроумием и эрудицией. Я же - вечная неудачница с дырявым кошельком, без роду и племени. Бедная родственница такой же безродной Валентины. Борьке некого трахать - мне в театр звонит. Я лечу на крыльях, презирая себя и ненавидя его.
Когда у меня появилась мысль о преступлении? Сказать трудно. Конкретной и ясной она стала месяц назад. Но к этому все шло постепенно. Начнем с того, что года два назад, просматривая кротовский семейный альбом, я поразилась своим сходством с молодой Борькиной матерью. Было достаточно двух-трех деталей, нескольких штрихов - и можно было играть роль.
Смеясь, я хотела продемонстрировать это Борису. И вот тогда впервые какое-то смутное чувство остановило меня. Как если бы в картах желание удержать козырь. Я абсолютно тогда ничего не планировала, не предполагала. Так, смолчала, и все. Но это был первый неясный толчок.
Год назад, при этом дурацком перезахоронении монет, я узнала, что у Кротовых есть деньги, и немалые. Ну есть и есть. Мне-то что! Хотя, отослав Бориса на кухню, достаточно хорошо видела сквозь матовое стекло и неплотно прикрытую дверь, куда были помещены червонцы. Но и тогда никакой мысли завладеть ими у меня не было.
Появилась она с месяц назад, когда Борька снюхался с практиканткой и дал мне полный отвод. Да и я к этому времени другая стала, уже полгода Генка продавал меня иностранцам за баксы, еще и сам пользовался, скот. Он не выживет? - Она тревожно передернулась.
- Не должен, - ответил я не вполне уверенно. - Продолжай.
- Борис уехал в тайгу, а я рассказала обо всем Генке.
Я хорошо имитирую голоса, мечтала стать актрисой. Так вот, раз в два-три дня я звонила Андрею Семеновичу и, подражая голосу его жены, говорила всегда одну и ту же фразу: "Забыл ты меня, Андрейка, совсем забыл". Я чувствовала по его голосу, что он на грани приступа, ну а про его гипертонию и ишемическую болезнь я знала хорошо. И знала я, когда придется ставить на старике точку, я поставлю ее аккуратно.
Фотографию Нины Алексеевны (так ее звали) я выкрала давно, и теперь по вечерам, после работы, я часто гримировалась, совершенно копируя оригинал. Генка тем временем досконально изучил подъезд и чердачную площадку. Платье шила сама, ориентируясь по ее фотографиям и журналам мод шестидесятых годов.
В общем, все было готово, кроме алиби, а без него соваться в эту авантюру было безумием. Помог опять-таки театр. Сцены застолья за кулисами разыгрывались именно так, под фонограмму. И этого пачкуна-соседа подселили мне как нельзя кстати. Оставалось одно: найти звукооператора из людей не очень щепетильных, а у нас в них недостатка нет. За пятьдесят баксов спектакль отлично провела знакомая путанка.
В день годовщины смерти Нины Алексеевны мы пришли в дом Кротова.
Да! Первая накладка случилась на чердаке. Надо же было там оказаться этому мужчине. Бедняга. Я не желала его смерти; больше того, хотела отменить весь спектакль, но этот мясник распорядился по-своему. Тогда до меня начало доходить, что ввязалась я в жуткую историю.
- Ты не ввязалась, тварь поганая, ты организовала.
- Пусть будет по-вашему. Мне ничего не оставалось, как заканчивать начатое, иначе бы и со мной он проделал то же, что и с бомжом. Я подошла к кротовской двери и позвонила. Свет был заранее выключен, и видеть меня в глазок старик не мог. У него оставалась только одна возможность ориентация на голос. А голосом я владею.
На его вопрос ответила: "Открой, Андрейка".
Он открыл. Я улыбнулась, протянула к нему руку и сказала фразу, которую репетировала уже сотни раз: "Ну вот я и пришла, Андрейка". Старик рухнул на пол. Мертвая гримаса исказила лицо, но был жив один глаз, и он не хотел умирать. Старик пытался что-то сказать.
Аккуратной точки у меня не получилось, а получилась вторая накладка. Меня охватила злость к этому человеку. Я подтащила его поближе к трюмо и с размаху толкнула на выступавшее ребро.
Потом прошла в комнату и открыла тайник. Монеты были на месте, это чувствовалось по весу. Но сразу брать их я не хотела по двум причинам. Во-первых, надо замаскировать убийство под естественную смерть, а во-вторых, я не хотела делиться с Геннадием. А забрать монеты я могла позже, в любой момент, когда в доме будет много народу и подозрение распределится на всех.
Генка моим доводам поверил с трудом. Но все же нужно было делиться. С ним шутки плохи.
В понедельник я отправилась на похороны убитого мною человека... Покойный лежал в большой комнате, словно находился в почетном карауле возле своего сокровища. Улучив минуту, я выхватила "Капитал" и чуть не заорала. Тайник был пуст. Он был легок, как обычный том такого формата. Сунув его назад, я обернулась. Покойный, казалось, улыбался ехидно и грозил пальцем скрещенных рук. Сославшись на плохое самочувствие, я тут же ушла. Генка в этот день чуть не убил меня. Отвез на своей машине на озеро и там пытал. Он бы и убил, не пожалел, но для него это значило навсегда расстаться с монетами.
Потом я четыре дня не могла ходить. И только на пятый встала и пошла к Борису, чтобы хоть что-то прояснить насчет золотых монет. Но они исчезли бесследно. Тогда мы с вами и встретились в первый раз. Жаль, что не в последний.
- А кто звонил Борису по ночам?
- Гена. Создавал психическое напряжение.
- Дальше.
- Дальше совсем плохо. Развяжите, курить хочу.
Я помог ей вытащить правую руку. Ирина жадно затянулась несколько раз, проглатывая дым.
- Дальше... Дальше нужно было искать пропавшие деньги, иначе Генка пообещал меня грохнуть. И грохнул бы, я не сомневаюсь. Ох, если вы действительно отправили его на тот свет.
- Не я, а он сам, и заруби это себе на носу.
- Ну да. Так вот, монеты нужно было искать. Их могли взять или тетка, или два дружка Кротова-старшего. Дружков я исключала, потому что опустошить копилку было делом не скорым, а они за все время были в квартире только раз, и то мимоходом.
Оставалась Валентина. К ней мы явились ночью с субботы на воскресенье, позавчера. Я открыла своим ключом. Тетка спала, только спросила, кто пришел. Я ответила: "Спи, все свои". Мы прошли на кухню. Выпили коньяку и отправились в спальню. Там Генка включил свет и содрал с нее одеяло. Она закричала, ничего не понимая. Тогда он сдавил ей горло и сказал, чтобы она отдала монеты, которые утащила у Кротова.
Валентина ответила, что не знает, где они, и что сама хотела бы это узнать.
Наотмашь, тыльной стороной ладони я влепил пощечину этой твари, имеющей несчастье называться женщиной.
- Я же ее пальцем не трогала и Генку отговаривала, а вы... вы... так...
- Заткнись! Дальше!
- Он ее долго мучил, а мне велел смотреть. Она только вскрикивала негромко и все твердила, что не знает, где деньги. Говорила, что их не было уже в первый день, когда она решила проверить "Капитал". Ну, связали мы ее и начали обыск. Все перевернули вверх дном, а найти ничего не можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17