– Спасибо, дорогой Брандт, вы успокоили меня, спасибо вам, мой друг.
...Выйдя от доктора, Борман быстро пошел в свой кабинет, набрал номер Мюллера и сказал:
– То, о чем мы с вами говорили, надо сделать немедленно. Вы поняли?
– Западный вариант? – уточнил Мюллер.
– Да, – ответил Борман. – Информация об этом должна поступить сюда сегодня вечером от двух – по крайней мере – источников.
Через пять минут штурмбанфюрер Холтофф был отправлен Мюллером на квартиру доктора Брандта.
– Фрау Брандт, – сказал он, – срочно собирайтесь, поступил приказ вывезти вас из столицы, не дожидаясь колонны, с которой поедут семьи других руководителей.
Через семь часов Холтофф поместил женщину и ее детей в маленьком особнячке, в горах Тюрингии, в тишине, где мирно распевали птицы и пахло прелой прошлогодней травой.
Через девять часов гауляйтер области позвонил в рейхсканцелярию и доложил, что фрау Брандт с детьми получила паек из специальной столовой НСДАП и СС, поставлена на довольствие и ей выдано семьсот рейхсмарок вспомоществования в связи с тем, что она из-за срочности отъезда не смогла взять с собою никаких вещей.
Телефонограмма была доложена Борману – как он и просил – в тот момент, когда он находился у Гитлера.
Прочитав текст сообщения, Борман изобразил такую растерянность и скорбь, что фюрер, нахмурившись, спросил:
– Что-нибудь тревожное?
– Нет, нет, – ответил Борман. – Ничего особенного...
Он начал комкать телефонограмму, чтобы спрятать ее в карман, зная наперед, что фюрер обязательно потребует прочитать ему сообщение. Так и случилось.
– Я не терплю, когда от меня скрывают правду! – воскликнул Гитлер. – В конце концов, научитесь быть мужчиной! Что там?! Читайте!
– Фюрер, – ответил Борман, кусая губы, – доктор Брандт... Он нарушил ваш приказ отправить семью в Альпийский редут вместе со всеми семьями руководителей и перевез жену с детьми в Тюрингию... В ту зону, которую вот-вот займут американцы... Я не мог ожидать, что наш Брандт позволит себе такое гнусное предательство... Но я допускаю ошибку, я прикажу проверить...
– Кто подписал телефонограмму?
– Гауляйтер Росбах.
– Лично?
– Да.
– Я знаю Росбаха и верю ему, как вам, – сказал Гитлер, тяжело поднимаясь с кресла. – Где Брандт? Пусть сюда приведут этого мерзавца! Пусть он валяется на полу и молит о пощаде! Но ему не будет пощады! Он будет пристрелен, как взбесившийся пес! Какая низость! Какая отвратительная, бесстыдная низость!
Брандт пришел через несколько минут, улыбнулся Гитлеру:
– Мой фюрер, можете сердиться на меня, но, как бы вы ни отказывались, придется принять получасовой массаж...
– Где ваша семья? – спросил Гитлер, сдерживая правой рукой левую. – Ответьте мне, свинья эдакая, куда вы дели вашу бабу! Ну?! И посмейте солгать – я пристрелю вас лично!
Брандт почувствовал, как кровь начала стремительно, пульсирующе стекать с лица куда-то в желудок; стало печь в солнечном сплетении; ноги сделались ледяными; коленки ослабли; казалось, что, если придется сделать шаг, чашечки сдвинутся и мягкое тело опустится на пол.
– Моя жена дома, – ответил Брандт странным, совершенно чужим голосом. – Я говорил с ней утром, мой фюрер.
– Вот видите, – облегченно сказал Борман, вымученно улыбаясь Гитлеру. – Как я рад, что все обошлось, вполне возможна путаница, мало ли в рейхе Брандтов... Позвоните домой с этого аппарата, штандартенфюрер, передайте жене мой привет.
Брандт набрал номер прямым, негнущимся пальцем; в трубке были долгие длинные гудки, потом ответила служанка, Эрика:
– Слушаю.
Брандт снова откашлялся, облегченно вздохнул и сказал:
– Пожалуйста, попросите к аппарату фрау Брандт.
– Но она уехала в Тюрингию, – ответила девушка. – Даже не успела собраться, так торопилась...
– Что?! – выдохнул Брандт. – Почему?! Кто?!
– Так ведь вы прислали за ней машину...
– Я не присылал никакой машины! – Брандт обернулся к Гитлеру. – Я не посылал за ней никакой машины, мой фюрер! Это чудовищно, этого не может быть!
– Вы – поганец! – сказал Гитлер, приближаясь к Брандту танцующей походкой. – Вы мерзкая продажная свинья!
Он вдруг легко выбросил правую руку, жадно сграбастал крест и сорвал его с груди штандартенфюрера.
– Дайте мне пистолет, Борман! Я пристрелю его! Сам! Это змея, пригревшаяся на моей груди!
– Фюрер, – успокаивающе сказал Борман, – мы обязаны судить его. Пусть партия и СС узнают о том, кто скрывался в наших рядах, пусть это будет уроком для...
Борман не имел права дать Гитлеру убить Брандта. Доктор нужен ему, это трофей, он знает о Гитлере все, теперь он расскажет все тайное, что не открывал никогда и никому; все откроет, вымаливая себе пощаду.
Брандт был закован в кандалы и отправлен на конспиративную квартиру Бормана под охраной пяти эсэсовцев из «личного штандарта» Гитлера.
Утром об этом узнал Гиммлер; он отправил туда, где держали Брандта, своего секретаря с десятью эсэсовцами – он тоже понимал толк в трофеях; Брандт был взят из-под стражи и вывезен на север, под Гамбург, на одну из секретных явок Гиммлера.
Однако Борман добился главного: через час после того как исчез Брандт, в рейхсканцелярии появился оберштурмбанфюрер Штубе, помощник доктора Менгеле, человек, лишенный собственного «я»; Мюллер дал исчерпывающую характеристику прошлой ночью: «Бесхребетен, но, впрочем, претендует на старомодность; традиционно боится начальства; весьма корыстен, приказу подчинится, хотя, видимо, порассуждает о врачебной этике».
34. УДАР КРАСНОЙ АРМИИ. ПОСЛЕДСТВИЯ – II
Хрустело ...
Войска Жукова, прорвав оборону на Зееловских высотах, двигались к пригородам Берлина; армии Конева шли с юга; готовился к удару с севера Рокоссовский...
21 апреля конференция в бункере Гитлера шла, как и обычно, – обстоятельно и неторопливо; обстановку докладывали Кейтель и Кребс; их сообщения были исчерпывающе точными, иллюстрировались черными и красными клиньями, нанесенными на карту штабными офицерами.
Гитлер сидел в кресле с отсутствующим взглядом, изредка кивал, то и дело прижимал правой рукой прыгающую левую; однако, когда Кребс начал докладывать о боях, шедших южнее и севернее Берлина, Гитлер поднял руку, словно бы защищаясь от кого-то невидимого:
– Где генерал Штайнер? Где его танки? Где его дивизии? Почему он до сих пор не отбросил полчища русских?!
– У него нет сил на это, – устало ответил Кребс. – Русские превосходят нас по всем позициям не менее, чем в четыре-пять раз, мой фюрер!
– Где армия Венка?
– Его войска бессильны что-либо сделать, мой фюрер!
– Уйдите все, – сказал Гитлер, обращаясь к штабным офицерам. – Борман, Кейтель, Йодль, Кребс, Бургдорф, останьтесь...
Он дождался, пока генералы и офицеры вышли, посмотрел на Бормана замеревшим, холодным взглядом, потом стукнул правой рукой по столу и закричал срывающимся, но – прежним – сильным, властным голосом:
– Я окружен изменой! Низкие трусы в генеральских погонах предали мое дело! Нет более отвратительной нации, чем та, которая не может встретить трудность лицом к лицу! Когда я вел вас от победы к победе, вы аплодировали мне! Вы присылали мне сводки, из которых неумолимо явствовало, что наша мощь сильна, как никогда! А теперь оказывается, что мы слабее русских в пять раз?! Вы – низкие трусы! Отчего вы не говорили мне правды?! Когда я дал вам право усомниться в моей лояльности по отношению к тем, кто восставал против моей точки зрения?! Я всегда ждал дискуссии, я жаждал столкновения разных точек зрения! Но вы молчали! Или же взрывали бомбы под моим столом! Вы вольны покинуть Берлин немедленно, если боитесь оказаться в русском котле! Я остаюсь здесь! А если война проиграна, то я покончу с собою! Вы свободны!
Молчание было слышимым, тяжелым.
...Xрустело .
Йодль шагнул вперед, откашлялся, заговорил ровно:
– Фюрер, ваша ответственность перед нацией не позволяет вам оставаться здесь. Вы должны сейчас же, не медля ни минуты, уйти в Альпийскую крепость и возглавить битву за весь рейх из неприступного Берхтесгадена. На юге рейха и на севере достаточно войск, которые готовы продолжать битву. Армия и народ верны вам, как всегда. Мы зовем вас жить во имя победы.
Гитлер растроганно посмотрел на Кейтеля и Йодля, подался вперед, улыбаясь, но Борман опередил его:
– Господа, решение фюрера окончательно и не подлежит коррективам. Мы, те, кто был с ним всегда, остаемся вместе с ним. Мы ждем, что вы – в случае, если решите уйти в Альпийский редут, – добьетесь перелома битвы.
Гитлер быстро, неожиданно для его трясущегося тела, обернулся к Борману:
– Пусть сюда немедленно переселится Геббельс с женой и детьми... Скажите, чтобы для них приготовили комнаты рядом с моими пилотами и кухней, детей надо хорошо кормить – молодые организмы находятся в поре своего возмужания...
– Да, мой фюрер, – Борман склонил голову, – я немедленно свяжусь с рейхсминистром. – Он оглядел генералов понимающим взором, «мол, оставьте нас одних», а тем, кто не знал, как поступить, помог словом: – Благодарю вас, господа, вы свободны, перерыв...
Когда они остались одни, Гитлер, странно усмехаясь, спросил:
– А где ваша семья, Борман? Я хочу, чтобы ваша милая жена с детьми поселилась вместе с вами... Если мало места, я уступлю одну их моих гостиных... Пригласите их сюда немедленно, мой друг.
– Я уже сделал это, – легко солгал Борман. – Они выехали. Я молю бога, чтобы они успели проскочить в Берлин, мой фюрер...
(Еще неделю назад он предупредил жену, чтобы она с детьми покинула мюнхенский дом и скрылась в горах; жену он не любил и был счастлив, что живет от нее отдельно, но к детям был привязан; она хорошо за ними глядела, поэтому Борман ее терпел, не устроил автокатастрофы.)
...Через час Борман огласил указ фюрера, в котором говорилось, что фельдмаршал Кейтель должен немедленно отправиться в армию Венка. Он обязан передать генералу личный приказ Гитлера атаковать Берлин в направлении юго-западнее Потсдама.
Генерал Йодль отправляется в армию Штейнера, чтобы организовать атаку по деблокаде Берлина в районе севернее Ораниенбурга.
Гросс-адмирал Дениц собирает все силы рейха на побережье для оказания помощи сражающемуся Берлину.
Геббельс, как комиссар обороны столицы, делает все, чтобы мобилизовать внутренние ресурсы города в его противостоянии большевистским полчищам.
Рейхсмаршал Геринг возглавляет все силы рейха на юге для их мобилизации к продолжению битвы.
Рейхсфюрер Гиммлер выполняет идентичную задачу на севере.
Текст этого приказа фюрера был немедленно отправлен в штаб Геринга (тому именно человеку, с которым последние дни работал помощник рейхсляйтера Цандер) полковнику Хуберу.
Цандер добавил несколько ничего не значащих слов, нечто вроде личного послания Хуберу, в то время как для адъютанта Геринга они означали приказ действовать, давить на рейхсмаршала, пугать его Гиммлером, настраивать на необходимость предпринять свои, истинно солдатские шаги, ведь он, Геринг, – герой первой мировой войны; кому как не ему проявить мужество сейчас, в дни, когда фюрер сделался фикцией, бессильной марионеткой в руках «гнусного Бормана и фанатика Геббельса»...
...Ровно через двадцать четыре часа после того, как в Оберзальцберг ушла эта шифровка Цандера, в рейхсканцелярии приняли радиограмму от Геринга, в которой говорилось, что он, рейхсмаршал, ждет подтверждения от фюрера на вступление в силу декрета от 29 июня 1941 года, в котором он – в случае возникновения кризисной ситуации – провозглашается преемником Гитлера. «Поскольку фюрер, как глава государства, лишен в Берлине свободы поступков, я готов принять на себя тяжкое бремя власти».
Штандартенфюреру Цандеру позвонили из бункера через двадцать секунд после того, как сообщение было расшифровано и распечатано в пяти экземплярах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66