— Старший инспектор поднялся, остальные последовали его примеру. — Верно, Тедди? — повернулся он к Ошу. Тот с кривой усмешкой кивнул.
— Постараемся.
Все поднялись с мест, и Йетс-Браун с Ундервудом направились к двери.
— Кто-нибудь занимается театральными билетами? — спросил его Ундервуд.
Барбара слышала раньше, как заведующий рекламой просил заказать ему шесть мест на комедию Нейла Саймона, на которую даже через перекупщиков невозможно было достать билеты.
— Вы когда-нибудь сомневались во мне? — усмехнулся старший инспектор. — Билеты уже ждут вас, Джи-Пи. Вы остановили свой выбор на самом тяжелом случае, но мы нажали на все кнопки. Так что билеты будут лежать на нашем столике в ресторане “Уолдорф-Астория”. Вас это устраивает?
— Вполне.
— Кстати, скажите мне, — понизив голос, добавил Йетс-Браун, — где ваша компания хотела бы поужинать. Мы позаботимся о столике.
“И о счете, и о чаевых”, — мысленно докончила за него Барбара. Что же до театральных билетов, то Йетс-Браун, наверное, заплатил долларов по пятьдесят за место — впрочем, агентство вернет это сторицей, рекламируя “Орион”.
В некоторых случаях, когда агентство устраивало обед клиентам, на него приглашали и сотрудников из творческих мастерских. Сегодня же Йетс-Браун решил этого не делать, и Барбара очень обрадовалась.
Вместо “Уолдорф-Астории”, куда направилось руководство вместе с Ундервудом, она пошла с Тедди Ошем и Найджелом Ноксом, тоже сотрудником творческой мастерской, в небольшой ресторанчик на Третьей авеню. Направлялись они в малоизвестный, но первоклассный кабачок “Джо энд Роуз”, куда в обеденное время сходились сотрудники больших рекламных агентств, расположенных по соседству. Найджел Нокс, женоподобный молодой человек, обычно раздражал Барбару, но поскольку его работа и идеи были тоже отвергнуты, она смотрела на него сейчас с большей симпатией, чем обычно.
Тедди Ош вошел первым под выцветший красный навес ресторанчика. По дороге они почти не разговаривали. Когда их посадили за столик в маленькой задней комнате, отведенной для постоянных посетителей, Ош молча поднял три пальца, и через несколько минут перед ними в замороженных стаканах появилось три мартини.
— Я вовсе не собираюсь быть дурочкой и плакать, — сказала Барбара, — как не собираюсь и накачиваться — потом чувствуешь себя так ужасно! Но если вы оба не возражаете, немножко поднабраться я все-таки хотела бы. — И она одним духом осушила стакан мартини. — Еще один, пожалуйста.
Ош подозвал официанта.
— Еще три.
— Тедди, — сказала Барбара, — как ты, черт подери, все это терпишь?
Ош задумчиво провел рукой по лысине.
— Самое трудное — первые двадцать лет. А после, когда перед тобой уже прошел с десяток таких Джи-Пи Ундервудов…
— Скотина! — взорвался Найджел Нокс, словно пробка вылетела из бутылки. — Я пытался к нему хорошо относиться, но никак не могу.
— Ах, да заткнись ты, Найджел! — сказала Барбара.
— Просто надо все время себе напоминать, что ты получаешь хорошее жалованье и в общем-то — если не считать таких дней, как сегодня, — любишь свою работу, — продолжал Ош. — На свете просто нет более интересного дела. И я еще вам вот что скажу: как бы хорошо они ни сконструировали свой “Орион”, если машину ждет успех и она хорошо пойдет на рынке, то благодаря нам и нашей рекламе. Они это знают, и мы это знаем. Так какое значение имеет все остальное?
— Кейс Йетс-Браун имеет значение, — сказала Барбара. — А меня от него тошнит.
— “Это очень великодушно с вашей стороны, Джи-Пи, — высоким, пронзительным голосом передразнил начальство Найджел Нокс. — Чертовски великодушно! Я сейчас распластаюсь, Джи-Пи, у ваших ног, а вы соизвольте на меня плюнуть”. — Нокс хихикнул. И впервые за все утро Барбара рассмеялась.
— Кейс Йетс-Браун, — тяжелым взглядом посмотрел на них Тедди Ош, — человек, благодаря которому у меня на столе есть мясо, да и у вас тоже, так что не надо этого забывать. Я, конечно, не мог бы вести себя так, как он, — лизать задницу Ундервуду и всем прочим, делая вид, что мне это нравится, но в нашем деле кто-то должен этим заниматься. Так почему винить его за старание? Вот, к примеру, сейчас, да и в другое время, пока мы с вами творим и занимаемся любимым делом, Йетс-Браун укладывается в постель с клиентом, поглаживает его, укутывает, чтобы ему было хорошо и тепло, и говорит о нас, о том, какие мы с вами великие люди. Если бы вам довелось работать в агентстве, потерявшем клиента-автомобилестроителя, вы бы поняли, почему я рад, что есть такой Йетс-Браун.
Около них засуетился официант:
— Сегодня у нас хорошая телятина. — В “Джо энд Роуз” таких мелочей, как меню, не существовало. Барбара и Найджел Нокс кивнули.
— О'кей, с макаронами, — сказал официанту Ош. — И всем снова по мартини.
Барбара чувствовала, что напиток уже расслабил их. Как всегда во время обеда, сначала все были мрачны, потом стали утешаться, а после еще одного мартини, по всей вероятности, начнут философствовать. За те несколько лет, что Барбара работала в агентстве, она уже присутствовала на многих “поминках” такого рода: в Нью-Йорке — в местечках вроде “Джо энд Роуз”, где собирались люди, связанные с рекламой; в Детройте — в “Кокас-клубе” или в “Джимс-гараж”. Однажды в “Кокасе” она видела, как пожилой специалист по рекламе, не выдержав, вдруг разрыдался, потому что час назад плод его многомесячного труда выбросили в корзину.
— Я работал в одном агентстве, — начал Ош, — и мы потеряли клиента — автомобильную фирму. Произошло это перед самым уик-эндом, и никто из нас этого не ждал, если не считать другого агентства, которое забрало у нас клиента. Мы назвали эту пятницу “черной”. — Вспоминая былые годы, он задумчиво водил пальцем по краю бокала. — В ту пятницу к вечеру уволили сто человек. А другие и ждать не стали — сразу поняли, что делать там им больше нечего, и помчались по Мэдисон-авеню и Третьей авеню в поисках работы, чтобы успеть наняться до конца рабочего дня. Знаете, как люди перепугались! У многих были красивые дома, закладные на большие суммы, дети в колледжах. А другие агентства не любят брать неудачников — вот в чем беда. К тому же были там люди совсем пожилые, которых просто подрезало под корешок. Помню, двое пристрастились к бутылке, а один покончил с собой.
— Вы-то ведь выжили! — сказала Барбара.
— Я же был молодой. Случись такое сейчас, меня ждала бы та же участь. — Он поднял стакан. — Так что за здоровье Кейса Йетс-Брауна.
Найджел Нокс тотчас опустил стакан с наполовину выпитым мартини.
— Ну нет, это уж слишком. Я за это пить не могу.
— Извините, Тедди. — Барбара тоже отрицательно покачала головой.
— Тогда я выпью за свой тост один, — сказал Ош. И выпил.
— Вся беда с нашей рекламой, — сказала Барбара, — состоит в том, что мы предлагаем несуществующую машину выдуманным людям. — Они уже почти прикончили свои мартини, и Барбара чувствовала, что язык у нее начинает заплетаться. — Все мы знаем, что такую машину, какая изображена на рекламе, ты не купишь, даже если бы и очень хотел, потому что фотографии лгут. Снимая машину, мы используем широкоугольные линзы, чтобы кузов у машины выглядел более монументальным, и растягивающие линзы — для съемок сбоку. Даже цвет и тот выглядит у нас лучше при всех этих спреях, припудриваниях и фильтрах.
— Это трюки нашей профессии, — небрежно отмахнулся Ош.
Официант увидел, что он взмахнул рукой.
— Еще раз всем по мартини, мистер Ош? Горячее сейчас будет.
Ош кивнул.
— Все равно такой машины не существует, — стояла на своем Барбара.
— Прекрасно! — Найджел Нокс шумно зааплодировал, опрокинув при этом свой пустой стакан, так что люди, сидевшие за соседним столиком, с улыбкой посмотрели на них. — А теперь скажите, кто же этот выдуманный человек, к которому обращена наша реклама.
— Дело в том, — медленно проговорила Барбара, чувствуя, с каким трудом поворачиваются у нее в мозгу мысли, — что детройтские заправилы, которые решают вопрос о рекламе, не понимают публику. Они слишком заняты — у них нет на это времени. Поэтому в большинстве своем реклама автомобиля — плод воображения одного детройтского автомобилестроителя, созданный для другого.
— Понял! — Найджел Нокс от восторга даже запрыгал на стуле. — Всем известно, что детройтские одержимые — это не люди. Лихо! Лихо!
— Да ведь и ты такой же, — сказала Барбара. — Я, пожалуй, сейчас не могла бы даже представить себе, как мыслят эти одер.., а, черт бы их подрал… — Она прикрыла лицо рукой, жалея, что поторопилась влить в себя столько мартини.
— Осторожно, не дотрагивайтесь до тарелок, — предупредил официант. — Они горячие. — Перед ними появилась телятина с дымящимися, аппетитно пахнущими макаронами и еще три мартини. — Это вам — от соседнего столика, — сказал официант.
Ош поблагодарил за напитки и принялся обильно посыпать макароны красным перцем.
— Ой-ой-ой! — воскликнул Найджел Нокс. — Это же ужасно остро.
— А мне и нужно разжечь в себе огонь, — сказал ему Ош.
Они молча приступили к еде. Через некоторое время Тедди Ош взглянул через стол на Барбару.
— Учитывая ваше настроение, наверно, это к лучшему, что вы не будете участвовать в рекламе “Ориона”.
— Что?! — Барбара была настолько потрясена, что чуть не выронила нож и вилку.
— Мне поручили сообщить вам об этом. Но все времени не было.
— Вы хотите сказать, что меня увольняют?
Он отрицательно помотал головой.
— Новое задание. Узнаете завтра.
— Нет, Тедди, — взмолилась она, — вы должны сказать мне сейчас.
— Не могу, — твердо заявил он. — Вам скажет об этом Йетс-Браун. Он рекомендовал вас. Помните — тот самый, за которого вы не хотели пить.
У Барбары засосало под ложечкой.
— Единственное, что я могу вам сказать, — добавил Ош, — мне бы очень хотелось быть на вашем месте. — Он отхлебнул мартини: из них троих только он еще пил. — Будь я помоложе, возможно, мне бы это поручили. Но видно, так мне и суждено до конца дней моих заниматься тем, чем я занимаюсь: рекламировать выдуманным людям несуществующую машину.
— Тедди, — сказала Барбара, — извините меня.
— Не надо извиняться. Самое грустное в том, что, по-моему, вы правы. — Ош часто заморгал. — Господи, а этот перец действительно острее, чем я думал! — Он достал носовой платок и вытер глаза.
Глава 7
Примерно в тридцати милях от Детройта, в одном из живописнейших уголков штата Мичиган, на пятистах акрах, словно маленькая страна, окружившая себя хорошо защищенными границами, раскинулся испытательный автодром компании. Доступ туда перекрывал двойной барьер, возле которого постоянно дежурила полиция. Здесь посетителя останавливали, проверяли документы и никого без предварительного разрешения не пускали.
Кроме того, вся территория была окружена высоким забором, вдоль которого патрулировала охрана. С внутренней стороны вдоль забора были посажены деревья и кустарники, заслонявшие автодром от любопытных взглядов извне.
Компания ревностно охраняла свои секреты. Здесь проводились испытания новых моделей легковых машин и грузовиков, новых автомобильных узлов и афегатов, а также испытания на разрушение уже запущенных в производство моделей.
Испытания проходили на замкнутых отрезках — дорогах в никуда — общей протяженностью около 150 миль. Дороги были разные — от самых ровных до самых ухабистых или самых крутых в мире. Среди последних был двойник до жути крутой Филберт-стрит в Сан-Франциско, по которой (как говорят жители этого города) съезжают на машине только психи. Образец бельгийской, крытой брусчаткой дороги вызывал такую тряску, что в машине ходуном ходили все болты, сварочные швы и заклепки, а у водителя начинали стучать зубы. Еще более тяжелой — эту дорогу использовали для опробования грузовиков — была так называемая африканская охотничья тропа, изобиловавшая корнями, камнями и глубокими, заполненными грязью ямами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Постараемся.
Все поднялись с мест, и Йетс-Браун с Ундервудом направились к двери.
— Кто-нибудь занимается театральными билетами? — спросил его Ундервуд.
Барбара слышала раньше, как заведующий рекламой просил заказать ему шесть мест на комедию Нейла Саймона, на которую даже через перекупщиков невозможно было достать билеты.
— Вы когда-нибудь сомневались во мне? — усмехнулся старший инспектор. — Билеты уже ждут вас, Джи-Пи. Вы остановили свой выбор на самом тяжелом случае, но мы нажали на все кнопки. Так что билеты будут лежать на нашем столике в ресторане “Уолдорф-Астория”. Вас это устраивает?
— Вполне.
— Кстати, скажите мне, — понизив голос, добавил Йетс-Браун, — где ваша компания хотела бы поужинать. Мы позаботимся о столике.
“И о счете, и о чаевых”, — мысленно докончила за него Барбара. Что же до театральных билетов, то Йетс-Браун, наверное, заплатил долларов по пятьдесят за место — впрочем, агентство вернет это сторицей, рекламируя “Орион”.
В некоторых случаях, когда агентство устраивало обед клиентам, на него приглашали и сотрудников из творческих мастерских. Сегодня же Йетс-Браун решил этого не делать, и Барбара очень обрадовалась.
Вместо “Уолдорф-Астории”, куда направилось руководство вместе с Ундервудом, она пошла с Тедди Ошем и Найджелом Ноксом, тоже сотрудником творческой мастерской, в небольшой ресторанчик на Третьей авеню. Направлялись они в малоизвестный, но первоклассный кабачок “Джо энд Роуз”, куда в обеденное время сходились сотрудники больших рекламных агентств, расположенных по соседству. Найджел Нокс, женоподобный молодой человек, обычно раздражал Барбару, но поскольку его работа и идеи были тоже отвергнуты, она смотрела на него сейчас с большей симпатией, чем обычно.
Тедди Ош вошел первым под выцветший красный навес ресторанчика. По дороге они почти не разговаривали. Когда их посадили за столик в маленькой задней комнате, отведенной для постоянных посетителей, Ош молча поднял три пальца, и через несколько минут перед ними в замороженных стаканах появилось три мартини.
— Я вовсе не собираюсь быть дурочкой и плакать, — сказала Барбара, — как не собираюсь и накачиваться — потом чувствуешь себя так ужасно! Но если вы оба не возражаете, немножко поднабраться я все-таки хотела бы. — И она одним духом осушила стакан мартини. — Еще один, пожалуйста.
Ош подозвал официанта.
— Еще три.
— Тедди, — сказала Барбара, — как ты, черт подери, все это терпишь?
Ош задумчиво провел рукой по лысине.
— Самое трудное — первые двадцать лет. А после, когда перед тобой уже прошел с десяток таких Джи-Пи Ундервудов…
— Скотина! — взорвался Найджел Нокс, словно пробка вылетела из бутылки. — Я пытался к нему хорошо относиться, но никак не могу.
— Ах, да заткнись ты, Найджел! — сказала Барбара.
— Просто надо все время себе напоминать, что ты получаешь хорошее жалованье и в общем-то — если не считать таких дней, как сегодня, — любишь свою работу, — продолжал Ош. — На свете просто нет более интересного дела. И я еще вам вот что скажу: как бы хорошо они ни сконструировали свой “Орион”, если машину ждет успех и она хорошо пойдет на рынке, то благодаря нам и нашей рекламе. Они это знают, и мы это знаем. Так какое значение имеет все остальное?
— Кейс Йетс-Браун имеет значение, — сказала Барбара. — А меня от него тошнит.
— “Это очень великодушно с вашей стороны, Джи-Пи, — высоким, пронзительным голосом передразнил начальство Найджел Нокс. — Чертовски великодушно! Я сейчас распластаюсь, Джи-Пи, у ваших ног, а вы соизвольте на меня плюнуть”. — Нокс хихикнул. И впервые за все утро Барбара рассмеялась.
— Кейс Йетс-Браун, — тяжелым взглядом посмотрел на них Тедди Ош, — человек, благодаря которому у меня на столе есть мясо, да и у вас тоже, так что не надо этого забывать. Я, конечно, не мог бы вести себя так, как он, — лизать задницу Ундервуду и всем прочим, делая вид, что мне это нравится, но в нашем деле кто-то должен этим заниматься. Так почему винить его за старание? Вот, к примеру, сейчас, да и в другое время, пока мы с вами творим и занимаемся любимым делом, Йетс-Браун укладывается в постель с клиентом, поглаживает его, укутывает, чтобы ему было хорошо и тепло, и говорит о нас, о том, какие мы с вами великие люди. Если бы вам довелось работать в агентстве, потерявшем клиента-автомобилестроителя, вы бы поняли, почему я рад, что есть такой Йетс-Браун.
Около них засуетился официант:
— Сегодня у нас хорошая телятина. — В “Джо энд Роуз” таких мелочей, как меню, не существовало. Барбара и Найджел Нокс кивнули.
— О'кей, с макаронами, — сказал официанту Ош. — И всем снова по мартини.
Барбара чувствовала, что напиток уже расслабил их. Как всегда во время обеда, сначала все были мрачны, потом стали утешаться, а после еще одного мартини, по всей вероятности, начнут философствовать. За те несколько лет, что Барбара работала в агентстве, она уже присутствовала на многих “поминках” такого рода: в Нью-Йорке — в местечках вроде “Джо энд Роуз”, где собирались люди, связанные с рекламой; в Детройте — в “Кокас-клубе” или в “Джимс-гараж”. Однажды в “Кокасе” она видела, как пожилой специалист по рекламе, не выдержав, вдруг разрыдался, потому что час назад плод его многомесячного труда выбросили в корзину.
— Я работал в одном агентстве, — начал Ош, — и мы потеряли клиента — автомобильную фирму. Произошло это перед самым уик-эндом, и никто из нас этого не ждал, если не считать другого агентства, которое забрало у нас клиента. Мы назвали эту пятницу “черной”. — Вспоминая былые годы, он задумчиво водил пальцем по краю бокала. — В ту пятницу к вечеру уволили сто человек. А другие и ждать не стали — сразу поняли, что делать там им больше нечего, и помчались по Мэдисон-авеню и Третьей авеню в поисках работы, чтобы успеть наняться до конца рабочего дня. Знаете, как люди перепугались! У многих были красивые дома, закладные на большие суммы, дети в колледжах. А другие агентства не любят брать неудачников — вот в чем беда. К тому же были там люди совсем пожилые, которых просто подрезало под корешок. Помню, двое пристрастились к бутылке, а один покончил с собой.
— Вы-то ведь выжили! — сказала Барбара.
— Я же был молодой. Случись такое сейчас, меня ждала бы та же участь. — Он поднял стакан. — Так что за здоровье Кейса Йетс-Брауна.
Найджел Нокс тотчас опустил стакан с наполовину выпитым мартини.
— Ну нет, это уж слишком. Я за это пить не могу.
— Извините, Тедди. — Барбара тоже отрицательно покачала головой.
— Тогда я выпью за свой тост один, — сказал Ош. И выпил.
— Вся беда с нашей рекламой, — сказала Барбара, — состоит в том, что мы предлагаем несуществующую машину выдуманным людям. — Они уже почти прикончили свои мартини, и Барбара чувствовала, что язык у нее начинает заплетаться. — Все мы знаем, что такую машину, какая изображена на рекламе, ты не купишь, даже если бы и очень хотел, потому что фотографии лгут. Снимая машину, мы используем широкоугольные линзы, чтобы кузов у машины выглядел более монументальным, и растягивающие линзы — для съемок сбоку. Даже цвет и тот выглядит у нас лучше при всех этих спреях, припудриваниях и фильтрах.
— Это трюки нашей профессии, — небрежно отмахнулся Ош.
Официант увидел, что он взмахнул рукой.
— Еще раз всем по мартини, мистер Ош? Горячее сейчас будет.
Ош кивнул.
— Все равно такой машины не существует, — стояла на своем Барбара.
— Прекрасно! — Найджел Нокс шумно зааплодировал, опрокинув при этом свой пустой стакан, так что люди, сидевшие за соседним столиком, с улыбкой посмотрели на них. — А теперь скажите, кто же этот выдуманный человек, к которому обращена наша реклама.
— Дело в том, — медленно проговорила Барбара, чувствуя, с каким трудом поворачиваются у нее в мозгу мысли, — что детройтские заправилы, которые решают вопрос о рекламе, не понимают публику. Они слишком заняты — у них нет на это времени. Поэтому в большинстве своем реклама автомобиля — плод воображения одного детройтского автомобилестроителя, созданный для другого.
— Понял! — Найджел Нокс от восторга даже запрыгал на стуле. — Всем известно, что детройтские одержимые — это не люди. Лихо! Лихо!
— Да ведь и ты такой же, — сказала Барбара. — Я, пожалуй, сейчас не могла бы даже представить себе, как мыслят эти одер.., а, черт бы их подрал… — Она прикрыла лицо рукой, жалея, что поторопилась влить в себя столько мартини.
— Осторожно, не дотрагивайтесь до тарелок, — предупредил официант. — Они горячие. — Перед ними появилась телятина с дымящимися, аппетитно пахнущими макаронами и еще три мартини. — Это вам — от соседнего столика, — сказал официант.
Ош поблагодарил за напитки и принялся обильно посыпать макароны красным перцем.
— Ой-ой-ой! — воскликнул Найджел Нокс. — Это же ужасно остро.
— А мне и нужно разжечь в себе огонь, — сказал ему Ош.
Они молча приступили к еде. Через некоторое время Тедди Ош взглянул через стол на Барбару.
— Учитывая ваше настроение, наверно, это к лучшему, что вы не будете участвовать в рекламе “Ориона”.
— Что?! — Барбара была настолько потрясена, что чуть не выронила нож и вилку.
— Мне поручили сообщить вам об этом. Но все времени не было.
— Вы хотите сказать, что меня увольняют?
Он отрицательно помотал головой.
— Новое задание. Узнаете завтра.
— Нет, Тедди, — взмолилась она, — вы должны сказать мне сейчас.
— Не могу, — твердо заявил он. — Вам скажет об этом Йетс-Браун. Он рекомендовал вас. Помните — тот самый, за которого вы не хотели пить.
У Барбары засосало под ложечкой.
— Единственное, что я могу вам сказать, — добавил Ош, — мне бы очень хотелось быть на вашем месте. — Он отхлебнул мартини: из них троих только он еще пил. — Будь я помоложе, возможно, мне бы это поручили. Но видно, так мне и суждено до конца дней моих заниматься тем, чем я занимаюсь: рекламировать выдуманным людям несуществующую машину.
— Тедди, — сказала Барбара, — извините меня.
— Не надо извиняться. Самое грустное в том, что, по-моему, вы правы. — Ош часто заморгал. — Господи, а этот перец действительно острее, чем я думал! — Он достал носовой платок и вытер глаза.
Глава 7
Примерно в тридцати милях от Детройта, в одном из живописнейших уголков штата Мичиган, на пятистах акрах, словно маленькая страна, окружившая себя хорошо защищенными границами, раскинулся испытательный автодром компании. Доступ туда перекрывал двойной барьер, возле которого постоянно дежурила полиция. Здесь посетителя останавливали, проверяли документы и никого без предварительного разрешения не пускали.
Кроме того, вся территория была окружена высоким забором, вдоль которого патрулировала охрана. С внутренней стороны вдоль забора были посажены деревья и кустарники, заслонявшие автодром от любопытных взглядов извне.
Компания ревностно охраняла свои секреты. Здесь проводились испытания новых моделей легковых машин и грузовиков, новых автомобильных узлов и афегатов, а также испытания на разрушение уже запущенных в производство моделей.
Испытания проходили на замкнутых отрезках — дорогах в никуда — общей протяженностью около 150 миль. Дороги были разные — от самых ровных до самых ухабистых или самых крутых в мире. Среди последних был двойник до жути крутой Филберт-стрит в Сан-Франциско, по которой (как говорят жители этого города) съезжают на машине только психи. Образец бельгийской, крытой брусчаткой дороги вызывал такую тряску, что в машине ходуном ходили все болты, сварочные швы и заклепки, а у водителя начинали стучать зубы. Еще более тяжелой — эту дорогу использовали для опробования грузовиков — была так называемая африканская охотничья тропа, изобиловавшая корнями, камнями и глубокими, заполненными грязью ямами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76