Лидирующая группа пошла сорок седьмой круг, когда на крутом вираже в северном конце автодрома потерял управление серо-голубой автомобиль. Завалившись на левый бок, машина лежала сейчас на поле, — гонщик отделался испугом. Но пока машина вертелась волчком, она зацепила соседнюю, и та на полном ходу врезалась в оградительный щит. В воздух взвился фейерверк искр, затем языки темного пламени от загоревшегося масла. Гонщик выполз из-под обломков, санитары тотчас подхватили его и унесли с трека. Пожар быстро потушили. Через несколько минут было объявлено, что второй гонщик отделался всего несколькими царапинами. Таким образом, весь урон свелся к двум разбитым машинам.
Взметнулись желтые сигнальные флажки: “Осторожно!” — и гонка продолжалась, но гонщикам запрещено было маневрировать на трассе, пока не уберут флажок. Тем временем аварийная и техническая команды быстро очищали трек от обломков.
Эрика немножко заскучала и, воспользовавшись паузой, прошла в глубину ложи. Кэтрин Хьюитсон, низко наклонив голову, занималась своим вышиванием, но когда она подняла глаза на Эрику, та увидела, что в них стоят слезы.
— Я не могу этого выносить, — сказала Кэтрин. — Гонщик, который получил повреждения, всегда входил в команду нашего завода. Я хорошо его знаю и его жену тоже.
— С ним ничего страшного, — успокоила ее Эрика. — Его лишь слегка поцарапало.
— Я знаю. — Жена вице-президента отложила вышивание. — Я бы с удовольствием выпила чего-нибудь. Не хотите составить мне компанию?
В самой глубине частной ложи был крохотный бар. Вскоре вместо желтого флажка появился зеленый, и машины стрелой понеслись вперед.
Несколько секунд спустя Пьер Флоденхейл, взвинтив до предела скорость, обогнал новичка Джонни Геренца и вышел на второе место.
Теперь он сидел на хвосте у Головореза, который мчался со скоростью сто девяносто миль в час.
Целых три круга, на последней четверти дистанции, между ними не прекращалась ожесточенная дуэль: Пьер старался выйти вперед, и это ему почти удавалось, но Головорез с большим мастерством продолжал удерживать свои позиции. И тем не менее на прямой восемьдесят девятого круга, когда до финиша оставалось еще двадцать четыре круга, Пьер пулей выскочил вперед. На автодроме и в ложе компании зааплодировали.
Диктор объявил:
— Гонку возглавил номер двадцать девятый — Пьер Флоденхейл!
Трагедия разыгралась в тот момент, когда лидирующие машины приближались к повороту на юг — у Южной трибуны и лож.
Впоследствии высказывались разные версии относительно того, что же произошло. Одни говорили, что в машину Пьера ударил резкий порыв ветра; другие утверждали, что у него заело руль и он не сумел вписаться в кривую виража; третьи доказывали, что в его машину попал кусок металла, отскочивший от другой, разбившейся машины, из-за чего машину Пьера занесло.
Как бы там ни было, машина под номером 29 вдруг запетляла и, несмотря на все усилия Пьера выровнять ее, на самом вираже передом врезалась в железобетонную оградительную стенку. С грохотом, похожим на взрыв бомбы, машина раскололась на две части. Обе половины еще скользили рядом по стенке виража, когда их рассек Джонни Геренц. Машина его завертелась как волчок, перевернулась и через какие-нибудь несколько секунд уже лежала на поле вверх колесами, которые продолжали неистово вращаться. В обломки машины номер 29 теперь влетела другая, а в нее третья. На вираже образовалась груда из шести машин — пять из них окончательно сошли с гонки, а шестая протащилась еще несколько кругов, потом у нее отскочило колесо, и ее откатили в бокс. Пострадал лишь Пьер, остальные гонщики остались целы и невредимы.
Сидевшие в ложе компании вместе с остальными зрителями в ужасе следили за тем, как две группы санитаров бросились к обломкам машины номер 29. По-видимому, они собирали тело по частям и складывали на носилки, стоявшие посредине между двумя изуродованными частями кузова. Когда директор какой-то компании, поднеся к глазам бинокль, увидел, что происходит, он побледнел, опустил бинокль и сдавленным голосом произнес:
— О Боже — Затем, обращаясь к сидевшей рядом жене, сказал. — Не смотри.
В отличие от нее Эрика не отрывала глаз от происходящего. Она пристально смотрела туда, где разыгралась трагедия, не совсем понимая, что же, собственно, произошло, но твердо зная одно: Пьер уже мертв. Позже врачи объявили, что смерть наступила мгновенно, как только машина Пьера врезалась в стенку.
Вся эта сцена с самого начала казалась Эрике нереальной — словно медленно прокручивали кинопленку, не имевшую к ней никакого отношения. После пережитого шока она тупо и безучастно досмотрела состязания, продолжавшиеся еще кругов двадцать. Головореза, совершившего круг почета, приветствовали как победителя. Толпа облегченно вздохнула. После катастрофы, происшедшей у всех на глазах, люди сидели подавленные, а теперь впечатление от неудачи и смерти сгладил триумф.
Однако в ложе компании по-прежнему царило мрачное настроение — и не только потому, что страшная смерть молодого гонщика глубоко потрясла всех, но и потому, что победителем в гонке “Кейнбрейк-300” оказался автомобиль другой фирмы. Голоса звучали приглушеннее обычного, говорили главным образом о возможности реванша в завтрашней гонке “Талладега-500”. Затем большинство представителей компании поспешили покинуть ложу и разъехались по своим гостиницам.
Только когда Эрика осталась наедине с Адамом в тишине роскошного номера в мотеле, она почувствовала глубину своего горя. Они приехали вместе с автодрома на машине, принадлежащей компании; Адам всю дорогу молчал. Теперь, оказавшись в спальне, Эрика закрыла лицо руками и, застонав, рухнула на кровать. Она не могла ни плакать, ни собраться с мыслями. Она понимала только одно: нет больше Пьера, такого молодого, обаятельного, добродушного, так любившего жизнь и женщин, и вот теперь ни одна женщина уже не узнает и не полюбит его.
Эрика почувствовала, что Адам сел рядом с ней на кровать.
— Мы поступим, как ты захочешь, — мягко произнес он, — можем немедленно вернуться в Детройт или переночевать здесь и выехать завтра утром.
В конце концов решено было остаться; они спокойно поужинали в номере. Вскоре Эрика легла в постель и, обессиленная, погрузилась в глубокий сон.

На другое утро, в воскресенье, Адам повторил Эрике, что, если она хочет, они могут немедленно выехать. Но она лишь покачала головой и сказала “нет”. Если уезжать, значит, надо спешно паковать чемоданы, а подобная затрата сил просто бессмысленна, так как возвращение в Детройт ничего не изменит.
Как сообщала газета “Эннистон стар”, похороны Пьера назначены на среду в Дирборне. Его останки еще сегодня переправят в Детройт.
Вскоре после того, как они решили остаться, Эрика сказала Адаму:
— Ты поезжай, посмотри пятисотмильную гонку. Тебе ведь хочется, верно? Ну, а я побуду здесь.
— Если мы не возвращаемся в Детройт, мне, конечно, хотелось бы посмотреть гонку, — признался Адам. — А тебе не будет скучно одной?
Эрика сказала, что не будет; она была благодарна Адаму за то, что и вчера, и сегодня он ни о чем ее не расспрашивал. Он понимал, что Эрику травмировала страшная смерть знакомого человека, а если и задумывался над тем, чему еще можно приписать такое горе, то благоразумно не высказывал своих мыслей.
Однако когда Адаму пришло время отправляться на автодром, Эрика не захотела оставаться одна и решила поехать с ним.
Отправились они на машине, что заняло гораздо больше времени, чем накануне на вертолете, и дало возможность Эрике чуточку забыться и прийти в себя. Во всяком случае, она была рада, что уехала из мотеля. Как и весь уик-энд, погода стояла дивная, и пейзажи Алабамы радовали глаз.
На автодроме, в ложе, отведенной для компании, все, казалось, было, как всегда, как и накануне до катастрофы: шел оживленный разговор о том, что оба фаворита сегодняшней гонки “Талладега-500” поедут на машинах компании. Эрика вспомнила, что ее как-то знакомили с одним из гонщиков — его звали Уэйн Онпэтти.
Если сегодня первым к финишу придет Онпэтти или другой фаворит, Бадди Андлер, вчерашняя неудача забудется, поскольку “Талладега-500” — более трудное и, следовательно, более важное состязание.
Главные гонки проводились, как правило, в воскресенье, и фирмы по производству автомашин, автопокрышек и прочего оборудования избрали своим девизом “В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!”.
В ложе компании, как и вчера, оказалось полно народу. Хаб Хыоитсон, снова сидевший в первом ряду, был явно в хорошем настроении. Кэтрин, как заметила Эрика, устроилась сзади и, не поднимая головы, по-прежнему занималась своим вышиванием. Эрика выбрала место с краю в третьем ряду, надеясь, что не будет привлекать к себе лишнего внимания. Адам все время сидел рядом с Эри-кой — только однажды он на несколько минут вышел из ложи, чтобы поговорить со Смоки Стефенсеном.

Пока полным ходом шли приготовления к старту, торговец автомобилями жестом попросил Адама подойти. Выйдя из ложи через служебный выход следом за Смоки, Адам постоял с ним под горячими лучами яркого солнца. Отсюда не было видно трассу, зато до них донесся рев моторов — это ушли на дистанцию головная машина и полсотни участников гонки.
Адам вспомнил, что познакомился с Пьером Флоденхейлом, когда впервые зашел к Смоки в магазин примерно в начале года, — Пьер подрабатывал там продавцом.
— Мне очень жаль Пьера, — проговорил Адам. Смоки поскреб рукой щетину на подбородке — к этому жесту Адам уже успел привыкнуть.
— В некотором отношении этот малый был для меня как сын. Можно сколько угодно твердить себе, что такое всегда может случиться, что это — часть игры: я в свое время прекрасно это понимал, как и он. И все же, когда такое случается, ничуть не легче от того, что разумом ты все понимаешь. — Смоки заморгал, и Адаму открылась та сторона характера торговца автомобилями, которую тот редко обнажал. — Это было вчера. Сегодня — новый день, — отрывисто бросил Смоки. — И мне хотелось бы знать — у вас уже был разговор с Терезой?
— Пока нет. — Адам знал, что месячная отсрочка, которую он предоставил Смоки, прежде чем его сестра продаст акции “Стефенсен моторе”, скоро истечет. Но Адам ничего не сообщил Терезе. — Я не очень уверен, что так уж необходимо советовать моей сестре избавляться от акций, — сказал он.
Смоки Стефенсен внимательным взглядом окинул лицо Адама. Это был проницательный взгляд, от которого, Адам понимал, мало что ускользает. Именно эта проницательность и побудила Адама в последние две недели пересмотреть свое мнение о фирме “Стефенсен моторе”. Дело в том, что в системе торговли машинами давно уже пора было многое менять. Но Адам считал, что Смоки выживет, ибо борьба за жизнь была для него естественным делом. Учитывая это, Адам не видел более выгодных возможностей для помещения капитала Терезы и ее детей.
— Думаю, сейчас самое время для постепенной распродажи акций, — заметил Смоки. — Поэтому я не стану нажимать — просто буду ждать и надеяться. Но в одном я нисколько не сомневаюсь. Если вы все же передумаете, то будете действовать прежде всего в интересах Терезы, а не моих.
— Тут вы абсолютно правы, — с улыбкой заметил Адам.
— А ваша жена оправилась? — поинтересовался Смоки.
— По-моему, да, — ответил Адам. Судя по реву моторов, темп гонки нарастал, и оба вернулись в ложу компании.

Автогонки, как вина, бывают удачные и неудачные. Для “Талладега-500” этот год оказался сверхудачным — состязание развивалось быстрым темпом и было захватывающе интересным, начиная со стремительного старта и кончая блистательным финишем. На протяжении ста восьмидесяти восьми кругов, то есть немногим более пятисот миль, лидерство неоднократно переходило от одного гонщика к другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76