Уэйн Онпэтти и Бадди Андлер, фавориты фирмы, где работал Адам, неизменно шли впереди, но у них было с полдюжины сильных соперников, в том числе победитель субботней гонки Головорез, почти все время возглавлявший состязание. Хотя такой свалки, как накануне, не произошло и ни один гонщик не пострадал, с десяток машин из-за технических неполадок сошли с дистанции, а еще несколько получили повреждения. Желтые предупредительные флажки, требующие снижения темпа, редко взвивались в воздух — подавляющая часть гонки проходила на предельных скоростях, при зеленых флажках.
В самом конце между Головорезом и Уэйном Онпэтти разгорелась ожесточенная борьба за лидерство. Онпэтти все время шел чуть-чуть впереди и вдруг свернул в бокс — в ложе компании так и охнули. Оказалось, он решил в последнюю минуту сменить колеса, это стоило ему целых полкруга, а Головорезу обеспечило солидное преимущество.
Однако, как выяснилось, замена колес вполне себя оправдала: Онпэтти получил дополнительную устойчивость на виражах и в результате на дальней прямой последнего круга нагнал Головореза и некоторое время шел с ним вровень. И тем не менее, даже когда оба они стрелой пронеслись по ближней прямой и перед ними уже замаячил финиш, никто еще не взялся бы с уверенностью предсказать имя победителя. Но вот фут за футом Онпэтти стал обходить Головореза и на полкорпуса впереди первым пересек линию финиша.
За два-три круга до финиша почти все, кто сидел в ложе компании, вскочили с мест, истерически скандируя имя Уэйна Онпэтти, а Хаб Хьюитсон и еще несколько человек прыгали от радости, словно дети.
Когда же объявили результат, на мгновение воцарилась тишина, а затем раздался оглушительный рев.
Раскатистые крики радости смешались с возгласами бурного ликования. Сияющие сотрудники компании и их гости хлопали друг друга по спине, обменивались рукопожатиями. В проходе между рядами два почтенных вице-президента отплясывали джигу. “Наша машина выиграла! Наша!” — победоносно звучало в ложе. Кто-то горланил неизменное: “В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!” Под громкие крики и оглушительный смех все больше поющих вовлекалось в импровизированный хор. Шум нарастал с каждой минутой.
Эрика смотрела на все сначала безучастно, а затем — не веря глазам своим и ушам. Конечно, она могла понять охватившую всех радость; она сама сначала хоть и была бесстрастна, но под конец не выдержала и стала с интересом наблюдать за происходящим и даже вместе с другими наклонилась вперед, чтобы увидеть финиш. Но это… Подобное безумие и полное забвение всего на свете — это уже совсем другое.
Ей вспомнилось вчерашнее — боль и горечь утраты. Тело Пьера еще везут хоронить, а здесь уже все забыто. Так быстро и бесповоротно. “В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!”
— Это единственное, что вас волнует! — чеканя каждое слово, ледяным тоном произнесла Эрика.
Тишина наступила не сразу. Но голос Эрики все же перекрыл голоса стоявших рядом, и они умолкли. Стало немного тише, и Эрика отчетливо повторила:
— Я сказала: “Это единственное, что вас волнует!” Теперь ее слова уже дошли до всех. В ложе смолкли и разговоры, и шум. Во внезапно наступившей тишине кто-то спросил:
— А что тут дурного?
Такой реакции Эрика не ожидала. Она произнесла ту фразу вдруг, по наитию, вовсе не желая привлекать к себе внимание, и сейчас инстинкт подсказал ей: надо уходить, и немедленно, чтобы не ставить Адама в неловкое положение. И тут ее охватила злость. Злость на Детройт, на царящие в нем нравы, многие из которых так наглядно проявились здесь, в ложе, злость на то, что сделал этот город с Адамом и с ней. Не станет она стандартной куклой, не допустит, чтобы ее превратили в послушную жену высокопоставленного чиновника.
— А что тут дурного? — повторил кто-то.
— Да все, — сказала Эрика, — ведь вы живете — мы живем — только ради автомобилей, прибылей и победы над конкурентами. Этому посвящается если не все время, то большая его часть. А остальное предается забвению. Только вчера здесь погиб человек. Мы все его знали. А у вас в мыслях лишь одно: “В воскресенье побеждай!..” Он же для вас — вчерашний день! Вот вы уже и забыли о нем… — Она умолкла.
Эрика почувствовала на себе взгляд Адама. И удивилась, заметив, что лицо его не выражало иронии, а уголки рта даже немного подергивались.
Адам с самого начала слышал каждое ее слово. Казалось, теперь слух его обострился, и до него стали доходить и другие звуки, связанные с завершением гонок: финиш отставших машин, новые взрывы приветствий в честь Онпэтти, направлявшегося к боксам и к кругу победителей. Одновременно Адам увидел, как насупился Хаб Хьюитсон; остальные чувствовали себя неловко и не знали, куда смотреть.
Тут Адам понял, что пора вмешаться. Объективно говоря, все сказанное Эрикой было сущей правдой, но он сомневался, что она выбрала для этого подходящий момент: нельзя не считаться с тем, какое раздражение это вызвало у Хьюитсона. И вдруг Адам обнаружил, что ему абсолютно наплевать! Пошли они все к черту! Он понимал лишь, что любит Эрику как никогда прежде.
— Адам, — сказал вице-президент довольно спокойным тоном, — лучше бы вы увели отсюда свою жену.
Адам кивнул. “Так будет лучше и для Эрики”, — подумал он.
— А почему, собственно?
Все оглянулись: голос раздался из глубины ложи. Кэтрин Хыоитсон с вышиванием в руках стояла в проходе и, поджав губы, смотрела на них.
— А почему, собственно? — повторила она. — Потому что Эрика сказала то, что собиралась сказать я, только у меня не хватило мужества? Потому что она выразила словами то, что здесь думают все женщины, только первой заговорила самая молодая из нас? — Она обвела взглядом лица людей, которые молча стояли перед нею. — Эх вы, а еще мужчины!
Внезапно Эрика почувствовала на себе взгляды других женщин — они смотрели на нее без смущения, но и без враждебности; теперь в глазах их было одобрение.
— Хаббард! — решительно окликнула мужа Кэтрин. В автомобильной компании Хаб Хыоитсон был на положении кронпринца — он и держал себя соответственно. Но для своей жены он был всего лишь муж, который знал свои обязанности и знал, когда и как к ней подойти. Перестав хмуриться, он кивнул и, подойдя к Эрике, взял ее за руки.
— Моя дорогая, — произнес он громко, чтобы было слышно всем в ложе, — иногда в суете, за делами или по каким-то другим причинам мы забываем некоторые простые, но важные истины. И тогда кто-то должен нам на это указать. Я благодарен вам за то, что вы сегодня здесь и что вы напомнили нам о нашем долге.
Напряжение в ложе сразу разрядилось, и все стали выбираться из нее на солнышко. Кто-то сказал:
— Пойдемте поздравим Онпэтти…
Адам и Эрика шли под руку, сознавая, что между ними произошло нечто значительное. Позже они, возможно, еще поговорят об этом. Но в данный момент слова были излишни: куда важнее было то, что лед отчуждения между ними начал таять.
— Мистер и миссис Трентон! Подождите, пожалуйста! Сотрудник отдела по связи с общественностью, с трудом переводя дух, перехватил их возле автомобильной стоянки. Тяжело дыша, он проговорил:
— Мы только что вызвали сюда вертолет. Он приземлится прямо на поле. Мистер Хыоитсон предлагает вам обоим вылететь с первой группой. Если вы дадите мне ключи от вашей машины, я о ней позабочусь.
Пока они шли к треку автодрома, сотрудник компании, успевший отдышаться, проговорил:
— И вот что еще. В аэропорту Талладеги ожидают два самолета нашей компании.
— Я знаю, — сказал Адам. — И на одном из них мы возвращаемся в Детройт.
— Верно, но в распоряжении мистера Хьюитсона есть еще реактивный самолет, который понадобится ему только вечером. И он просил узнать, не пожелаете ли вы воспользоваться этим самолетом. Он предлагает вам слетать в Нассау, откуда, как ему известно, Эрика родом, и провести там пару дней. Самолет доставит вас туда, а потом успеет вернуться, чтобы забрать мистера Хьюитсона. А в среду мы снова выслали бы самолет за вами в Нассау.
— Блестящая идея, — произнес Адам. — К сожалению, у меня завтра с самого утра масса дел в Детройте.
— Мистер Хыоитсон предупредил меня, что скорее всего вы ответите именно так. Но он поручил мне передать следующее: хоть раз выбросьте из головы дела, связанные с компанией, и посвятите себя только своей жене.
Эрика просияла от радости. Адам заулыбался. Вице-президенту нельзя было отказать в одном: если уж он за что-нибудь брался, то делал это красиво.
— Пожалуйста, передайте ему, что мы с благодарностью и удовольствием принимаем его предложение, — сказал Адам.
При этом он ни словом не обмолвился о том, что в среду им надо обязательно быть в Детройте, чтобы присутствовать на похоронах Пьера.
Они прибыли на Багамы и до заката солнца уже выкупались в море, отдыхая на Изумрудном пляже близ Нассау.
Вечером Адам и Эрика сидели во внутреннем дворике гостиницы и потягивали прохладительные напитки. Наступила теплая ночь, легкий бриз шелестел пальмовыми ветками.
Вокруг было совсем немного народу, так как зимние туристы начнут прибывать сюда не раньше чем через месяц.
Когда им подали еще одну порцию напитков, Эрика набрала воздуха в легкие и сказала:
— Я что-то должна тебе сказать.
— Если насчет Пьера, — мягко произнес Адам, — то я уже все знаю.
Он сказал ей, что кто-то, пожелавший остаться неизвестным, прислал ему письмо, в которое была вложена вырезка из “Детройт ньюс”, столь обеспокоившая Эрику.
— Не спрашивай меня, почему некоторые люди так поступают. Думаю, что просто из любви к искусству.
— Но ведь ты же мне ни слова не сказал! — Сейчас Эрика вспомнила: она была тогда убеждена, что, если бы Адам узнал, наверняка сказал бы ей.
— У нас и без того полно проблем, поэтому ни к чему создавать новые.
— Между мною и Пьером все уже было кончено, — сказала она. — Еще до его смерти. — И тут же со стыдом вспомнила торговца по имени Олли. Вот о нем она никогда не расскажет Адаму. Она надеялась, что со временем и сама об этом забудет.
Через разделявший их стол Адам сказал:
— Кончено или не кончено, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.
— Какой ты все же хороший!.. — сказала она, чувствуя, как к горлу подступают слезы. — Я, видно, всегда недооценивала тебя.
— Я думаю, это относится к нам обоим, — сказал Адам. Позже, предавшись любви, они обнаружили, что старое чудо вернулось.
Уже засыпая, Адам проговорил, как бы подводя под всей этой историей черту:
— Мы чуть было не потеряли друг друга. Давай никогда больше не рисковать.
Адам уснул, а Эрика еще долго лежала рядом, вслушиваясь в ночные звуки, которые долетали до нее с океана в раскрытые окна. Некоторое время спустя уснула и она, но, когда забрезжил рассвет, они проснулись и снова предались любви.
Глава 29
В первых числах сентября “Орион” был официально представлен прессе, автомобильным коммерсантам и публике.
Вся пресса Соединенных Штатов знакомилась с новой моделью в Чикаго, после чего был устроен пышный, с обильными возлияниями прием, — говорили, что это в последний раз, таких больше не будет. Дело в том, что компании хоть и поздно, но поняли: корми журналистов белужьей икрой и шампанским или сосисками с пивом — в любом случае почти все напишут лишь то, что видели. Тогда зачем тратиться впустую?
Но ничего в обозримом будущем не предвещало перемен в представлении новых моделей коммерческим кругам — с “Орионом” знакомили в Новом Орлеане, и продолжалось это целых шесть дней.
То была настоящая феерия, красочная и ослепительная, на которую пригласили семь тысяч бизнесменов-оптовиков, занимающихся продажей автомобилей, их жен и любовниц; все они прибывали на специально зафрахтованных самолетах, включая несколько “Боингов-747”.
Для их размещения были забронированы крупнейшие отели города, а также “Ривергейт аудиториум” — для ночного музыкального шоу, которое, как утверждал один ошеломленный зритель, “могло бы продержаться на Бродвее целый год”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В самом конце между Головорезом и Уэйном Онпэтти разгорелась ожесточенная борьба за лидерство. Онпэтти все время шел чуть-чуть впереди и вдруг свернул в бокс — в ложе компании так и охнули. Оказалось, он решил в последнюю минуту сменить колеса, это стоило ему целых полкруга, а Головорезу обеспечило солидное преимущество.
Однако, как выяснилось, замена колес вполне себя оправдала: Онпэтти получил дополнительную устойчивость на виражах и в результате на дальней прямой последнего круга нагнал Головореза и некоторое время шел с ним вровень. И тем не менее, даже когда оба они стрелой пронеслись по ближней прямой и перед ними уже замаячил финиш, никто еще не взялся бы с уверенностью предсказать имя победителя. Но вот фут за футом Онпэтти стал обходить Головореза и на полкорпуса впереди первым пересек линию финиша.
За два-три круга до финиша почти все, кто сидел в ложе компании, вскочили с мест, истерически скандируя имя Уэйна Онпэтти, а Хаб Хьюитсон и еще несколько человек прыгали от радости, словно дети.
Когда же объявили результат, на мгновение воцарилась тишина, а затем раздался оглушительный рев.
Раскатистые крики радости смешались с возгласами бурного ликования. Сияющие сотрудники компании и их гости хлопали друг друга по спине, обменивались рукопожатиями. В проходе между рядами два почтенных вице-президента отплясывали джигу. “Наша машина выиграла! Наша!” — победоносно звучало в ложе. Кто-то горланил неизменное: “В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!” Под громкие крики и оглушительный смех все больше поющих вовлекалось в импровизированный хор. Шум нарастал с каждой минутой.
Эрика смотрела на все сначала безучастно, а затем — не веря глазам своим и ушам. Конечно, она могла понять охватившую всех радость; она сама сначала хоть и была бесстрастна, но под конец не выдержала и стала с интересом наблюдать за происходящим и даже вместе с другими наклонилась вперед, чтобы увидеть финиш. Но это… Подобное безумие и полное забвение всего на свете — это уже совсем другое.
Ей вспомнилось вчерашнее — боль и горечь утраты. Тело Пьера еще везут хоронить, а здесь уже все забыто. Так быстро и бесповоротно. “В воскресенье — побеждай, в понедельник — продавай!”
— Это единственное, что вас волнует! — чеканя каждое слово, ледяным тоном произнесла Эрика.
Тишина наступила не сразу. Но голос Эрики все же перекрыл голоса стоявших рядом, и они умолкли. Стало немного тише, и Эрика отчетливо повторила:
— Я сказала: “Это единственное, что вас волнует!” Теперь ее слова уже дошли до всех. В ложе смолкли и разговоры, и шум. Во внезапно наступившей тишине кто-то спросил:
— А что тут дурного?
Такой реакции Эрика не ожидала. Она произнесла ту фразу вдруг, по наитию, вовсе не желая привлекать к себе внимание, и сейчас инстинкт подсказал ей: надо уходить, и немедленно, чтобы не ставить Адама в неловкое положение. И тут ее охватила злость. Злость на Детройт, на царящие в нем нравы, многие из которых так наглядно проявились здесь, в ложе, злость на то, что сделал этот город с Адамом и с ней. Не станет она стандартной куклой, не допустит, чтобы ее превратили в послушную жену высокопоставленного чиновника.
— А что тут дурного? — повторил кто-то.
— Да все, — сказала Эрика, — ведь вы живете — мы живем — только ради автомобилей, прибылей и победы над конкурентами. Этому посвящается если не все время, то большая его часть. А остальное предается забвению. Только вчера здесь погиб человек. Мы все его знали. А у вас в мыслях лишь одно: “В воскресенье побеждай!..” Он же для вас — вчерашний день! Вот вы уже и забыли о нем… — Она умолкла.
Эрика почувствовала на себе взгляд Адама. И удивилась, заметив, что лицо его не выражало иронии, а уголки рта даже немного подергивались.
Адам с самого начала слышал каждое ее слово. Казалось, теперь слух его обострился, и до него стали доходить и другие звуки, связанные с завершением гонок: финиш отставших машин, новые взрывы приветствий в честь Онпэтти, направлявшегося к боксам и к кругу победителей. Одновременно Адам увидел, как насупился Хаб Хьюитсон; остальные чувствовали себя неловко и не знали, куда смотреть.
Тут Адам понял, что пора вмешаться. Объективно говоря, все сказанное Эрикой было сущей правдой, но он сомневался, что она выбрала для этого подходящий момент: нельзя не считаться с тем, какое раздражение это вызвало у Хьюитсона. И вдруг Адам обнаружил, что ему абсолютно наплевать! Пошли они все к черту! Он понимал лишь, что любит Эрику как никогда прежде.
— Адам, — сказал вице-президент довольно спокойным тоном, — лучше бы вы увели отсюда свою жену.
Адам кивнул. “Так будет лучше и для Эрики”, — подумал он.
— А почему, собственно?
Все оглянулись: голос раздался из глубины ложи. Кэтрин Хыоитсон с вышиванием в руках стояла в проходе и, поджав губы, смотрела на них.
— А почему, собственно? — повторила она. — Потому что Эрика сказала то, что собиралась сказать я, только у меня не хватило мужества? Потому что она выразила словами то, что здесь думают все женщины, только первой заговорила самая молодая из нас? — Она обвела взглядом лица людей, которые молча стояли перед нею. — Эх вы, а еще мужчины!
Внезапно Эрика почувствовала на себе взгляды других женщин — они смотрели на нее без смущения, но и без враждебности; теперь в глазах их было одобрение.
— Хаббард! — решительно окликнула мужа Кэтрин. В автомобильной компании Хаб Хыоитсон был на положении кронпринца — он и держал себя соответственно. Но для своей жены он был всего лишь муж, который знал свои обязанности и знал, когда и как к ней подойти. Перестав хмуриться, он кивнул и, подойдя к Эрике, взял ее за руки.
— Моя дорогая, — произнес он громко, чтобы было слышно всем в ложе, — иногда в суете, за делами или по каким-то другим причинам мы забываем некоторые простые, но важные истины. И тогда кто-то должен нам на это указать. Я благодарен вам за то, что вы сегодня здесь и что вы напомнили нам о нашем долге.
Напряжение в ложе сразу разрядилось, и все стали выбираться из нее на солнышко. Кто-то сказал:
— Пойдемте поздравим Онпэтти…
Адам и Эрика шли под руку, сознавая, что между ними произошло нечто значительное. Позже они, возможно, еще поговорят об этом. Но в данный момент слова были излишни: куда важнее было то, что лед отчуждения между ними начал таять.
— Мистер и миссис Трентон! Подождите, пожалуйста! Сотрудник отдела по связи с общественностью, с трудом переводя дух, перехватил их возле автомобильной стоянки. Тяжело дыша, он проговорил:
— Мы только что вызвали сюда вертолет. Он приземлится прямо на поле. Мистер Хыоитсон предлагает вам обоим вылететь с первой группой. Если вы дадите мне ключи от вашей машины, я о ней позабочусь.
Пока они шли к треку автодрома, сотрудник компании, успевший отдышаться, проговорил:
— И вот что еще. В аэропорту Талладеги ожидают два самолета нашей компании.
— Я знаю, — сказал Адам. — И на одном из них мы возвращаемся в Детройт.
— Верно, но в распоряжении мистера Хьюитсона есть еще реактивный самолет, который понадобится ему только вечером. И он просил узнать, не пожелаете ли вы воспользоваться этим самолетом. Он предлагает вам слетать в Нассау, откуда, как ему известно, Эрика родом, и провести там пару дней. Самолет доставит вас туда, а потом успеет вернуться, чтобы забрать мистера Хьюитсона. А в среду мы снова выслали бы самолет за вами в Нассау.
— Блестящая идея, — произнес Адам. — К сожалению, у меня завтра с самого утра масса дел в Детройте.
— Мистер Хыоитсон предупредил меня, что скорее всего вы ответите именно так. Но он поручил мне передать следующее: хоть раз выбросьте из головы дела, связанные с компанией, и посвятите себя только своей жене.
Эрика просияла от радости. Адам заулыбался. Вице-президенту нельзя было отказать в одном: если уж он за что-нибудь брался, то делал это красиво.
— Пожалуйста, передайте ему, что мы с благодарностью и удовольствием принимаем его предложение, — сказал Адам.
При этом он ни словом не обмолвился о том, что в среду им надо обязательно быть в Детройте, чтобы присутствовать на похоронах Пьера.
Они прибыли на Багамы и до заката солнца уже выкупались в море, отдыхая на Изумрудном пляже близ Нассау.
Вечером Адам и Эрика сидели во внутреннем дворике гостиницы и потягивали прохладительные напитки. Наступила теплая ночь, легкий бриз шелестел пальмовыми ветками.
Вокруг было совсем немного народу, так как зимние туристы начнут прибывать сюда не раньше чем через месяц.
Когда им подали еще одну порцию напитков, Эрика набрала воздуха в легкие и сказала:
— Я что-то должна тебе сказать.
— Если насчет Пьера, — мягко произнес Адам, — то я уже все знаю.
Он сказал ей, что кто-то, пожелавший остаться неизвестным, прислал ему письмо, в которое была вложена вырезка из “Детройт ньюс”, столь обеспокоившая Эрику.
— Не спрашивай меня, почему некоторые люди так поступают. Думаю, что просто из любви к искусству.
— Но ведь ты же мне ни слова не сказал! — Сейчас Эрика вспомнила: она была тогда убеждена, что, если бы Адам узнал, наверняка сказал бы ей.
— У нас и без того полно проблем, поэтому ни к чему создавать новые.
— Между мною и Пьером все уже было кончено, — сказала она. — Еще до его смерти. — И тут же со стыдом вспомнила торговца по имени Олли. Вот о нем она никогда не расскажет Адаму. Она надеялась, что со временем и сама об этом забудет.
Через разделявший их стол Адам сказал:
— Кончено или не кончено, я хочу, чтобы ты вернулась ко мне.
— Какой ты все же хороший!.. — сказала она, чувствуя, как к горлу подступают слезы. — Я, видно, всегда недооценивала тебя.
— Я думаю, это относится к нам обоим, — сказал Адам. Позже, предавшись любви, они обнаружили, что старое чудо вернулось.
Уже засыпая, Адам проговорил, как бы подводя под всей этой историей черту:
— Мы чуть было не потеряли друг друга. Давай никогда больше не рисковать.
Адам уснул, а Эрика еще долго лежала рядом, вслушиваясь в ночные звуки, которые долетали до нее с океана в раскрытые окна. Некоторое время спустя уснула и она, но, когда забрезжил рассвет, они проснулись и снова предались любви.
Глава 29
В первых числах сентября “Орион” был официально представлен прессе, автомобильным коммерсантам и публике.
Вся пресса Соединенных Штатов знакомилась с новой моделью в Чикаго, после чего был устроен пышный, с обильными возлияниями прием, — говорили, что это в последний раз, таких больше не будет. Дело в том, что компании хоть и поздно, но поняли: корми журналистов белужьей икрой и шампанским или сосисками с пивом — в любом случае почти все напишут лишь то, что видели. Тогда зачем тратиться впустую?
Но ничего в обозримом будущем не предвещало перемен в представлении новых моделей коммерческим кругам — с “Орионом” знакомили в Новом Орлеане, и продолжалось это целых шесть дней.
То была настоящая феерия, красочная и ослепительная, на которую пригласили семь тысяч бизнесменов-оптовиков, занимающихся продажей автомобилей, их жен и любовниц; все они прибывали на специально зафрахтованных самолетах, включая несколько “Боингов-747”.
Для их размещения были забронированы крупнейшие отели города, а также “Ривергейт аудиториум” — для ночного музыкального шоу, которое, как утверждал один ошеломленный зритель, “могло бы продержаться на Бродвее целый год”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76