Оставив наконец и покое Адамчика и Тосю, я покинула их квартиру и прямиком отправилась на Хожую.

* * *
К счастью, в тех домах, где имеются лифты, люди но лестницам не снуют, так что мне удалось никем не замеченной подойти к двери нужной квартиры. На кнопку звонка я нажала без особой уверенности, ибо в висящем в холле списке жильцов проживающим здесь значился какой то Фермель, а вовсе не Орешник. Из-за двери послышался дамский голос, интересовавшийся, кто там.
На такой вопрос я никогда в жизни не находила ответа, если из-за двери спрашивали незнакомые. Сообщить свою фамилию? А что в ней толку, чужому человеку она ничего не скажет. Если бы я жила в этом доме или хотя бы рядом, могла бы представиться соседкой. Сказать «свои»? Начнутся расспросы — какие такие свои? Назваться страхагентом или почтальоном мне не пришло в голову, и правильно, человек за дверью сочтёт себя обманутым, когда выяснится, что я не имею отношения к почтённым учреждениям. Так что же следует ответить на глупый вопрос «кто там»?
— Не вор! — решительно заявила я.
— А кто же тогда? Немедленно донеслось изнутри.
Это меня добило. Что придумать? Пришлось сразу приступить к делу — Знакомая пана Люциана, нашлась я и спохватилась — тоже не правда.
Женщина за дверью оказалась крепким орешком.
— Какого пана Люциана? — потребовала она уточнения.
— Орешника.
— Не знаю такого.
Ничего не понимаю. Как можно не знать пана Орешника, если сидишь в его квартире? И я проявила настойчивость:
— Вы не можете его не знать. Он здесь живёт.
— Ничего подобного! Никакой Орешник тут не прожинает!
— Должен проживать. Пан Корецкий приходил к нему сюда, квартира двадцать семь.
— Никакою пана Корецкого я не знаю.
— Это не имеет значения, зато я его знаю.
— А вы кто?
Круг замкнулся. Сейчас меня хватит кондрашка, эта кретинка меня достанет. Неужели так страшно открыть дверь? Голос у женщины молодой, но не детский, поняла же, черт возьми, что имеет дело тоже с бабой…
И я в отчаянии заговорила:
— Я знакомая пана Орешника. Он тут живёт, а если сейчас его нет, то жил раньше. Да откройте же в конце концов, не могу я так орать!
— А вы по какому вопросу?
С трудом подавив желание рявкнуть коротко и однозначно, я прокричала:
— У меня важное сообщение для пана Орешника. Если его нет дома, то скажите, где я могу его найти.
— Понятия не имею!
Господи, вот корова попалась, никаких нервов не хватит! Потеряв терпение, я сама принялась задавать вопросы:
— А пани что там делает? Живёте здесь или в гости пришли?
— Да! Нет! А в чем дело?
— Вы там одна? Может, ещё есть кто-нибудь, кто знает?
— И вовсе я тут не одна.
— А с кем?
— С мужем.
— Он умер?
— Да что пани такое говорит!
— Так почему же, черт побери, не подаёт голоса? Пусть подойдёт к двери, если боится — с топором в руках. Хотя тут только я, а не сорок разбойников.
До сих пор из-за двери доносился только дамский голос, теперь там возникли какие-то другие звуки. Видимо, отозвался вышеупомянутый муж, пень замшелый, а не муж.
— Хорошо, открываю! — поспешно сообщил женский голос.
Защёлкали многочисленные запоры, дверь приотворилась. Не дожидаясь, пока она совсем распахнётся, я как метеор ворвалась в прихожую. В квартире оказались девушка и парень. Тощенькая блондинка в халатике с ужасом отшатнулась, парень в шортах и майке стоял на пороге комнаты. На вид оба довольно симпатичные. Парень без топора.
Я взяла инициативу в свои руки.
— Ну и проманежила же меня пани! Закройте наконец дверь и давайте нормально поговорим! — раздражённо предложила я. — Ничего не понимаю, пан Люциан Орешник в этой квартире должен жить.
— А вы не из домоуправления? — с опаской поинтересовался муж.
Десяти минут хватило, чтобы мы подружились и недоразумение разрешилось. Молодая пара обитала здесь без прописки, о пане Люциане Орешнике они действительно не имели понятия, хотя не исключено, что до них в квартире проживал именно он. Квартира же принадлежала их знакомому, точнее, знакомый арендовал её неофициально у своего приятеля, постоянно пребывавшего за границей. Хозяина они даже не знали. Никогда не видели. А перед соседями и домоуправлением делали вид, что вовсе здесь не живут, только приходят поливать цветочки.
Я не стала уточнять, что думаю о разговоре сквозь запертую дверь и диких криках на лестнице, тем более что, кажется, до них самих дошло. Я же занялась Орешником.
— Если Орешник проживал здесь на таких же правах, ваш знакомый должен его знать, — сделала я вывод. — Давайте сюда этого вашего знакомого! Мне плевать на всякую там прописку, сообщите только имя и адрес.
— А вот это — ни за какие сокровища! — столь же решительно заявил парень. — Но сами можем его спросить, знает ли он вашего Орешника. По телефону — хоть сейчас.
— Очень хорошо! Знаю точно — ещё три года назад пан Орешник проживал в этой квартире. Пусть скажет, где живёт сейчас.
Я не стала подглядывать, какой номер набирает парень, но разговор слушала внимательно. И получилось — их знакомый Рысик целиком и полностью отмежевался от пана Люциана Орешника. Так что о Люциане следует расспросить настоящего хозяина квартиры, того самого Фермеля, что значится в списке жильцов. А он сейчас пребывает в Алжире. Рысик может даже его адрес сообщить, пожалуйста, это не военная тайна.
Алжиру, а тем более Орану я даже обрадовалась, ибо там как раз работали по контракту мои собственные знакомые, которые могли бы с Фермелем пообщаться лично.
Аккуратно записав для меня алжирский адрес Фермеля, молодая чара возомнила, что наконец избавилась от меня. Напрасно возомнила Я вышла на тропу войны то есть, того, шла по следу преступления и намерена была выжать из этою следа все, что только можно.
— Ну ладно, Орешника здесь нет, я опоздала. Но уверена — разыскиваю его не только я. Кто ещё спрашивал пана Люциана?
В точку попала, судя по всполошённому взгляду, которым обменялись молодые супруги.
— Откровенно говоря, мы стараемся никому не открывать и даже к двери не подходим — нас нет дома. Однако… наверное, полгода назад… мы здесь сколько живём?
— Семь с половиной месяцев, — уточнила девушка.
— Да, наверное, с полгода назад какой-то тип заловил меня, когда я отпирал дверь, так что никак уже не мог сказать, что меня нет дома. И пристал, как… ну не как пани, но как банный лист, честное слово! Представился честь честью, сказал, что пришёл по просьбе пана Франека передать пану Люциану важное сообщение Ни в какую не хотел поверить, что не знаком я с паном Люцианом.
— Многие звонили, — призналась девушка, — да я не подходила к двери. Со своими знакомыми мы договорились: два длинных, один короткий, потом стучат. Тогда я открываю. А вообще, кто такой этот Люциан Орешник?
— Перекупщик янтаря, рассеянно сообщила я, занятая своими мыслями. — Посредник, что покупает янтарь у рыбаков на Балтике и перепродаёт варшавским художникам по янтарю. И резчикам.
Опять отключилась в неподходящий момент по своей дурацкой привычке и не обратила внимания на то, что, услышав о перекупщике янтаря, молодые супруги изменились в лице и потеряли дар речи. Впрочем, было с чего отключиться, ведь я опять услышала имя Франек. Вот, всплыл снова, и мне без труда вспомнились события семилетней давности. Словно наяву узрела я себя с бутылкой водки в руке и безумным взглядом на автобусной остановке прибалтийского курортного городка.
Выходит, Франек существует и тоже замешан в этом деле…

* * *
Когда меня и третий раз вышвырнули из шлифовальной мастерской, я перестала расспрашивать о полировочных барабанах, уразумев наконец, что их содержимое является тщательно оберегаемой тайной из разряда тех, которые передаются от деда внуку, от отца к сыну. Один барабан мне все-таки удалось увидеть, правда издали и сверху. Обыкновенная круглая штуковина, ничего особенного. Проникнув по знакомству в четвёртую мастерскую, я жалобно обратилась к её владельцу:
— Пожалуйста, не прогоняйте меня сразу! Клянусь, ни слова не пророню о том, что здесь увижу, а о барабанах даже не заикнусь, ведь это из-за них меня отовсюду выгоняют. Думают обо мне бог знает что, а я вовсе не конкурентка, просто-напросто чокнутая. Сдвинулась на янтарной почве и очень хочу научиться обрабатывать мною же собранные камешки. Для собственного удовольствия, понимаете?
Нельзя сказать, что я была совсем уж тёмная, нет, за последние месяцы немного поднаторела. Надавила на своего Драгоценного с силой гидравлического пресса (приходится признаться — он меня любил уже недостаточно крепко), и тот притащил миниатюрный сверлильный станочек, даже научил, как им пользоваться. Ручки мои оказались довольно ловкими, пальцев я не продырявила, кожи не содрала, глаз не выбила и не сразу испортила механизм, только через две недели. Наплевав на женскую гордость и чувство собственного достоинства, я с собачьей покорностью умолила моего Всезнающего поделиться со мной знаниями, и в результате мои лицо и волосы оказались покрытыми толстым слоем полировальной пасты. Вот я и принялась толкаться к разным специалистам по янтарю, позабыв о начатом расследовании и всецело отдавшись изучению методов и техники обработки янтаря в домашних условиях.
Владелец четвёртой мастерской рассмеялся в ответ на мою горячую речь. Меня он знал понаслышке, от сыновей, своего и моей подруги. Оба парня охарактеризовали меня как бабу совершенно спятившую из-за янтаря, но для окружающих безопасную.
— Содержимое полировочных барабанов и в самом деле является тайной, — согласился он. — У любого мастера свой секрет, и ничего удивительного, состав пасты каждый изобретает сам. Что же касается остального — охотно поделюсь с пани…
Он включил привинченный к столу станочек и на вращающемся круге стал ошлифовывать среднего размера камень. Я покачала головой.
— Нет, так я не сумею. К тому же этот камень большой, а у меня маленькие. И как обрабатывать вогнутую поверхность? Ведь на вашем станке можно ошлифовать лишь плоскую или выпуклую.
— Обычно именно такие и обрабатывают, кому нужны вогнутые?
— Мне!
— Дело вкуса. Такое только любителям под силу, профессионал и на хлеб не заработает.
Нет, такой метод мне не подходил. К тому же оставались бы необработанными многочисленные вогнутости, а у меня слишком мало янтаря, чтобы пренебрегать кусочками с углублениями. Упорства мне не занимать, а вручную можно чудеса творить. Вот в одном доме перила лестницы отполированы ладонями жильцов за долгие годы так, что стали атласными на ощупь и блестят не хуже алмаза. Правда, дом стоит уже лет триста…
Поняв, что техника не для меня, я вспомнила о втором аспекте янтарного вопроса и издалека начала подбираться к нему.
— Ну ладно, у вас свои методы. Вы обрабатываете янтарь с помощью современной техники, распиливаете крупные куски. А откуда вы вообще его добываете?
Уловив во взгляде мастера некоторое сомнение, я поспешила его успокоить:
— Учтите, свой янтарь я собирала сама и в принципе мне известно, откуда он поступает в Варшаву.
— И вас по дороге не проверяли? Машину не останавливали?
— Никто не проверял и не останавливал. Я тоже слышала о каком-то контроле, но, видимо, это относится лишь к почвенным отложениям.
— Добывать янтарь в карьерах запрещено, знаю. Впрочем, я предпочитаю выброшенный морем. Вот и ответ на ваш вопрос — янтарь мне привозят те, кто собирает его на морском берегу…
— А вот и не правда! — сурово возразила я. — Ни один рыбак, ни один сборщик в Варшаву не поедет. В Гданьск — ещё туда-сюда, но в Варшаву… Так что или посредники, или сами мастера едут за материалом на побережье.
— И все-таки несколько раз случалось, — упорствовал мастер. — Ну, может, всего один раз. Несколько лет назад мне довелось купить килограммов двадцать у человека, который сам насобирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50