в хвосте попугая, в ярком ковре, в плетеной накидке… Вот он стоит у всех на виду – перо среди многих перьев! – и никто не догадается, чем он занят. Никто! Можно поставить монету из меди против золотого диска Арсоланы! Всякий из этих недоумков скажет: светлорожденный развлекался схваткой керравао… Кто-то, может, и припомнит, что при нем была пара служителей… Вот и все!»
На арене две огромные птицы, распушив хвосты и потряхивая свисавшими с сизых голых шей складками кожи, кружили друг около друга; гребни их наливались кровью, когтистые лапы терзали песок. Фарасса, вновь повернувшись к ристалищу, следил за ними не без интереса. Сейчас оба бойца исполняли ритуальный танец, принимая на свой птичий манер все надлежащие позы киншу: внимания, решения, угрозы, готовности к битве. Выглядело это весьма занимательно.
– Ты, падаль, все так же хорошо владеешь арбалетом? – произнес Фарасса, не поворачиваясь к стрелку.
– Светлорожденный знает, – буркнул тот; подобно большинству кентиога, он был неразговорчив.
– И глаз у тебя острый, как и раньше?
Орри только хмыкнул, поплотнее запахиваясь в свою накидку; видно, на глаза он пожаловаться не мог.
– Ну, тогда для тебя кое-что найдется, – Фарасса облокотился на верхний брус изгороди. – Одно дельце… такое же, как прежние.
Кажется, керравао с оранжевым гребнем решил, что хватит танцев; обряд исполнен, можно выяснять отношения. Распустив крылья и задрав хвост, он прыгнул на пестрого, но тот ловко увернулся, и противник с негодующим курлыканьем пролетел мимо. Пестрый пнул его лапой в бок – не причинив, впрочем, особого вреда – и торжествующе взметнул пунцовый гребень. Сейчас этот мясистый нарост походил на яркий красный цветок из садов сагамора – тот был таким же плотным, большим, с резными краями и фестонами. Редкое растение, подумал Фарасса, припоминая, что доставили его из дебрей Р’Рарды, прямо с берегов Матери Вод.
– Я слышал, ты отправляешься на запад вместе с родичем моим Дженнаком, – произнес он, соизволив скосить глаз на стрелка. – Так вот, приглядывай за ним получше – там, в Фирате…
Орри резко дернул головой. Его хмурое смуглое лицо потемнело еще больше от прилившей к щекам крови, рот нерешительно приоткрылся.
Наконец, стараясь не встречаться взглядом с Фарассой, он выдавил:
– Прости, высокородный! Твой брат… он… Я не могу послать в него стрелу!
Фарасса словно не слышал.
– Будешь приглядывать за Дженнаком, – повторил он, – особенно же за теми, кто его окружает. Кто толчется рядом. Понял?
– Кто толчется рядом… – Пальцы Орри шевельнулись, словно он, огладив шерстяной рукавицей лук, уже натягивал тетиву своего самострела. – Кто толчется рядом… Ну, этих можно.
– Можно? – Фарасса, коснувшись ладонью внезапно побагровевшей щеки, уставился на стрелка. – Ты, пес, сын пса, начал думать… начал разбирать, кого можно, а кого нельзя! – Протянув огромную руку, он стиснул плечо Орри точно клещами. – Значит, тех двух санратов, которым ты вышиб мозги, было можно? И купца, что торговал камнями… и того любопытного жреца… и третьего из вождей ротодайна, поймавшего стрелу прямо в печень? Их было можно? – Брови его сошлись на переносице, словно две грозовые тучи. – А братца Дженнака, выходит, нельзя?
Орри был крупным мужчиной, но Фарасса нависал над ним подобно скале, готовой обрушиться на хрупкую лачугу из пальмовых листьев. Кусая губы от боли, стрелок пробормотал:
– Во имя Шестерых, ирт-шочи-та-балам… – Он почтил Фарассу древним титулом, пришедшим из страны майя, – ягуар, увенчанный пышными перьями. – Во имя Шестерых, великий господин! Наследник Дженнак – твой светлорожденный родич… убить его – все равно что убить тебя… или самого ахау…
Фарасса неожиданно успокоился, вспомнив, что с этим Орри Стрелком скоро будет покончено.
– Ты прав, утроба каймана! – рявкнул он. – Простолюдин не должен поднимать руку на человека светлой крови, иначе он будет проклят и отправится к Коатлю дорогой страданий… Мы сами сведем счеты друг с другом! – Он легонько встряхнул стрелка. – Но разве я велел тебе, Орри, убить Дженнака, моего родича? Ну, скажи-ка, тупая башка, я велел тебе сделать это?
– Нет, господин…
– А что я велел? Повтори!
– Приглядывать…
– Вот! За кем особенно?
– За теми, кто будет рядом с ним.
– Хорошо, что ты это запомнил, Орри Стрелок.
Два керравао на арене бились насмерть, яростно мотая окровавленными гребнями. У пестрого был вырван клок перьев из хвоста и повреждено крыло, коричневый заметно припадал на левую лапу. Лодда, размахивая шестом, подбадривал птиц резкими вскриками; лицо его покраснело от возбуждения, накидка из толстой бычьей кожи была отброшена за спину. Вдруг пестрый самец подскочил вверх на два локтя и вцепился когтями в грудь противника. Коричневый успел долбануть его клювом в шею, потом обе разъяренные птицы рухнули на песок.
Фарасса выпустил плечо арбалетчика и метко сплюнул в груду дергавшихся пестрых и бурых перьев.
– Рядом с моим родичем, досточтимым Дженнаком, всегда будет несколько человек, – многозначительно сказал он. – Особо близких! – Фарасса поднял толстый палец. – Вот об одном из них тебе и надо позаботиться. Догадываешься, о ком?
Орри сунул руку под плащ, помассировал мышцы.
– Санрат Квамма?
– Ты глуп, как черепашье яйцо! Зачем мне голова этого санрата? Пусть она достанется пожирателям грязи! Ну, думай, отрыжка Одисса! Кто еще будет с моим почтенным родичем?
– Видел я в лагере Грхаба, его охранника… – задумчиво пробормотал Орри.
– Да ну? – По губам главы лазутчиков скользнула ядовитая усмешка. – А что еще ты видел или слышал?
– Этот Грхаб – близкий ему человек, в Фирате будет все время с ним… и днем, и ночью…
– Даже ночью? – восхитился Фарасса. – Может, они и спать улягутся на одной циновке? Или наследник все же прихватит с собой кого-нибудь помягче Грхаба? Понежней, я хочу сказать.
Лицо Орри Стрелка на миг окаменело, потом в глазах его мелькнуло понимание. Фарасса, следивший за ним, довольно кивнул:
– Наконец-то догадался, безмозглый помет койота!
– Мудры твои речи, светлый господин… мне ли тягаться с потомком Одисса…
– И не тягайся, – наставительно заметил Фарасса. – Тебе надо слушать, понимать и выполнять, иначе тень твоя укоротится ровно на одну голову. Ясно?
– Ясно, – стрелок вдруг усмехнулся. – Но ты меня не пугай, господин, не грози.
– Это почему же? – Глава Очага Тумма приподнял бровь.
– Я был тебе верен… и я тебе нужен.
– Ты так думаешь? Хмм… Многие мои люди хорошо стреляют и отлично обращаются с ножом.
– Лучше послать в битву одного ягуара, чем стаю койотов.
«Ты не прав, ублюдок, – подумал Фарасса, – не прав, считая себя ягуаром. Тебе далеко до атлийских душителей! Вот они – ягуары! И поклоняются ягуару! Ну, сделаешь дело – убедишься, как ошибался».
Они уставились на окровавленный песок, где два пернатых бойца, раскрыв клювы и испуская клекочущие вопли, продолжали с бешенством наскакивать друг на друга. Коричневый с оранжевым гребнем хромал все заметнее, по груди его стекали алые струйки; пестрый казался пободрее. «Пожалуй, я выиграю у Лодды тыкву с пивом», – подумал Фарасса и, подобрав гость песка, швырнул его в сцепившихся птиц.
– Я сделаю, – произнес Орри, почесывая грудь. Время двигалось к полудню, солнце палило, и стрелок вспотел под толстой кожаной накидкой. – Я сделаю, пресветлый господин. Только…
– Только? – Фарасса стиснул кулак.
– Это будет стоить дороже… дороже, чем с теми санратами и купцом… и дороже, чем с любопытным жрецом.
– Почему?
– Наследник сильно разгневается…
– Тебе какое дело? Пусть гневается, лишь бы не заметил, откуда вылетела стрела! Вот если заметит… Ну, тогда тебе и чейни не будут нужны, Орри Стрелок. За них не купишь легкую дорогу в Чак Мооль.
– Верно, господин. Но я сделаю дело, а ты – ты должен заплатить справедливую цену. Риск велик. Этот Грхаб, сен-намит… Глаз у него как у сокола…
Торговля начала забавлять Фарассу. Он не считал себя скупым, но никогда не платил лазутчикам лишних денег, ибо Очаг Барабанщиков был относительно небогат. Его основными задачами – разумеется, официальными – являлись рассылка по городам и весям свитков, в коих была изложена воля сагамора, и соблюдение законности в стране, на что взимался специальный небольшой налог – судебная подать. Кроме того, выдавались дотации из казны – для содержания лазутчиков в Великих Очагах и на кейтабских Островах. Были у главы глашатаев и свои собственные люди, вроде Орри Стрелка и Лодды, тоже стоившие немало; расходы на этих особо доверенных шпионов он покрывал из личных средств и денег, что удавалось утаить из податей.
Впрочем, за горе и унижение сына Дираллы Фарасса заплатил бы любые деньги; другое дело, что показывать этого Орри не стоило. Эти кентиога так упрямы и жадны!
– Ну, так сколько же ты хочешь, бычий помет? – спросил он стрелка.
Тот посмотрел на арену, где пестрый приканчивал коричневого. Оранжевый гребень побежденного уныло свесился набок, он испускал хриплые крики и пятился шаг за шагом. Пестрый бил клювом, стараясь добраться до голой шеи врага.
– Ты сказал, что цена этому керравао полсотни чейни, – произнес арбалетчик. – Но наложница молодого господина стоит больше.
Бровь Фарассы дернулась. Хорошо обученные бойцовые птицы были дороги, и Орри правильно запомнил цену.
– Если за керравао пятьдесят, – продолжал стрелок, – то за женщину – двести. И сразу! Годится, мой повелитель?
– Двести чейни, полновесных одиссарских монет, были немалой суммой. Фарасса сунул руку за пояс, вытащил серебряный квадратик с головой сокола на аверсе и изображением горящей свечи на оборотной стороне, взвесил в ладони.
– Двести чейни… Хорошо! Пятьдесят – сразу, остальное – когда сделаешь дело. .
– Сто и сто! – буркнул стрелок.
– Я сказал – пятьдесят!
– А если она, – Орри выделил последнее слово, – останется здесь? Если наследнику не понадобится согревать постель в Фирате? Что тогда?
– Оставишь задаток себе, – Фарасса выудил из-за пояса увесистый мешочек с серебром, немедленно исчезнувший под накидкой Орри.
– За эти деньги я мог бы прикончить Грхаба, – задумчиво произнес он.
– Когда придет время, за него получишь отдельную плату. – Фарасса поглядел на ристалище и ухмыльнулся. Пестрый, распустив ободранный хвост, гордо расхаживал вокруг поверженного врага. Тот уже не дергался и странным образом напоминал сейчас Фарассе смуглокожего широкоскулого телохранителя сына Дираллы – то ли цветом оперения, то массивной своей тушей, бессильно распростертой на песке. Дойдет очередь и до этого Грхаба, подумал глава глашатаев, снова усмехаясь. Пока же предстояло позаботиться об Орри, и Фарассе пришло в голову, что другой его лазутчик – тот самый, что охотился на диких быков в тасситской степи, – тоже неплохой стрелок. Надо будет послать ему весть, решил он, взмахом руки подзывая Лодду. )
– Ты проиграл, вонючий скунс! Мое пиво отдашь Орри… сегодня он должен отпраздновать выгодную сделку!
Арбалетчик принял позу почтения, предписанную киншу.
– Пусть Шестеро Кино Раа не оставят тебя своими милостями! – Он замер, сложив ладони у груди.
Взирая на низко склоненную голову Орри, Фарасса на миг представил стрелу, что вопьется ему в затылок, и буркнул:
– Да свершится их воля! Иди, таркол, готовься в дорогу!
* * *
Со стороны храма долетел протяжный звук флейт, потом звонкие молодые голоса затянули Песнопение; око Арсолана опускалось за холмы на западе, и жрецы славили светлого бога вечерним гимном.
Джеданна, склонив голову к плечу, слушал. Над ним колыхались тонкие ветви орхидей, усеянные цветами – огромными, яркими, невероятных оттенков и форм. Никто не знал, сколько их существует на свете – десятки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
На арене две огромные птицы, распушив хвосты и потряхивая свисавшими с сизых голых шей складками кожи, кружили друг около друга; гребни их наливались кровью, когтистые лапы терзали песок. Фарасса, вновь повернувшись к ристалищу, следил за ними не без интереса. Сейчас оба бойца исполняли ритуальный танец, принимая на свой птичий манер все надлежащие позы киншу: внимания, решения, угрозы, готовности к битве. Выглядело это весьма занимательно.
– Ты, падаль, все так же хорошо владеешь арбалетом? – произнес Фарасса, не поворачиваясь к стрелку.
– Светлорожденный знает, – буркнул тот; подобно большинству кентиога, он был неразговорчив.
– И глаз у тебя острый, как и раньше?
Орри только хмыкнул, поплотнее запахиваясь в свою накидку; видно, на глаза он пожаловаться не мог.
– Ну, тогда для тебя кое-что найдется, – Фарасса облокотился на верхний брус изгороди. – Одно дельце… такое же, как прежние.
Кажется, керравао с оранжевым гребнем решил, что хватит танцев; обряд исполнен, можно выяснять отношения. Распустив крылья и задрав хвост, он прыгнул на пестрого, но тот ловко увернулся, и противник с негодующим курлыканьем пролетел мимо. Пестрый пнул его лапой в бок – не причинив, впрочем, особого вреда – и торжествующе взметнул пунцовый гребень. Сейчас этот мясистый нарост походил на яркий красный цветок из садов сагамора – тот был таким же плотным, большим, с резными краями и фестонами. Редкое растение, подумал Фарасса, припоминая, что доставили его из дебрей Р’Рарды, прямо с берегов Матери Вод.
– Я слышал, ты отправляешься на запад вместе с родичем моим Дженнаком, – произнес он, соизволив скосить глаз на стрелка. – Так вот, приглядывай за ним получше – там, в Фирате…
Орри резко дернул головой. Его хмурое смуглое лицо потемнело еще больше от прилившей к щекам крови, рот нерешительно приоткрылся.
Наконец, стараясь не встречаться взглядом с Фарассой, он выдавил:
– Прости, высокородный! Твой брат… он… Я не могу послать в него стрелу!
Фарасса словно не слышал.
– Будешь приглядывать за Дженнаком, – повторил он, – особенно же за теми, кто его окружает. Кто толчется рядом. Понял?
– Кто толчется рядом… – Пальцы Орри шевельнулись, словно он, огладив шерстяной рукавицей лук, уже натягивал тетиву своего самострела. – Кто толчется рядом… Ну, этих можно.
– Можно? – Фарасса, коснувшись ладонью внезапно побагровевшей щеки, уставился на стрелка. – Ты, пес, сын пса, начал думать… начал разбирать, кого можно, а кого нельзя! – Протянув огромную руку, он стиснул плечо Орри точно клещами. – Значит, тех двух санратов, которым ты вышиб мозги, было можно? И купца, что торговал камнями… и того любопытного жреца… и третьего из вождей ротодайна, поймавшего стрелу прямо в печень? Их было можно? – Брови его сошлись на переносице, словно две грозовые тучи. – А братца Дженнака, выходит, нельзя?
Орри был крупным мужчиной, но Фарасса нависал над ним подобно скале, готовой обрушиться на хрупкую лачугу из пальмовых листьев. Кусая губы от боли, стрелок пробормотал:
– Во имя Шестерых, ирт-шочи-та-балам… – Он почтил Фарассу древним титулом, пришедшим из страны майя, – ягуар, увенчанный пышными перьями. – Во имя Шестерых, великий господин! Наследник Дженнак – твой светлорожденный родич… убить его – все равно что убить тебя… или самого ахау…
Фарасса неожиданно успокоился, вспомнив, что с этим Орри Стрелком скоро будет покончено.
– Ты прав, утроба каймана! – рявкнул он. – Простолюдин не должен поднимать руку на человека светлой крови, иначе он будет проклят и отправится к Коатлю дорогой страданий… Мы сами сведем счеты друг с другом! – Он легонько встряхнул стрелка. – Но разве я велел тебе, Орри, убить Дженнака, моего родича? Ну, скажи-ка, тупая башка, я велел тебе сделать это?
– Нет, господин…
– А что я велел? Повтори!
– Приглядывать…
– Вот! За кем особенно?
– За теми, кто будет рядом с ним.
– Хорошо, что ты это запомнил, Орри Стрелок.
Два керравао на арене бились насмерть, яростно мотая окровавленными гребнями. У пестрого был вырван клок перьев из хвоста и повреждено крыло, коричневый заметно припадал на левую лапу. Лодда, размахивая шестом, подбадривал птиц резкими вскриками; лицо его покраснело от возбуждения, накидка из толстой бычьей кожи была отброшена за спину. Вдруг пестрый самец подскочил вверх на два локтя и вцепился когтями в грудь противника. Коричневый успел долбануть его клювом в шею, потом обе разъяренные птицы рухнули на песок.
Фарасса выпустил плечо арбалетчика и метко сплюнул в груду дергавшихся пестрых и бурых перьев.
– Рядом с моим родичем, досточтимым Дженнаком, всегда будет несколько человек, – многозначительно сказал он. – Особо близких! – Фарасса поднял толстый палец. – Вот об одном из них тебе и надо позаботиться. Догадываешься, о ком?
Орри сунул руку под плащ, помассировал мышцы.
– Санрат Квамма?
– Ты глуп, как черепашье яйцо! Зачем мне голова этого санрата? Пусть она достанется пожирателям грязи! Ну, думай, отрыжка Одисса! Кто еще будет с моим почтенным родичем?
– Видел я в лагере Грхаба, его охранника… – задумчиво пробормотал Орри.
– Да ну? – По губам главы лазутчиков скользнула ядовитая усмешка. – А что еще ты видел или слышал?
– Этот Грхаб – близкий ему человек, в Фирате будет все время с ним… и днем, и ночью…
– Даже ночью? – восхитился Фарасса. – Может, они и спать улягутся на одной циновке? Или наследник все же прихватит с собой кого-нибудь помягче Грхаба? Понежней, я хочу сказать.
Лицо Орри Стрелка на миг окаменело, потом в глазах его мелькнуло понимание. Фарасса, следивший за ним, довольно кивнул:
– Наконец-то догадался, безмозглый помет койота!
– Мудры твои речи, светлый господин… мне ли тягаться с потомком Одисса…
– И не тягайся, – наставительно заметил Фарасса. – Тебе надо слушать, понимать и выполнять, иначе тень твоя укоротится ровно на одну голову. Ясно?
– Ясно, – стрелок вдруг усмехнулся. – Но ты меня не пугай, господин, не грози.
– Это почему же? – Глава Очага Тумма приподнял бровь.
– Я был тебе верен… и я тебе нужен.
– Ты так думаешь? Хмм… Многие мои люди хорошо стреляют и отлично обращаются с ножом.
– Лучше послать в битву одного ягуара, чем стаю койотов.
«Ты не прав, ублюдок, – подумал Фарасса, – не прав, считая себя ягуаром. Тебе далеко до атлийских душителей! Вот они – ягуары! И поклоняются ягуару! Ну, сделаешь дело – убедишься, как ошибался».
Они уставились на окровавленный песок, где два пернатых бойца, раскрыв клювы и испуская клекочущие вопли, продолжали с бешенством наскакивать друг на друга. Коричневый с оранжевым гребнем хромал все заметнее, по груди его стекали алые струйки; пестрый казался пободрее. «Пожалуй, я выиграю у Лодды тыкву с пивом», – подумал Фарасса и, подобрав гость песка, швырнул его в сцепившихся птиц.
– Я сделаю, – произнес Орри, почесывая грудь. Время двигалось к полудню, солнце палило, и стрелок вспотел под толстой кожаной накидкой. – Я сделаю, пресветлый господин. Только…
– Только? – Фарасса стиснул кулак.
– Это будет стоить дороже… дороже, чем с теми санратами и купцом… и дороже, чем с любопытным жрецом.
– Почему?
– Наследник сильно разгневается…
– Тебе какое дело? Пусть гневается, лишь бы не заметил, откуда вылетела стрела! Вот если заметит… Ну, тогда тебе и чейни не будут нужны, Орри Стрелок. За них не купишь легкую дорогу в Чак Мооль.
– Верно, господин. Но я сделаю дело, а ты – ты должен заплатить справедливую цену. Риск велик. Этот Грхаб, сен-намит… Глаз у него как у сокола…
Торговля начала забавлять Фарассу. Он не считал себя скупым, но никогда не платил лазутчикам лишних денег, ибо Очаг Барабанщиков был относительно небогат. Его основными задачами – разумеется, официальными – являлись рассылка по городам и весям свитков, в коих была изложена воля сагамора, и соблюдение законности в стране, на что взимался специальный небольшой налог – судебная подать. Кроме того, выдавались дотации из казны – для содержания лазутчиков в Великих Очагах и на кейтабских Островах. Были у главы глашатаев и свои собственные люди, вроде Орри Стрелка и Лодды, тоже стоившие немало; расходы на этих особо доверенных шпионов он покрывал из личных средств и денег, что удавалось утаить из податей.
Впрочем, за горе и унижение сына Дираллы Фарасса заплатил бы любые деньги; другое дело, что показывать этого Орри не стоило. Эти кентиога так упрямы и жадны!
– Ну, так сколько же ты хочешь, бычий помет? – спросил он стрелка.
Тот посмотрел на арену, где пестрый приканчивал коричневого. Оранжевый гребень побежденного уныло свесился набок, он испускал хриплые крики и пятился шаг за шагом. Пестрый бил клювом, стараясь добраться до голой шеи врага.
– Ты сказал, что цена этому керравао полсотни чейни, – произнес арбалетчик. – Но наложница молодого господина стоит больше.
Бровь Фарассы дернулась. Хорошо обученные бойцовые птицы были дороги, и Орри правильно запомнил цену.
– Если за керравао пятьдесят, – продолжал стрелок, – то за женщину – двести. И сразу! Годится, мой повелитель?
– Двести чейни, полновесных одиссарских монет, были немалой суммой. Фарасса сунул руку за пояс, вытащил серебряный квадратик с головой сокола на аверсе и изображением горящей свечи на оборотной стороне, взвесил в ладони.
– Двести чейни… Хорошо! Пятьдесят – сразу, остальное – когда сделаешь дело. .
– Сто и сто! – буркнул стрелок.
– Я сказал – пятьдесят!
– А если она, – Орри выделил последнее слово, – останется здесь? Если наследнику не понадобится согревать постель в Фирате? Что тогда?
– Оставишь задаток себе, – Фарасса выудил из-за пояса увесистый мешочек с серебром, немедленно исчезнувший под накидкой Орри.
– За эти деньги я мог бы прикончить Грхаба, – задумчиво произнес он.
– Когда придет время, за него получишь отдельную плату. – Фарасса поглядел на ристалище и ухмыльнулся. Пестрый, распустив ободранный хвост, гордо расхаживал вокруг поверженного врага. Тот уже не дергался и странным образом напоминал сейчас Фарассе смуглокожего широкоскулого телохранителя сына Дираллы – то ли цветом оперения, то массивной своей тушей, бессильно распростертой на песке. Дойдет очередь и до этого Грхаба, подумал глава глашатаев, снова усмехаясь. Пока же предстояло позаботиться об Орри, и Фарассе пришло в голову, что другой его лазутчик – тот самый, что охотился на диких быков в тасситской степи, – тоже неплохой стрелок. Надо будет послать ему весть, решил он, взмахом руки подзывая Лодду. )
– Ты проиграл, вонючий скунс! Мое пиво отдашь Орри… сегодня он должен отпраздновать выгодную сделку!
Арбалетчик принял позу почтения, предписанную киншу.
– Пусть Шестеро Кино Раа не оставят тебя своими милостями! – Он замер, сложив ладони у груди.
Взирая на низко склоненную голову Орри, Фарасса на миг представил стрелу, что вопьется ему в затылок, и буркнул:
– Да свершится их воля! Иди, таркол, готовься в дорогу!
* * *
Со стороны храма долетел протяжный звук флейт, потом звонкие молодые голоса затянули Песнопение; око Арсолана опускалось за холмы на западе, и жрецы славили светлого бога вечерним гимном.
Джеданна, склонив голову к плечу, слушал. Над ним колыхались тонкие ветви орхидей, усеянные цветами – огромными, яркими, невероятных оттенков и форм. Никто не знал, сколько их существует на свете – десятки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78