– Побереги перышки, осторожный керравао! – рявкнул в ответ Аскара и поманил Дженнака к бойнице: – Погляди, наком, что они делают… Ну и ловкачи!
– Мимо рва на полном скаку проносились всадники; то один, то другой нырял вниз, сраженный стрелой. Но остальные что-то метали в ров – как показалось Дженнаку, большие мешки. Барабан на сигнальной вышке смолк, и теперь он слышал лишь топот рогатых скакунов, свист стрел да шелест толстых шерстяных рукавиц, скользивших по стержням луков; изредка раздавался гневный глухой рев раненых животных. Тасситы же молчали.
– Что они делают? – Дженнак повернулся к длинному санрату.
– Бросают мешки с землей. Завалят ров в двух-трех местах на ширину пяти копий и полезут на насыпь. – Аскара шевельнул плечами. – Не знаю, чего они добиваются. Их всего втрое больше, чем нас, а без лестниц, больших щитов и превосходства пять к одному Фирату не взять.
– Может, какая-то хитрость?
– Может. Но эту штуку, – Аскара вытянул из ножен свой огромный клинок, – не перехитришь!
Дженнак тоже обнажил оружие и вместе с Грхабом сдвинулся влево, к вышке. У частокола было тесновато; сейчас тут трудились сотни полторы бойцов, да еще столько же стояло внизу, сменив длинные копья на секиры. Стрелки Аскары, согнувшиеся у амбразур, метали стрелы непрерывным потоком – у каждого было по два арбалета, и стоявшие рядом копейщики перезаряжали их. Люди эти, служившие на границе годами, часто сталкивались с тасситскими набегами и имели большой опыт на сей счет.
Дженнак, однако, понимал, что сейчас атакующих стрелами не остановишь: ночью можно поразить цель за пятьдесят шагов, но не за сто. Рукопашная схватка была почти неизбежна.
– Скоро… – пробормотал Грхаб за его спиной. – Скоро полезут, поганые ублюдки… Чтоб Хардар припек им задницы!
Ров был уже засыпан в двух местах, посередине и у самой юго-западной вышки. Темная масса спешившихся тасситов прихлынула к отвесному склону холма в полном молчании. У них были лестницы, но немного, и жерди с набитыми поперечинами; еще Дженнак заметил, что многие воины раскручивают ремни с крюками на концах. Под стеной скопилось уже с полтысячи человек, недоступных для стрелков, остальные смутными тенями маячили где-то за рвом, непрерывно передвигаясь на своих косматых скакунах. Вдруг оттуда долетел протяжный вопль – «Харра! Харра!», сверкнуло пламя, и из темноты понеслись огненные стрелы. Они падали подобно дождю, и каждая несла сразу две смерти – на остром своем наконечнике и на древке, где пылал промасленный жгут соломы. Грхаб притиснул Дженнака к бревнам, прикрывая собственным телом; кто-то на стене вскрикнул, кто-то выругался, но шум перекрыла команда санрата:
– Дротики! Горшки! Поторопитесь, ленивые ублюдки!
– Пусти! – Дженнак попытался вырваться из медвежьей хватки Грхаба, но тот держал крепко. – Пусти, проклятый Хардар!
– Хардар мудр, – пригибая Дженнака к земле, поведал сеннамит. – Он не любит, когда суются под стрелы без панциря. Вот когда дерьмодавы полезут наверх…
Под стеной грохнуло – раз, другой – и Дженнак ощутил едкий запах горючего масла. Масло это являлось не столь губительным, как огненное кейтабское зелье, называемое молниями Паннар-Са, но ожоги от него получались жуткие, и боевой клич тасситов на мгновенье сменился проклятиями и стонами. Дженнак вывернул шею, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но видел он сейчас лишь клочок звездного неба, нависший над краем бруствера. Внезапно в бревно, в локте от его лица, с глухим чмоканьем впился крюк, затем застучали жерди и лестницы, и, наконец, все звуки вновь перекрыл оглушительный вопль тасситов: «Харра! Харра!» Грхаб откачнулся вправо и рявкнул:
– Вот теперь – руби! Руби, паренек!
Снова паренек, подумал Дженнак, оглядывая стену. Стрелки, отложившие свое оружие, взялись за широкие секиры; за ними, отступив на пару шагов, вздымали древки копьеносцы. Снизу, где находились еще три тарколы, раздались слова команды, и воины ответили на них грозным ревом: «Одисс! Одисс! Ай-ят!»
– Не зевай! – крикнул Грхаб, широко размахиваясь посохом.
Железный шест свистнул, и голова тассита, возникшая над бруствером, словно взорвалась; человек безмолвно рухнул вниз, но на его месте тут же возник новый воин. Дженнак поднял клинки.
Нет, этот ночной бой на валу совсем не походил на схватку с Эйчидом! Багровыми языками металось пламя факелов, враги лезли по лестницам и веревкам, темным душным потоком перехлестывали через частокол, ревели, визжали и выли, потрясая топориками на длинных рукоятках, падали, стонали, умирали… На жутких их лицах в боевой раскраске метались, корчились тени, и выглядели они подобно ночным демонам – полуголые, окровавленные, ненасытные… Нет, в этом сражении не было ни красоты, ни достоинства, ни чести, как в поединках мастеров клинка и копья, и больше всего оно походило на бойню. Солдаты Одиссара, прикрываясь щитами, резали, рубили и кололи, и их наком тоже рубил и колол, сек податливую человеческую плоть, разбивал черепа, уродовал тела, посылал свои тайонельские клинки, словно косы в траву. Они потемнели от крови, сделавшись словно бы тяжелей, но этот первый признак усталости скользил мимо сознания Дженнака.
В какой-то миг на него наскочили трое; лезвия их топоров метались вокруг подобно готовым ужалить змеям. Он оборонялся, не в силах изловчиться и нанести удар, – эти степные воины действовали слишком стремительно, и, убив одного, он неминуемо попадал под топор другого. Но вдруг над плечом его мелькнул железный шест – словно копье, посланное в цель, – и один из противников рухнул наземь с развороченной грудью. Левый клинок Дженнака по рукоять погрузился в живот другого, хлынула кровь, тассит согнулся, выронив топор, и тут последний из оставшихся в живых метнул свое оружие. Лезвие его лишь слегка царапнуло шлем с головкой сокола – Грхаб успел перехватить топорище и с презрительной гримасой отшвырнул в сторону. Посох сеннамита приподнялся, попал тасситу между ног, подбросил в воздух, и воин, перелетев через изгородь, с жутким воплем канул в темноту.
– Клыки Хардара! Не скоро ты ляжешь на женщину, бычий помет! – Мрачное лицо Грхаба озарилось усмешкой.
Дженнак огляделся. Похоже, все было кончено: солдаты внизу добивали прорвавшихся степняков, стрелки у бойниц снова взялись за арбалеты, копьеносцы сноровисто перезаряжали им оружие. Кое-кто из них метал горшки с маслом, подпаливая фитили от факелов, но Аскара рявкнул, чтобы перестали зря тратить дорогое зелье, и языки пламени под стеной опали. В частоколе, перекрытом мокрыми шкурами, дымились, догорая, тасситские стрелы, на кровлях хижин тоже можно было разглядеть огненные точки, но никаких признаков пожара Дженнак не замечал.
На вал к нему поднялся Квамма, с другой стороны подошел Аскара с гигантским мечом в руках. Атлийский, мелькнуло в голове Дженнака; только в Стране Гор делали такие клинки с серпообразными широкими лезвиями, похожими на луну в ущербе.
– Сотню тут положили, не меньше, – Аскара обвел довольным взглядом заваленный мертвыми телами склон насыпи. – Да еще вдвое больше внизу… Бессмысленная атака! У этих вонючек бычье дерьмо вместо мозгов.
– Как сказать, – Квамма покачал головой. – Теперь они знают, сколько нас, знают, что в Фирате нет воинов Очага Гнева в тяжелых доспехах…
– …и знают, что мы с охотой наколем их на копья, – продолжил Аскара. – Кончай болтать, ощипанный керравао! Лучше скажи, никто не пытался прорваться со стороны реки?
– Нет, облезлый койот. Все было спокойно, как во время благодарственного Вечернего Песнопения. Думаю, и с севера тоже. – Квамма поднес ладони ко рту и крикнул: – Орри! Эй, Орри, тебе пришлось стрелять? Иди сюда! Наком ждет!
Кентиога возник из темноты и, почтительно сложив руки у груди, доложил милостивому накому и своим начальникам, что к северу от крепости никто не замечен и стрелять ему не было нужды. Сказал он это с явным неудовольствием, поигрывая свисавшей с запястья шерстяной рукавицей и с каким-то странным выражением посматривая на Дженнака. Но, возможно, виной тому были лишь ночные тени да пламя факелов, развеваемое ветром.
Дженнак склонился над трупом тассита с распоротым животом. Пахло от него навозом, дымом и давно не мытым телом; поморщившись, он напомнил себе, что Страна Степей – не Серанна, изобильная водами, и не Хайан, где каждый житель, купец ли, ремесленник или простой слуга, утром ополаскивает лицо и грудь, а вечером лезет в водоем. Тасситы, судя по запаху, мылись редко или не мылись вообще.
Зато этот мертвый воин не пожалел трудов, чтобы выглядеть пострашнее. Он был нагим до пояса, на груди его перекрещивались две широкие полосы, намалеванные охрой, плечи охватывали полосы поуже, извивающиеся, словно змеи. Лицо раскраской напоминало череп: глазные впадины густо зачернены, черное обведено желтым, черный овал вокруг губ, все остальное – белое, как выскобленная кость. Тассит был ужасен в смерти: глаза его закатились, меж приоткрытых губ торчал прикушенный язык и пузырилась кровавая пена; страшный след тайонельского клинка тянулся наискосок от ребер до паха. Так не похоже на благородную кончину Эйчида, подумал Дженнак и выпрямился. Санраты уже покинули его, пошли по валам, скликая своих людей и подсчитывая потери; воины зажигали новые факелы взамен сбитых в свалке, раненые шли к колодцу, где начали трудиться лекари, кое-кто из стрелков Кваммы с любопытством разглядывал убитых степняков и их оружие – топорики, ножи и небольшие, сильно изогнутые луки.
Грхаб ткнул мертвого тассита сапогом в бок:
– Хватит на него глазеть, балам. Пойдем к себе, отдохнем, выпьем пива и успокоим твою женщину. Если она еще жива, – мрачно добавил он.
– Что с ней могло случиться? – сказал Дженнак, чувствуя, как внезапно похолодело в груди. – Тасситы не добрались до бараков, а этот Орри, который так тебе не по нраву, стерег северный склон холма.
Однако он торопливо стал спускаться вниз, сопровождаемый ворчаньем Грхаба – мол, и тасситы увертливы, как змеи, и стрел они набросали достаточно, и этот Орри шустрый парень, глаз синице проткнет в темноте… да, шустрый и подозрительный, а Фирата мала, переплюнуть можно, и всяк тут на виду, если только не сидит, как велено, за бревенчатой стеной…
Вианна там и сидела – не столько с испуга, сколько повинуясь воле своего владыки. Два воина дежурили у входа, третий, постарше, расположился внутри в позе почтения – ладони сложены перед грудью, голова опущена – и тешил дочь Мориссы побасенками, которых всякому ротодайна было известно великое множество. При виде Дженнака и Грхаба он поклонился и исчез; Вианна же, смочив губку, принялась обтирать лицо и забрызганные кровью руки возлюбленного. Похоже, она хотела убедиться, что он цел и невредим.
Дженнак коснулся губами ее глаз и подмигнул Грхабу:
– Пива, учитель?
– Нет.
– Как нет? Ты же сказал: успокоим твою женщину, – тут Вианна метнула на Грхаба благодарный взгляд, – отдохнем, выпьем пива…
– Я хотел увести тебя с валов. Вокруг тьма и суета, а ты торчишь у самого факела, словно мишень для стрел. Запомни, балам: ты – светлорожденный, так побереги свои непрожитые дни. А потому не садись спиной ко входу в хоган, избегай толпы и после боя будь там, где положено накому.
– Это где же? – спросил Дженнак, глазами показывая Виа на кувшин с холодным пивом.
– Со своими санратами и телохранителями, а не среди воинов. – Грхаб, не выпуская из рук посоха, присел на корточки, сделавшись ростом чуть пониже Вианны. Она поднесла ему полную чашу, и сеннамит, поколебавшись, принял ее.
– Ну, я выпью… А ты, – толстый палец уставился на Дженнака, – точи клинки!
После боя Дженнаку хотелось пить; облизнув пересохшие губы, он через силу улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78