Давай спросим людей – о чем они думают, обращаясь к богам? И зачем им нужны боги? Чтобы охранить очаг? Защититься от беды? Обрести удачу? Найти верный путь на суше и в море? Или боги нечто большее, чем охранители, защитники и податели милостей? Что скажешь ты? – Карие глаза Чоч-Сидри остановились на коренастом полуголом кейтабце, с шеи которого свисало ожерелье из перламутровых пластин. Дженнак припомнил, что звали его Данго, и был он старшим над десятью воинами в абордажной команде «Тофала».
Данго запустил огромную пятерню в волосы и сморщил лоб:
– Не часто я говорю с богами, аххаль. Но если случается такое, то перво-наперво надо выбрать бога, который подходит к случаю. Ежели дело торговое, я советуюсь с Одиссом, а коль ноют кости – с Целителем Арсоланом. Сеннам даст совет, как найти дорогу в море… Ну, а если боишься шторма… хмм… Тут уж лучше потолковать с Паннар-Са!
Чоч-Сидри негромко рассмеялся; казалось, упоминание Морского Старика, древнего кейтабского демона, совсем не озадачило его. Он ткнул пальцем в ближайшего из людей Саона, хмурого рослого кентиога с иссеченным шрамами лицом.
– А о чем говоришь с богами ты? И кто из них тебе ближе? Тайонел? Арсолан? Сеннам?
– Да простят они меня, и Мейтасса с Одиссом тоже! Но я чаще обращаюсь к Коатлю, ахау воинов. Я советуюсь с ним, когда точить меч, а когда приготовить побольше стрел или мази, что заживляет раны. Когда-нибудь он даст мне последний совет – натянуть новые сапоги и собираться в дорогу! В Чак Мооль, я хочу сказать!
Он хрипло расхохотался.
– Вот! – со значением произнес Сидри, оборачиваясь к Саону. – Речь идет о совете! Ибо смысл молитвы в том и заключен – посоветоваться с богами! Испросить у них не милости, не помощи и не погибели врагам, но мудрого совета! Лишь слабые надеются, что боги даруют им удачу, победу и высокую сетанну, а ты, Саон, не слаб. А потому запомни: сильным дозволено просить лишь об одном – о милосердии к усопшим. О том, чтобы они ушли в Великую Пустоту не дорогой страданий, а тропами из лунных лучей и радужных шелков.
Саон крякнул и потер побагровевшие щеки ладонями, столь же большими и мозолистыми, как у кейтабцев. Правда, не весла и канаты оставили след на них, а рукоять меча, топорище секиры и древко копья– но в том ли суть? Руки его могли справиться и с веслом, и с канатом; и сам он казался надежным и прочным, будто гранитные скалы на берегу Ринкаса.
Но сейчас санрат был явно смущен. Оглядев своих воинов, он поправил окольцевавший предплечье браслет и пробормотал:
– Наверное, ты прав, Чоч-Сидри. Человек не должен выпрашивать у богов то, что способен сотворить сам, иначе Кино Раа только и делали бы, что выполняли наши просьбы. Ведь человек ненасытен! Стоит даровать ему одну милость, как он уже требует другой, забывая, что и богам нужно поесть, поспать, а иногда и присесть за кустами!
Одиссарцы ухмыльнулись; кейтабцы, более непосредственные, расхохотались. Потом один из них – Руен, стрелок из катапульты – спросил:
– Скажи, аххаль, властвуют ли наши боги в тех краях, куда мы держим путь? Или там они всего лишь духи, лишенные сил и божественной сущности? Услышат ли они нас? И подадут ли совет? Пусть не каждому черепашьему яйцу на этой посудине, но хотя бы нашим светлорожденным вождям?
Руен посмотрел в сторону хогана Чоллы Чантар, затем склонился перед восседавшим на циновке Дженнаком. Кейтабцы за его спиной откликнулись дружным гулом; очевидно, этот вопрос был всем интересен и беспокоил всех. Люди страшились остаться без покровительства своих богов, без их совета и поддержки, и взгляды их невольно обращались к светлорожденным потомкам Шестерых. Хорошо бы сотворить чудо, подумал Дженнак; какое-нибудь маленькое чудо, что укрепило бы сердца людей и подняло их дух. Но творить чудес он не умел и даже о своих пророческих видениях мог только рассказать, но не показать их, как сделал некогда Унгир-Брен на водной глади. Впрочем, хоть Унгир-Брен был далеко, рядом находились его глаза, уста и уши.
Прищурившись, Чоч-Сидри поглядел на солнечный диск и протянул к нему руку, стиснув другой плечо кейтабца.
– Ты видишь око Арсолана в небесах, Руен? Знай же, что за ним, над голубой чашей неба, лежит Чак Мооль, Великая Пустота, откуда прибыли к нам боги и куда они ушли… и куда Коатль в урочное время призовет каждого из нас. Так вот, Руен: все земли, и западные, и восточные, всего лишь зернышко маиса, брошенное на краю бездны, а имя той бездне – Чак Мооль. Сколь малы мы, и сколь велика она! Подул оттуда ветер и принес Великих Шестерых к нашей половинке маисового зернышка. Мог принести к другой – к той, куда мы сейчас плывем. Но это не изменило бы их божественной сущности, верно?
Мореход задумался, потом кивнул:
– Верно! Но мир не похож на круглое зернышко, мой господин. Всем известно, что он плоский, как маисовая лепешка.
– Кому это – всем? – Сидри внезапно насупился, и его лицо с изменчивыми чертами вдруг сделалось старше на половину века. – Всем глупцам, ты хочешь сказать? – Он выдержал паузу и закончил: – Нет, Руен, мир круглый, как твоя голова, если срезать с нее нос и уши. Круглый, как кокосовый орех! И об этом мы знаем давно, не только из Книги Тайн, из строк, написанных Сеннамом. – Задумчивость вдруг покинула Чоч-Сидри, и губы его растянулись в лукавой улыбке. – Ну, раз ты считаешь, что мир походит на лепешку, то скажи, кто сотворил его таким? Кто создал мир и людей?
Руен, хоть и был кейтабцем и, значит, прожженным мошенником, заколебался, понимая, что жреца в делах божественных не переспоришь. Но приятели подталкивали его локтями в бока, и наконец он решился, пробормотав:
– Мы, глупцы, полагаем, что землю, небесный свод и всех живущих под ним тварей вылепил своими щупальцами из ила и глины Паннар-Са. Но лишь Шестеро сделали одних тварей людьми, а других оставили такими, какими создал их Морской Старец. Они, Кино Раа, дали нам закон и Святые Книги, храмы и жрецов, понятия о добре и зле, и о том добре, что копят люди. – Тут Руен хищно ощерился и хлопнул ладонью по сумке, висевшей у пояса; в сумке зазвенело. – Но главное, – продолжал он, – Кино Раа научили нас строить корабли! Ибо что такое человек без корабля? Отрыжка Одисса, блевотина пьяной жабы!
Кейтабцы поддержали его согласным гулом, но Чоч-Сидри лишь покачал головой:
– Возможно, Паннар-Са и создал какой-то мир, похожий на лепешку, но разве что для собственного развлечения. Наш мир, как говорится в Книге Тайн, никто не сотворял. Как никто не занимался творением зверей и птиц, рыб и ползучих гадов. Ты правильно сказал, Руен, боги научили нас многому, но они не создавали людей, не лепили их из глины и не высекали из камня. Когда боги появились в Эйпонне, там было множество племен, кровожадных и диких, как звери, но все-таки отличных от зверей – и видом своим, и повадками.
– Значит, мир и люди существовали всегда? – спросил один из кейтабцев.
– Нет, – после долгого молчания отозвался Сидри.
– Черепашьи яйца! Но разве так может быть? Я этого не понимаю!
– Я сам не понимаю, – произнес жрец. – Но так сказано в Книге Тайн, а кто возьмет на себя смелость спорить с богами?
Когда воины и мореходы разошлись, Чоч-Сидри, взглядом испросив у Дженнака разрешения, присел рядом на циновку.
* * *
Время шло к вечеру, истекал десятый всплеск, и раскаленная под солнцем палуба заставляла с тоской вспоминать об утренней прохладе. От розоватых досок пахло нагретым деревом, из люка тянуло запахами еды и потными человеческими телами, но над всем царили морские ароматы, свежие и пронзительно острые. Закрыв глаза, Дженнак мог представить, что сидит на берегу, у стены родного дома, а вокруг хлопочут служители, раскатывая циновки трапез и заботливо наполняя их блюдами с дворцовой кухни. Правда, берег под ним раскачивался, над головой гудели канаты, а запах пищи не сулил ни голубей, фаршированных орехами, ни керравао, поджаренных на вертеле.
– Известно, – раздался над ухом Дженнака негромкий голос, – что до пришествия Шестерых в Эйпонне поклонялись множеству духов, Морскому Старцу Паннар-Са, сеннамитскому Хардару, Шишибойну и Тескатлимаге, Хуракану и Пляшущему Демоне Гриссе, Отцу Медведю и Брату Волку… Духи эти властвовали над людьми, и люди просили у них победы над врагами, богатства и телесной крепости. И сейчас еще многие верят, что Шестеро равны им могуществом и что все в мире вершится по их волеизъявлению. Но это не так, мой господин, совсем не так.
Эта речь вновь всколыхнула недавние сомнения Дженнака. Кто отнял у него Вианну? Боги? Вряд ли… Это было бы столь несправедливо! И несправедливость эта касалась не его, а Вианны: он всего лишь лишился возлюбленной, а она – целого мира! Непрожитой жизни, пусть короткой, но принадлежавшей ей по праву, нерожденных детей, неиспытанных радостей, непролитых слез… Нет, благие Кино Раа не могли действовать с такой жестокостью!
– Значит, люди? Фарасса, как подсказывали его пророческие видения? Но почему боги не остановили злодейство?
– Шевельнув губами, он едва слышно, почти бессознательно прошептал:
– Боги… Но что есть бог? Что, Сидри?
– Хороший вопрос! И задан он не тобой, а самими богами, ибо в Книге Тайн написано: что есть бог? А потом дан ответ: существо, наделенное бессмертием, великой силой и мудростью. Еще мы знаем, что боги наши добры, справедливы и что они не властны над судьбой. Если бы было иначе, мир сделался бы цветущим садом счастья, и в нем не росли бы ядовитые грибы и кактусы с отравленными шипами; исчезли бы войны, жестокость, болезни и раны, а смерть стала бы легкой, как сон после Вечернего Песнопения. Но это не так, мой повелитель, и, значит, боги, при всей их мудрости и доброте, не могут облегчить судьбу человека. Поразмышляй над этой истиной. Она неведома простым людям, часто считающим богов всесильными и всеведущими.
– Но тогда – зачем они?
– Хайя! Еще один хороший вопрос! Но разве этот кейтабец Руен уже не ответил на него? Есть множество вещей, над коими властны боги. Они дали нам знания, умения и искусства; они утешают в горе и радуются нашим победам и торжеству; они позволяют соразмерить наши поступки с божественными символами добра и красоты. Они даже посылают людям – избранным людям! – видения и вещие сны. Наконец, боги устами жрецов предупреждают нас о трясине сомнительного и зыбучих песках неверного… Разве этого мало?
– Отчего же Унгир-Брен, наш учитель, не говорил мне об этом? – спросил Дженнак.
Но Сидри только пожал плечами:
– Пока маис не созреет, из него не испечешь лепешку, мой господин!
Слишком много мудрости для человека, столь небогатого годами, подумал Дженнак. Речи его – речи аххаля, посвященного в тайны Чилам Баль, а не молодого жреца, недавно принявшего обет. Но разве ум измеряется лишь прожитыми годами? Опыт – возможно, но не ум; его даруют боги и судьба, или только судьба, если верно все, что сказал Чоч-Сидри о могуществе и бессилии богов.
Он всмотрелся в глаза жреца, и показалось ему, что на какой-то крохотный миг сочный цвет бобов какао сменился туманной нефритовой зеленью.
ГЛАВА 2
Месяц Войны. Бескрайние Воды к востоку от Панэрта н берег Лизира
Шел тридцать шестой день плавания; благостный месяц Плодов сменился бурным месяцем Войны, однако море оставалось спокойным. Днем оно блестело и переливалось на солнце, будто волшебный плащ из шкуры випаты, отсвечивающий всеми цветами и оттенками, сколько их есть в подлунном мире; на рассвете волны казались розоватыми, затем – сине-зелеными, а ближе к полудню слепили взор золотом и серебром. Вечером море темнело, становилось фиолетово-багровым, точно впитывая и растворяя в своей необъятной плоти кровавые яркие краски заката, но вскоре блеск его тускнел, сменяясь влажным бархатистым мраком. В окружении звезд поднималась луна, ночное око Арсолана, и на морской поверхности начинал мерцать серебристый тракт, тянувшийся от самого бopтa «Тофала» к горизонту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Данго запустил огромную пятерню в волосы и сморщил лоб:
– Не часто я говорю с богами, аххаль. Но если случается такое, то перво-наперво надо выбрать бога, который подходит к случаю. Ежели дело торговое, я советуюсь с Одиссом, а коль ноют кости – с Целителем Арсоланом. Сеннам даст совет, как найти дорогу в море… Ну, а если боишься шторма… хмм… Тут уж лучше потолковать с Паннар-Са!
Чоч-Сидри негромко рассмеялся; казалось, упоминание Морского Старика, древнего кейтабского демона, совсем не озадачило его. Он ткнул пальцем в ближайшего из людей Саона, хмурого рослого кентиога с иссеченным шрамами лицом.
– А о чем говоришь с богами ты? И кто из них тебе ближе? Тайонел? Арсолан? Сеннам?
– Да простят они меня, и Мейтасса с Одиссом тоже! Но я чаще обращаюсь к Коатлю, ахау воинов. Я советуюсь с ним, когда точить меч, а когда приготовить побольше стрел или мази, что заживляет раны. Когда-нибудь он даст мне последний совет – натянуть новые сапоги и собираться в дорогу! В Чак Мооль, я хочу сказать!
Он хрипло расхохотался.
– Вот! – со значением произнес Сидри, оборачиваясь к Саону. – Речь идет о совете! Ибо смысл молитвы в том и заключен – посоветоваться с богами! Испросить у них не милости, не помощи и не погибели врагам, но мудрого совета! Лишь слабые надеются, что боги даруют им удачу, победу и высокую сетанну, а ты, Саон, не слаб. А потому запомни: сильным дозволено просить лишь об одном – о милосердии к усопшим. О том, чтобы они ушли в Великую Пустоту не дорогой страданий, а тропами из лунных лучей и радужных шелков.
Саон крякнул и потер побагровевшие щеки ладонями, столь же большими и мозолистыми, как у кейтабцев. Правда, не весла и канаты оставили след на них, а рукоять меча, топорище секиры и древко копья– но в том ли суть? Руки его могли справиться и с веслом, и с канатом; и сам он казался надежным и прочным, будто гранитные скалы на берегу Ринкаса.
Но сейчас санрат был явно смущен. Оглядев своих воинов, он поправил окольцевавший предплечье браслет и пробормотал:
– Наверное, ты прав, Чоч-Сидри. Человек не должен выпрашивать у богов то, что способен сотворить сам, иначе Кино Раа только и делали бы, что выполняли наши просьбы. Ведь человек ненасытен! Стоит даровать ему одну милость, как он уже требует другой, забывая, что и богам нужно поесть, поспать, а иногда и присесть за кустами!
Одиссарцы ухмыльнулись; кейтабцы, более непосредственные, расхохотались. Потом один из них – Руен, стрелок из катапульты – спросил:
– Скажи, аххаль, властвуют ли наши боги в тех краях, куда мы держим путь? Или там они всего лишь духи, лишенные сил и божественной сущности? Услышат ли они нас? И подадут ли совет? Пусть не каждому черепашьему яйцу на этой посудине, но хотя бы нашим светлорожденным вождям?
Руен посмотрел в сторону хогана Чоллы Чантар, затем склонился перед восседавшим на циновке Дженнаком. Кейтабцы за его спиной откликнулись дружным гулом; очевидно, этот вопрос был всем интересен и беспокоил всех. Люди страшились остаться без покровительства своих богов, без их совета и поддержки, и взгляды их невольно обращались к светлорожденным потомкам Шестерых. Хорошо бы сотворить чудо, подумал Дженнак; какое-нибудь маленькое чудо, что укрепило бы сердца людей и подняло их дух. Но творить чудес он не умел и даже о своих пророческих видениях мог только рассказать, но не показать их, как сделал некогда Унгир-Брен на водной глади. Впрочем, хоть Унгир-Брен был далеко, рядом находились его глаза, уста и уши.
Прищурившись, Чоч-Сидри поглядел на солнечный диск и протянул к нему руку, стиснув другой плечо кейтабца.
– Ты видишь око Арсолана в небесах, Руен? Знай же, что за ним, над голубой чашей неба, лежит Чак Мооль, Великая Пустота, откуда прибыли к нам боги и куда они ушли… и куда Коатль в урочное время призовет каждого из нас. Так вот, Руен: все земли, и западные, и восточные, всего лишь зернышко маиса, брошенное на краю бездны, а имя той бездне – Чак Мооль. Сколь малы мы, и сколь велика она! Подул оттуда ветер и принес Великих Шестерых к нашей половинке маисового зернышка. Мог принести к другой – к той, куда мы сейчас плывем. Но это не изменило бы их божественной сущности, верно?
Мореход задумался, потом кивнул:
– Верно! Но мир не похож на круглое зернышко, мой господин. Всем известно, что он плоский, как маисовая лепешка.
– Кому это – всем? – Сидри внезапно насупился, и его лицо с изменчивыми чертами вдруг сделалось старше на половину века. – Всем глупцам, ты хочешь сказать? – Он выдержал паузу и закончил: – Нет, Руен, мир круглый, как твоя голова, если срезать с нее нос и уши. Круглый, как кокосовый орех! И об этом мы знаем давно, не только из Книги Тайн, из строк, написанных Сеннамом. – Задумчивость вдруг покинула Чоч-Сидри, и губы его растянулись в лукавой улыбке. – Ну, раз ты считаешь, что мир походит на лепешку, то скажи, кто сотворил его таким? Кто создал мир и людей?
Руен, хоть и был кейтабцем и, значит, прожженным мошенником, заколебался, понимая, что жреца в делах божественных не переспоришь. Но приятели подталкивали его локтями в бока, и наконец он решился, пробормотав:
– Мы, глупцы, полагаем, что землю, небесный свод и всех живущих под ним тварей вылепил своими щупальцами из ила и глины Паннар-Са. Но лишь Шестеро сделали одних тварей людьми, а других оставили такими, какими создал их Морской Старец. Они, Кино Раа, дали нам закон и Святые Книги, храмы и жрецов, понятия о добре и зле, и о том добре, что копят люди. – Тут Руен хищно ощерился и хлопнул ладонью по сумке, висевшей у пояса; в сумке зазвенело. – Но главное, – продолжал он, – Кино Раа научили нас строить корабли! Ибо что такое человек без корабля? Отрыжка Одисса, блевотина пьяной жабы!
Кейтабцы поддержали его согласным гулом, но Чоч-Сидри лишь покачал головой:
– Возможно, Паннар-Са и создал какой-то мир, похожий на лепешку, но разве что для собственного развлечения. Наш мир, как говорится в Книге Тайн, никто не сотворял. Как никто не занимался творением зверей и птиц, рыб и ползучих гадов. Ты правильно сказал, Руен, боги научили нас многому, но они не создавали людей, не лепили их из глины и не высекали из камня. Когда боги появились в Эйпонне, там было множество племен, кровожадных и диких, как звери, но все-таки отличных от зверей – и видом своим, и повадками.
– Значит, мир и люди существовали всегда? – спросил один из кейтабцев.
– Нет, – после долгого молчания отозвался Сидри.
– Черепашьи яйца! Но разве так может быть? Я этого не понимаю!
– Я сам не понимаю, – произнес жрец. – Но так сказано в Книге Тайн, а кто возьмет на себя смелость спорить с богами?
Когда воины и мореходы разошлись, Чоч-Сидри, взглядом испросив у Дженнака разрешения, присел рядом на циновку.
* * *
Время шло к вечеру, истекал десятый всплеск, и раскаленная под солнцем палуба заставляла с тоской вспоминать об утренней прохладе. От розоватых досок пахло нагретым деревом, из люка тянуло запахами еды и потными человеческими телами, но над всем царили морские ароматы, свежие и пронзительно острые. Закрыв глаза, Дженнак мог представить, что сидит на берегу, у стены родного дома, а вокруг хлопочут служители, раскатывая циновки трапез и заботливо наполняя их блюдами с дворцовой кухни. Правда, берег под ним раскачивался, над головой гудели канаты, а запах пищи не сулил ни голубей, фаршированных орехами, ни керравао, поджаренных на вертеле.
– Известно, – раздался над ухом Дженнака негромкий голос, – что до пришествия Шестерых в Эйпонне поклонялись множеству духов, Морскому Старцу Паннар-Са, сеннамитскому Хардару, Шишибойну и Тескатлимаге, Хуракану и Пляшущему Демоне Гриссе, Отцу Медведю и Брату Волку… Духи эти властвовали над людьми, и люди просили у них победы над врагами, богатства и телесной крепости. И сейчас еще многие верят, что Шестеро равны им могуществом и что все в мире вершится по их волеизъявлению. Но это не так, мой господин, совсем не так.
Эта речь вновь всколыхнула недавние сомнения Дженнака. Кто отнял у него Вианну? Боги? Вряд ли… Это было бы столь несправедливо! И несправедливость эта касалась не его, а Вианны: он всего лишь лишился возлюбленной, а она – целого мира! Непрожитой жизни, пусть короткой, но принадлежавшей ей по праву, нерожденных детей, неиспытанных радостей, непролитых слез… Нет, благие Кино Раа не могли действовать с такой жестокостью!
– Значит, люди? Фарасса, как подсказывали его пророческие видения? Но почему боги не остановили злодейство?
– Шевельнув губами, он едва слышно, почти бессознательно прошептал:
– Боги… Но что есть бог? Что, Сидри?
– Хороший вопрос! И задан он не тобой, а самими богами, ибо в Книге Тайн написано: что есть бог? А потом дан ответ: существо, наделенное бессмертием, великой силой и мудростью. Еще мы знаем, что боги наши добры, справедливы и что они не властны над судьбой. Если бы было иначе, мир сделался бы цветущим садом счастья, и в нем не росли бы ядовитые грибы и кактусы с отравленными шипами; исчезли бы войны, жестокость, болезни и раны, а смерть стала бы легкой, как сон после Вечернего Песнопения. Но это не так, мой повелитель, и, значит, боги, при всей их мудрости и доброте, не могут облегчить судьбу человека. Поразмышляй над этой истиной. Она неведома простым людям, часто считающим богов всесильными и всеведущими.
– Но тогда – зачем они?
– Хайя! Еще один хороший вопрос! Но разве этот кейтабец Руен уже не ответил на него? Есть множество вещей, над коими властны боги. Они дали нам знания, умения и искусства; они утешают в горе и радуются нашим победам и торжеству; они позволяют соразмерить наши поступки с божественными символами добра и красоты. Они даже посылают людям – избранным людям! – видения и вещие сны. Наконец, боги устами жрецов предупреждают нас о трясине сомнительного и зыбучих песках неверного… Разве этого мало?
– Отчего же Унгир-Брен, наш учитель, не говорил мне об этом? – спросил Дженнак.
Но Сидри только пожал плечами:
– Пока маис не созреет, из него не испечешь лепешку, мой господин!
Слишком много мудрости для человека, столь небогатого годами, подумал Дженнак. Речи его – речи аххаля, посвященного в тайны Чилам Баль, а не молодого жреца, недавно принявшего обет. Но разве ум измеряется лишь прожитыми годами? Опыт – возможно, но не ум; его даруют боги и судьба, или только судьба, если верно все, что сказал Чоч-Сидри о могуществе и бессилии богов.
Он всмотрелся в глаза жреца, и показалось ему, что на какой-то крохотный миг сочный цвет бобов какао сменился туманной нефритовой зеленью.
ГЛАВА 2
Месяц Войны. Бескрайние Воды к востоку от Панэрта н берег Лизира
Шел тридцать шестой день плавания; благостный месяц Плодов сменился бурным месяцем Войны, однако море оставалось спокойным. Днем оно блестело и переливалось на солнце, будто волшебный плащ из шкуры випаты, отсвечивающий всеми цветами и оттенками, сколько их есть в подлунном мире; на рассвете волны казались розоватыми, затем – сине-зелеными, а ближе к полудню слепили взор золотом и серебром. Вечером море темнело, становилось фиолетово-багровым, точно впитывая и растворяя в своей необъятной плоти кровавые яркие краски заката, но вскоре блеск его тускнел, сменяясь влажным бархатистым мраком. В окружении звезд поднималась луна, ночное око Арсолана, и на морской поверхности начинал мерцать серебристый тракт, тянувшийся от самого бopтa «Тофала» к горизонту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78