– Значит, ты, телохранитель, будешь пить, а я, наком, – чистить оружие? Где же справедливость, наставник!
– Справедливость в том, что мой посох точить не нужно, и в том, что ты – наком, а я – простой воин, и еще в том, что сейчас придут твои санраты – сказать, скольких дерьмодавов мы прикончили и каковы потери.
– Санраты… Они-то здесь при чем?
Грхаб шумно отхлебнул хмельного.
– Придут санраты, – повторил он, – и увидят: наком не пьет, наком не обнимает свою женщину, наком занят делом – чистит свои клинки. Клянусь тремя хвостами Хардара, они удивятся и возрадуются, что у них такой вождь! А ты им скажешь… Что ты им скажешь, балам? – Оторвавшись от чаши, сеннамит уставился на Дженнака. Тот ответил растерянным взглядом.
– Ты им скажешь так: если в полдень битва, точи меч на рассвете. Хайя!
Мощная длань Грхаба протянулась к дверному проему, и Дженнак увидел, что небо над восточной стеной Фираты начало сереть.

* * *
Утром тасситская орда снялась и откочевала куда-то, скрывшись с глаз, растаяв среди кустарника и травы, – или, быть может, затаилась среди холмов, что обступили маленькую крепость. Воины занялись делом: проводили в Чак Мооль павших, сожгли их тела, закопали прах в южной стене насыпи, посвященной, по обычаю, заступнику Арсолану. Потом они вышвырнули за изгородь трупы врагов, собрали трофеи, натаскали в цистерну воды из реки; Дженнак же точил оружие и вел поучительные беседы со своими санратами. Два дня прошли спокойно, на третий из прерии прибежал человек.
На вид он казался сущим пожирателем грязи – такой же невысокий, сухощавый и смуглый – но Аскара встретил его как давнего знакомца, провел на площадь к колодцу и пояснил, что Иллар-ро – лазутчик, один из немногих охотников шилукчу, умевших ездить на тасситских скакунах. По словам санрата, Иллар изредка появлялся в крепости, оставляя шифрованные донесения, которые следовало тут же передавать на восток. И в этот раз охотник сунул Аскаре клочок кожи с условными значками, после чего на вышке загрохотал барабан. Дженнаку не понадобилось много времени, чтобы узнать код и догадаться, что Иллар – человек Фарассы.
Впрочем, в том не было ничего предосудительного; все шпионы относились к Очагу Барабанщиков и занимали в нем весьма почетное положение. Разумеется, не такое, как потомки благородных родов, что отправлялись посланниками в Великие Уделы, и не такое, как судьи, разбиравшие споры меж родовой знатью, купцами, иноземцами и простым людом; однако лазутчики считались гораздо выше гонцов, которые доставляли указы сагамора в одиссарские селения и города, оглашая их на площадях. Большинство таких искусников, добывавших сведения для Фарассы в чужих землях, сами являлись уроженцами этих земель, падкими на одиссарское серебро, но были среди них и люди вроде Иллара, способные рядиться хоть в перья попугая, хоть голубя, хоть гуся. Сам Иллар-ро, по правде говоря, походил на слегка ощипанного степного стервятника, но что поделаешь, все тассйты были такими.
Передав послание, охотник сложил у низкой стены сенота свой мешок, колчан со стрелами и лук в налучнике из коры, уселся перед наследником и егосанратами в почтительной позе, выпил просяного шебу и доложил, что в прерии бродят целые полчища дикарей. Ему пришлось бросить своих быков и уйти в холмы, чтобы не попасться на глаза тасситским всадникам: собралось слишком много племен, и обычная уловка – выдать себя перед тоуни за отанча, а перед отанчами за кодаута – могла привести прямо к столбу пыток.
Аскара выслушал лазутчика, велел подлить ему хмельного и заметил, что воинство, от коего бежал Иллар-ро, попыталось штурмовать Фирату в День Пальмы, в ночное время, но было отбито с изрядными потерями и изгнано с позором в степь. Охотник принялся дотошно выспрашивать насчет раскраски воинов, количества перьев в волосах, узоров на топорищах и поясах, формы ножей и наконечников стрел. Наконец Квамма вызвал Орри Стрелка и распорядился принести трофейный лук с колчаном. Увидев их, Иллар оскалил зубы в усмешке.
– Ха! Хирты! Эти торопливые голодранцы! – Он поддел пальцем тетиву и презрительно скривился: – Сплетена из женских волос, а не из жил. На колчане – охряные и белые ромбы… стрелы тоже выкрашены охрой… вот, посмотри, мой наком. – Охотник продемонстрировал стрелу Дженнаку. – Хирты, точно! Самые бедные из всех восточных Кланов, а потому и самые жадные! Я-то видел других.
– Кого? – сразу помрачнев, спросил Аскара.
– Отанчей и себров. А с ними – всадников из Срединной Прерии, что несли на копьях по два бычьих хвоста.
Аскара помрачнел еще больше. Скользнув взглядом по Квамме и Орри, который с интересом рассматривал тасситский лук, он повернулся к Дженнаку и пояснил:
– Эти, с двумя хвостами на копьях, воины самого Ко-ко’наты. Умелые бойцы, светлорожденный! Да и отанчи не хуже… Раньше они нас не трогали – от Фираты до их кочевий дней десять пути.
– Четырнадцать, – уточнил охотник. – Но все, милостивые господа, когда-нибудь случается в первый раз.
– Значит, и отанчи эти в первый раз отведают одиссарского железа, – заметил Квамма; потом, подмигнув Аскаре, ткнул его в тощий бок: – Что приуныл, облезлый койот? Если в полдень битва, точи меч на рассвете, как говорит наш наком! Точи свой меч! Таким огромным клинком, как у тебя, можно выпустить кишки всем пожирателям грязи отсюда и до Западных гор!
Но Аскара словно не слышал подначки. Насупившись, почесывая костлявое плечо, он с задумчивостью уставился на облака в высоком светлом небе и огненный зрачок Арсолана, пылавший над степью. Взгляд его скользил над крышами бараков, поросшими травой, над возвышением насыпи и бревенчатым тыном, над плотными зарослями колючего кактуса, словно санрат пытался разглядегь полчиша всадников на рогатых скакунах, что торопились к стенам его крепости. Наконец он спросил:
– Сколько их?
Иллар уклончиво усмехнулся:
– Кто сочтет звезды на небе, господин?
– Их больше, чем этих хиртов? – Аскара пнул колчан с оранжевыми и белыми ромбами, валявшийся на земле.
– Уж всяко не меньше…
– Точнее, ты, сын черепахи! – Лицо санрата налилось кровью, он с угрозой занес над головой лазутчика кулак. – Говори! И помни, кто перед тобой! Наш наком и наследник Удела Одисса!
– Если у тебя свербит в ухе, милостивый господин, не надо чесать под мышкой. – Покрытое пылью лицо Илла-ра насмешливо сморщилось. – Я сказал все, что видел, все, что было мной написано и что передали твои барабанщики. Клянусь благоволением Мейтассы!
– Плохо же ты глядел, падаль! – Кулак Аскары метнулся вниз, но Дженнак придержал руку санрата.
– Дареному попугаю не заглядывают в клюв, – спокойно произнес он. – Теперь мы знаем, что в степи бродит орда, – чего же еще? Может, их пять тысяч, может, десять… Что от этого изменится? Брат мой Джиллор придет с войском не раньше Дня Камня или Глины, а до того мы должны защищать Фирату. Не так ли, санрат?
Квамма хлопнул себя по мясистым ляжкам.
– Внимание и повиновение! Мудрые слова, мой наком, мудрые слова! Если бы мы и проведали сейчас, сколько дерьмодавов бродит в прерии, это не прибавило бы нам ни единого копья! Пусть будет, что будет. Все в руках Шестерых!
– Да свершится их воля! – Повернувшись к лазутчику, Дженнак кивнул на пестро размалеванный колчан: – Выходит, у каждого тасситского Клана есть свои знаки? Как в Серанне в старые времена?
– Да, мой повелитель, – охотник почтительно сложил руки перед грудью. – Есть знаки, такие же, как наши. Одни украшают обувь иглами ежей, другие плетут пояса из змеиных шкур, третьи втыкают в волосы перья куропаток – и все они по-разному раскрашивают лицо, тело и оружие. Вот стрела хиртов, цвета охры… – он потянул из колчана стрелу. – Такая же у отанчей, но с черным кольцом посередине древка, и наконечник на ней плоский, не граненый. Себры, те…
Дженнак слушал его и постепенно начинал понимать, что этот охотник-шилукчу, этот неказистый, грязный, прокаленный степным солнцем человек воистину является знато– ком из знатоков. Он говорил на двух десятках тасситских наречий, он знал, где и когда кочуют восточные Кланы, он мог с тысячи шагов отличить дикого быка от прирученного скакуна, он ведал, как степняки вьщельшают шкуры, как плетут циновки, как заквашивают молоко. И он умел прятаться среди травы, в холмах и распадках, на берегах ручьев и редких озер, и даже в полупустыне, где только колючие кактусы тянули к небу свои искривленные ветви. Странно, что такой искусник не сумел счесть тасситских воинов!
Решив поразмыслить о том на досуге, Дженнак сказал:
– Раз у каждого из племен своя одежда и свое оружие, они легко отличат чужака. Ты обмолвился, Иллар-ро, что перед тоуни выдаешь себя за отанча, а перед отанчами за кодаута… Но всякий, бросив взгляд на твой лук, на твои нож и пояс, на твою обувь, легко разоблачит обман.
На смуглом лице охотника промелькнула лукавая усмешка.
– Люди – разные, мой господин. И даже здесь, в степи, все больше таких, кому нравятся луки отанчей, пояса себров, обувь хиртов, а ножи так и вовсе одиссарские. Тут, – он похлопал по лежавшему рядом плотно набитому мешку, – много всякого добра… стрелы десяти племен, краски, перья, сбруя, украшения… Если я захочу стать отанчем, то стану им, хотя бы в глазах тоуни. – Он снова усмехнулся. – Вот только лук я не меняю. Лук я сделал сам, мой светлый господин, и против него тот, что в руках твоего таркола, простая палка.
Иллар покосился на хиртский лук, небольшой, сильно изогнутый, с волосяной тетивой, и скорчил презрительную гримасу. Похоже, это задело Орри; он хмыкнул, с угрюмым выражением уставился на лазутчика и пробормотал:
– Для шилукчу всякий лук плох.
– Но из этого, почтенный таркол, не попадешь в глаз быку и с пятидесяти шагов! Клянусь мощью Тайонела! – Иллар склонил голову, как подобало при упоминании бога земной тверди. Вероятно, он знает не одни лишь барабанные коды, но и киншу, решил Дженнак.
Рука Орри легла на колчан с оранжевыми и белыми ромбами.
– Койот, раскрасивший шкуру охрой, не превратится в ягуара, – буркнул он, натягивая тетиву. – Лук, плохой для шилукчу, хорош для кентиога.
Свистнула стрела, впилась в один из столбов, что поддерживали сигнальную вышку, и Квамма с Аскарой одобрительно закивали головами. Видно, опытные воины догадывались, куда целил таркол, но Дженнаку сие было неведомо. Поймав его вопрошающий взгляд, Орри пояснил:
– Там сучок… не больше бычьего глаза… и шагов до столба – шестьдесят.
– Отличный выстрел, таркол! Кентиога и впрямь стреляют лучше шилукчу! – Охотник сокрушенно развел руками и поинтересовался: – Неужели ты никогда не промахиваешься?
– Никогда!
Иллар-ро оглядел Орри Стрелка с ног до головы и, почтительно приложив к груди грязную пятерню, произнес:
– Я, в общем-то, тоже.

* * *
Лазутчик не солгал – у западного одиссарского рубежа бродили не только воины хиртов. Вероятно, этот Клан, первым напавший на Фирату, подчинялся некой общей стратегии, заранее разработанной и согласованной, а не слепому порыву жадности или ненависти. Располагай Аскара лишь отрядом своих стрелков, хирты могли бы, пожалуй, ворваться в крепость или настолько ослабить гарнизон, что ему не удалось бы отбить следующую атаку. Подобного не случилось; и, заплатив жизнями трех сотен воинов, хирты выяснили, что оборона Фираты крепка, людей в ее стенах много, но все – легковооруженные, без прочных костяных доспехов, больших щитов и длинных копий с древками из железного дерева, которыми можно остановить скакунов. Разумеется, то, что стало известно вождям хиртов, знал теперь и предводитель всего степного воинства.
Оно затопило прерию в День Ягуара, благоприятствующий битвам, внезапным нападениям, сокрушительным атакам и штурмам крепостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78