- Я за себя сижу.
- Чего-то не поделили?
- Что? - не понял Сизов.
- Почем я знаю?.. Ну, Мухомор! Силен мужик!..
Сизов молчал. Силен? Нет, он слаб. Слишком легко поддается чужому влиянию. Это еще в Саратове сказала ему та, что звалась женой. Молодая и красивая. А он был не - молод, когда встретил ее. И полюбил, как только могут любить немолодые, никогда прежде не любившие. Он делал все, что она хотела, и вначале ей это нравилось. А потом надоело. "Нет в тебе гордости", - сказала ему. "Твоей хватит на обоих", - пошутил он. Да не вышла шутка. Нельзя, видно, любить без оглядки. Сладок пряник, да приедается...
"Хоть бы избил меня, что ли", - сказала она в другой раз. Он ужаснулся. Потом рассмеялся, решив, что над ним подтрунивают. Но она была серьезна. Маялась, не любя.
Понял он это позднее, уже здесь, в тайге. А тогда был как слепой, тыкался туда-сюда, не зная, что еще для нее сделать. И дождался слов, от которых и сейчас, при воспоминании, холодом обдает сердце: "Я люблю другого, уходи". Никого она не любила, просто сама не знала чего хотела. Так всегда бывает, когда женщина не любит. Но и это дошло до него позднее. А тогда, закоченев от ее слов, ничего не помня, собрался и уехал. В эти далекие места, где служил когда-то пограничником. И отыскал Сашу Ивакина, замечательного парня, с которым вместе служил на заставе. Он старшиной-сверхсрочником, а Саша - салажонком-первогодком. Тогдашняя служебная взаимосимпатия здесь обернулась настоящей дружбой и привела их в одну геологическую партию...
- А кто видел? - спросил Красюк.
- Кого?
- Тебя. Как ты его столкнул.
- Я видел.
- А свидетели?
- Я видел, - угрюмо повторил Сизов. - Стояли мы вон над тем обрывом. У меня камень под ногой подвернулся, и я чуть не загремел вниз. Сам-то удержался, а Сашу, который кинулся ко мне, толкнул. Не нарочно толкнул... Но лучше бы самому...
- Ну и что?
- А то. Я вот живой, а Саши нету.
- Ты, когда вернулся, сам на себя, что ли, наговорил?
- Ничего не наговаривал. Рассказал, как все было.
- Ну, лопух! - изумился Красюк. - Лопух так лопух! Много видел, но такое - впервые. Кто тебя за язык тянул? Сказал бы: сам упал.
- Кому?
- Кому, кому... Прокурору.
- А что сказать себе?
Красюк злобно плюнул, взмахнул руками, даже повернулся кругом от возмущения и снова воззрился на Сизова.
- Ты что - дурак? Или сроду так? Тебе же срок припаяли за здорово живешь!
- Что срок? Человека-то нет. Друга нет.
- Тьфу ты! Чокнутые эти ученые, совсем чокнутые! Ему-то все равно, а тебе жить.
- Разве я мог жить после этого?
- Не мог жить на воле - ломай хребет на лесоповале. Тебе помереть не дадут, начальство за тебя головой отвечает. Ты тут пронумерован, как ботинок...
- Тут я искупаю свою вину.
- Да вины-то твоей нету! - заорал Красюк, и крик его, отскочив от скалы, вернулся звенящим эхом - "ту-у!"
- Есть моя вина, - твердо сказал Сизов. - В этой экспедиции я был за начальника, а он - мой подчиненный. У него жена в Никше осталась, ребенка ждала.
- Вот дурак так дурак! - не мог успокоиться Красюк. - А, иди ты! махнул он рукой. - Я купаться пойду.
Он размашисто пошагал обратно. Остановился в отдалении, оглянулся, крикнул брезгливо:
- А еще треплется - человека убил! Тоже мне - фраер!..
Сизов не отозвался. Стоял все там же, ничего не слыша, смотрел на темный срез обрыва, вспоминал.
* * *
Ближайшая сопка, заросшая соснами да кедрачом, увитым лианами, была перед ними, загораживала дорогу на юг.
Звериных троп, ведущих вверх, не оказалось, и пришлось лезть через заросли. К счастью, они были не сплошняковые, а тянулись как бы террасами, огибая склон. За каждой простиралась широкая полоса редколесья, а потом опять стеной вставала чащоба. Странно было видеть такое, будто кто-то нарочно высадил лес так вот, полосами.
Временами казалось, что до вершины осталось совсем ничего: вот она, за этим лесочком. Но дальше были другой склон и другой лес.
В одной из этих лесополос навстречу им вышла небольшая косуля, подняла красивую голову и с каким-то изящным, захватывающим дух высокомерием посмотрела на людей.
- Стреляй! - выдохнул Паря срывающимся от нелегкого подъема голосом.
Хопер и сам уж сообразил, что неплохо бы запастись мясцом. Сдернул с плеча ружье, этим резким движением спугнул косулю, и она неторопливо побежала, мелькая хорошо видным белым пятном на заду. По пятну-то он и выстрелил. И попал.
Паря дико заорал, бросился к косуле, бившейся в кустах, одним махом ножа перерезал ей горло и поднял за задние ноги, чтобы стекала кровь. Видно было, что держать ему тяжело, но ни Хопер, ни Рыжий не спешили помочь. Стояли в стороне и смотрели, как на представление. В окровавленном тельце косули ничего красивого уже не было. Хопер смотрел на нее, не испытывая никакой радости от удачного выстрела. Скорее в нем зудело что-то вроде жалости.
- Ладно, потащили, - сказал он.
- Такую тяжелую? - заканючил Паря.
- Бросать, что ли? - удивился Хопер.
- Сварим прямо здесь. Запалим костер...
- А вода?
Паря промолчал. О воде давно уже у всех были главные думы.
- Поднимемся, посмотрим, куда дальше идти. Может, речку увидим.
Всю дорогу, пока шли к вершине, Хопер удивлялся странному чувству жалости, охватившему его. Решил, что это не косулю ему жалко, а патрон, напрасно израсходованный, один из четырех. Рано было стрелять, еще не больно-то оголодали. А патроны нужны будут совсем для другого...
Наверху шумел ветер. Здесь не досаждали комары, мошка не лезла в нос при каждом вдохе и открывались такие дали, что хотелось смотреть и смотреть.
Людей нигде не было видно. Зато разглядел Хопер несколько темных пятен воды в болотистой низине, по которой вразброс росли редкие деревья.
Туда, к воде, они и покатились, забыв об усталости. Как ни спешили, а до болотины добирались долго. Показалось даже, что слишком долго, будто она все время отодвигалась от них, как недавно отодвигалась вершина сопки.
Наконец они вышли на опушку, за которой простирались заросли сочной осоки. Под пихтой лежала куча лапника. Хопер повалился на нее и тут же вскочил: лапник был примят, на нем недавно кто-то отлеживался. Оглядевшись, он увидел серое пятно от погасшего костра и обрадовался. Эти "кто-то" были явно Мухомор с Красавчиком, больше здесь ходить некому.
- Вот тут мы и отдохнем, - сказал Хопер Рыжему, сидевшему возле брошенной в траву косули. И спросил: - А куда делся Паря?
- Побежал на болото воду искать.
- Эй! - крикнул Хопер. - Ты там не провались.
Паря не отозвался. Но скоро он вышел из-за кустов с охапкой осоки и еще каких-то толстых стеблей. Белые сочные комли свисали с его рук до самой земли.
- За водой далеко идти, - сказал он, сплюнув зеленую, как у коровы, жвачку, - Нате-ка пожуйте пока стебли. Водянистые, как сосульки.
Он захохотал. Но вдруг осекся, побледнел.
- Затошнило чего-то... Голова кружится...
Через минуту его начало рвать, желтая слюна поползла изо рта. Он повалился на спину, помотал головой и затих.
Хопер и Рыжий стояли над ним, не зная, что делать. Там вся вахта забегала бы тараканами: как же, зэк загибается. А тут и пожаловаться некому.
Потом Паря задергался.
- Судороги, - спокойно определил Рыжий. - Отравился, видать.
Присев на корточки, Хопер стал рассматривать принесенную Парей зелень. Стебли как стебли, только что толстые. Такие он не раз видел. Не ел, конечно, другой жратвы всегда хватало... А тут, когда не хватает? Черт знает, что тут можно есть, а чего нельзя...
К вечеру Паря совсем затих. Рыжий проверил пульс и ничего не нащупал. Неуверенно предположил:
- Закопать бы надо.
- Он же в бегах! - заорал Хопер. Такое предложение его разозлило. Найдут закопанного, поймут: не один был. Дотумкал?
Рыжий пожал плечами, зажмурился. Золотая птица, мотнувшая хвостом перед глазами, превратилась в обыкновенную ворону, и ему очень захотелось вернуться в барак, где все определено, все ясно и понятно.
* * *
Cизов смотрел на темный край обрыва, вспоминал.
Было это прошлым летом, когда они с Сашей ходили здесь, искали выходы касситерита. Вместе тогда подошли к обрыву, заглянули вниз. Он не в миг сообразил, что случилось, когда почувствовал, что земля уходит из-под ног. Уже падая, понял, что не удержится на краю, словно кошка, вывернулся в падении, откинул тело назад и в сторону. Толкнул что-то мягкое и тяжелое, услышал стук камней, улетающих туда, вниз, и короткий жуткий вскрик...
Этот вскрик до сих пор стоял в ушах. А сколько раз потом он снился ему, заставлял просыпаться в холодном поту...
Некоторое время он висел над пропастью, уцепившись руками за траву, ловя сапогами узкие уступы камней и замирая сердцем в ужасе от случившегося. Крик резко оборвался, послышался всплеск от падения в воду чего-то тяжелого, и все стихло.
Сизов тогда чуть следом не прыгнул. Наклонился над краем и отпрянул, испугался высоты. Сбежал вниз на зыбкую илистую отмель, что была возле серой стены, вертикально уходившей в воду, скинул телогрейку, сапоги и поплыл. Плавал под скалой, задыхаясь от озноба, кричал, звал. Тишина была немая, страшная. И вода была гладкая, мертвая. И ничего не плавало на поверхности, совсем ничего...
Ему и теперь захотелось туда, на отмель, словно там остались какие-то следы трагедии. И он полез на гору, нашел то место, где все случилось. Но склон, по которому он спускался прошлый раз, был размыт дождями, и Сизов пошел левее, рассчитывая подойти к скале с другой стороны, от водопада.
К своему удивлению, ни лощины, по которой должна была стекать речка, ни самой речки не обнаружил. Оставалось предположить, что это подземный поток и вырывается он из земли где-то посередине склона. Сам этот факт не мог не заинтересовать. Если бы они с Сашей в прошлом году знали это, то надолго задержались бы возле водопада: по осадкам, вынесенным подземным потоком, можно было бы определить, из каких пород сложена сопка.
Да ведь они и шли тогда к водопаду. Шли, да не дошли. А вот теперь он дойдет и посмотрит и этим как бы выполнит часть дела, начатого вместе с Сашей.
Нескоро, но все же Сизов нашел то место, откуда мощным ключом выбивался ручей. Небольшой, но стремительный, он вырыл глубокую яму под нависающим скальным карнизом и, уже успокоенный, переливался через край ямы с другой ее стороны, падал с обрыва. Осторожно подойдя к краю, Сизов увидел изумрудную россыпь водопада высотой метров двадцать. Спуститься здесь не было возможности.
Сизов хотел было подняться по склону, чтобы поискать для спуска другое место, но вдруг увидел в воде желтый блик, остро свекнувший на солнце. Такое часто бывает у родников, возле которых тешатся бездельники-туристы, не дающие себе труда убрать пустые бутылки, а то и осколки стекол.
Но здесь туристов не могло быть. Заинтересованный, Сизов подошел к воде и, стараясь не замутить ее, принялся шарить рукой по дну. Он сразу нащупал это и еще до того, как достал, понял - золото. Самородок был крупный, размером с наручные часы.
Походив возле ямы, он нашел еще два самородка, поменьше. Это была удача, о какой мечтают все, кто хоть раз углублялся в тайгу. Река вымывала из горы золото. Сколько же она намыла за многие годы? Сколько его в этом омуте? А сколько там, внизу, у озера?
С бьющимся сердцем Сизов опустился на камень. Мысли разбегались. Не терпелось сразу же начать мыть золото. Здесь его может оказаться куда больше, чем там, в заначке Красюка.
Но нельзя было говорить об этом Красюку. Во всяком случае, не сейчас. Пусть все идет, как шло. Отыщут они ту заначку, отдадут государству, вымолят прощение, а потом, освободившись, зарегистрируются законным порядком как золотодобытчики и придут сюда...
Эх, был бы жив Саша Ивакин!..
Он вернулся к костру только вечером. Не говоря ни слова, принялся жарить мясо.
- На гору, что ли, лазил? - спросил Красюк.
Сизов не ответил. Помолчав, заговорил о том, что надо как следует обжарить все мясо, иначе оно быстро испортится и тогда снова придется голодать, поскольку дорога не близкая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28