Такого Сизов не ожидал. Чего угодно, только не этого. Чтобы Татьяна, единственная женщина, на которую он молился, так скоро забыла погибшего мужа! Хотел повернуться и уйти, да ноги не слушались.
В глубине дома кто-то кашлянул, хрипло, спросонья, и зашлепал босыми ногами по чисто вымытому полу. Сизов оторопело смотрел на вышедшего к нему человека и ничего не понимал. Ему вдруг подумалось, что это сон. Бывало такое, сколько раз, особенно там, в заключении, снилось несусветное, страшное, он знал, что это всего лишь сон, старался проснуться и не мог.
- Валентин? - спросил человек голосом Саши Ивакина. Повернулся, крикнул обрадованно: - Таня! Так это же Валентин!
Сизов обессиленно сел на табурет, стоявший у порога.
- Как это? - бормотал он. - Как же?..
- Чего у дверей? Проходи в дом.
- Саша?
- Саша, Саша! Да проходи в комнату.
Они обнялись, помяли друг друга, помолчали, борясь со слезой.
- Как ты?.. Рассказывай, - опомнился Ивакин.
- Это ты рассказывай.
- Хотя нет, сначала мыться. Как раз баню истопили.
- Но я ведь...
- Знаю, знаю...
Только тут до Сизова как следует дошло: точно - Саша Ивакин, живой и здоровый. Это его правило: первое, что должен сделать человек, вернувшийся из тайги, - помыться и переодеться.
- Я не один, - выговорил наконец. - Меня ждут. Трое нас...
- Тоже из тайги? Тогда всем в баню. Танюша! - крикнул Ивакин жене. Подбери что-нибудь из моего белья.
- Ты как?.. Ты же... - Сизов не договорил, не зная, как спросить о самом главном.
Поднял глаза и будто впервые увидел друга. Тот словно бы вырос. А может, просто похудел и потому вытянулся? Те же бездонно темные глаза в глубоких глазницах, тот же мягкий взгляд. Чисто выбритое лицо, каких Сизов столько дней не видел. И на этом чистом лице - багровый шрам, перекинувшийся со лба на скулу.
- Потом, все потом. Тащи свою команду в баню. Ты знаешь, где она.
Небольшая рубленая банька уже остыла, но она всем троим показалась как раз подходяще жаркой. Воды подогретой было меньше полкотла. Но ее хватило на всех: тайга научила довольствоваться малым.
Через час они сидели за столом, на котором было вяленое и жареное мясо, картошка, исходящая паром, и картошка на сковороде с яичницей, соленья всякие - дары тайги и, конечно, то, без чего не обходится ни одно застолье, не мутное самодельное, а чистое, как слеза, в фирменных бутылках.
- Рассказывай, - сразу потребовал Сизов, через стол пристально разглядывая Ивакина, того самого и вроде бы другого.
- Ты ешь. Еще наговоримся.
- Как я могу есть? Ты же... - Он опять не нашелся как это назвать и замолчал.
- Все обошлось, и ладно.
- Я же тогда... сам...
- Нет, это я сам. Оступился на краю обрыва и упал.
- Нет, это я тебя толкнул...
- Я уже и сам падал. Это хорошо помню.
Таня побледнела, встала из-за стола и ушла в другую комнату.
- Как же так? Я ведь слышал, как ты упал в воду. Долго плавал там, искал тебя...
- Это, должно быть, камень упал. А я застрял на кустах, что посередине, на скале растут. Помнишь зеленую полосу? Кусты упругие, откинули меня к стене. А там уступчик в полметра. - Ивакин потрогал шрам на лице. - Вот память... Сколько пролежал без сознания - не знаю. Очнулся, а тебя нет.
Сизов ударил себя кулаком по лбу.
- Чувствовал - что-то не так! Ведь чувствовал, а ушел. Вину свою поволок, как юродивый, - нате, глядите, казните!..
- Сколько там пролежал, не знаю. Не мог даже кричать, звать на помощь. Решил: чем так пропадать, лучше утонуть. Перевалился через кусты и - в воду. А она ледяная, как обожгла. Это, наверное, и помогло выплыть. Выплыть-то выплыл, а свалился в горячке. Хорошо склад был, а то бы...
- Значит, это ты склад использовал? Я так и подумал: кто-то сильно бедствующий.
- Как подумал? Когда?
- Недавно. Мы с ним там были, - показал он на Красюка, жадно поедающего жареную картошку.
- Бедствующий - не то слово. Не знаю, как выжил. А потом пришлось зимовать. По снегам-то не больно выберешься. Сам, пожалуй, не дотянул бы до весны. Нанаец выручил, вышел на дым костра, который я жег.
- Чумбока? - изумился Сизов, вскинув глаза на своего спасителя, сидевшего за столом напротив.
- Нет, того звали Полокто.
- Моя его знай, - сразу отозвался Чумбока.
- У него зимовье неподалеку. Там и перезимовал. А весной вернулся к озеру, заложил шурф.
- Шурф?!
- Ты только погляди! - Ивакин сорвался с места, выскочил в сени, вернулся с небольшим свертком, сдвинул тарелки и вывалил на стол груду темно-бурых камней. - Касситерит. Да какой!..
- Значит, это был твой шурф? - Сизов взял камень, рассмотрел со всех сторон и протянул Красюку. - Узнаешь?
- Камень как камень. Все они одинаковые.
Сизов засмеялся. Впервые за этот день, с утра державший его в небывалом напряжении.
- Ну, конечно, для тебя все, что не золото, - просто камни.
- Ясное дело. - Красюк обернулся, поглядел в угол, где стоял карабин Чумбоки и было свалено в кучу все их имущество.
- Не бойся, не пропадет, - сказал Сизов.
Ивакин тоже посмотрел в угол, спросил:
- Что у вас там?
- Золото.
- Золото? Откуда?
- Слышал, в прошлом году вертолет с золотом разбился? Все погибли, а вот он, - показал на Красюка, - остался жив. Охранником там был. Комиссия двадцати килограммов недосчиталась, и его посадили. А теперь мы это золото нашли, несем сдавать. Верно, Юра?
Повернувшись к Красюку, сидевшему слева, Сизов посмотрел на него в упор, ловя ускользающий взгляд. Красюк промолчал.
Подняли рюмки, чокнулись и выпили за то, что все, слава богу, окончилось благополучно.
Потом Сизов достал из кармана узелок, развязал.
- А вот об этом что скажешь?
Ивакин взял все три самородка, покатал на ладони, положил их обратно на тряпицу. Затем, ни слова не говоря, встал, прошел в другую комнату и принес два самородка.
- А об этом?
- Значит, ты и там был первым! - восхищенно воскликнул Сизов, рассматривая поблескивающие камушки, похожие на те, что были у него.
- Это не имеет значения.
В сенях заскрипели половицы. Сизов быстро сгреб все самородки в свою тряпицу, сунул в карман. Дверь без стука отворилась и в комнату, пригнувшись под притолокой, шагнул худощавый человек, в котором Сизов сразу узнал местного милицейского уполномоченного Грысина. На нем была серая брезентовая куртка, такие же, никогда не знавшие утюга, брюки, плоская пыльная кепка на голове - как есть работяга, идущий со смены на комбинате.
- Привет честной компании, - сказал Грысин глухим бесцветным голосом, оглядывая поочередно всех, сидевших за столом.
Саша Ивакин встал, развел руками.
- Степан Степаныч! Прошу к нам.
- Да я, собственно, не в гости. Мне сказали: люди из тайги пришли... Полагается узнать.
- Меня вы знаете, - сказал Сизов, тоже вставая.
- Тебя знаю. Осужденный, а потом оправданный. Вопросов нет. И тебя знаю, - показал он на нанайца. - Бывал у нас в поселке.
- Бывала, бывала, - энергично закивал Чумбока.
Опережая следующий вопрос Грысина, Сизов шагнул к нему вплотную.
- Можно вас на два слова?
- Что, секрет? - удивился тот.
- Выйдем на минуточку.
Они вышли в сени. Плотно закрыв за собой дверь, Сизов спросил:
- Связь с райцентром у вас имеется?
- Обязательно.
- Зампрокурора Плонского знаете?
- А как же.
Грысин отвечал односложно, ехидно ухмыляясь, и Сизову подумалось: уполномоченный в курсе и теперь ждет, какую лапшу вывесит перед ним беглый зэк.
- Можете с ним связаться?
- С прокурором? Может, лучше с адвокатом?
Грысин хохотнул, снял кепку, ладонью вытер пот со лба.
- Сообщите ему, что мы в Никше и что все в порядке.
- Кто это - "мы"?
- Он знает.
- Мне тоже не мешало бы знать.
- Приедет Плонский, все скажет.
- Приедет? Сам Плонский? Что-то ты темнишь, мужик.
В сени выглянул Саша Ивакин, позвал:
- Степаныч! Хватит секретничать. Рюмки налиты...
- В другой раз. Дела у меня.
Грысин кинул кепку на голову, поправил ее обеими руками, будто форменную фуражку, и, не прощаясь, вышел.
- Сказал ему про золото? - настороженно спросил Ивакин.
- Ты что! Хоть он и власть, а я эту ночь хочу спать спокойно.
- Ну, правильно. Пошли к столу.
Красюк встретил их выжидательным и тревожным взглядом.
- Спокойно, Юра. Все в порядке, - сказал ему Сизов. И повернулся к Ивакину: - А чего это Степаныч говорил об осужденном и оправданном?
- Так это тебя оправдали. Дело пересмотрено. Я как пришел из тайги, как узнал, что ты сам на себя наговорил, сразу в прокуратуру. Дело-то ясное, быстро разобрались.
- А мне ничего не сообщили.
- Плонский сам хотел. Поехал к тебе, но ты почему-то сбежал. Зачем? Почему?..
- Сбежал? Кто это тебе сказал?
- Сам Плонский.
- Именно так и сказал?
- Именно так. Я, говорит, его посадил, я его и освободить хотел. Самолично. А он, это ты, мол, в тайгу ушел.
- Интересно...
Сизов задумался. Выходило, что он уже тогда не был зэком? Значит, Плонский обманул? Зачем? Побоялся, что вольным Сизов в тайгу не пойдет? А ему нужен был при Красюке свой человек, и не только как проводник. Или боялся, что Красюк найдет золото и смоется с ним?.. Ай да Плонский! Только ли государственным интересом руководствовался господин зампрокурора?
Теперь многое становилось понятным. И маячок, спрятанный в радиоприемнике, и просьба сообщить о найденном золоте лично ему...
Подумал: "Ну и черт с ним!" И тут же зло одернул себя: "Нет, не черт с ним! Если золото не сдать государству, то не будет повода пересматривать дело Красюка. В таком случае Красюк получит срок за побег. И, всего скорей, от него постараются избавиться как от опасного свидетеля..."
"Ну, а сам ты? - подумал о себе Сизов. - Тоже ведь свидетель..."
- Саша, - сказал он, - не желаешь прогуляться по поселку?
Ивакин понял его как надо.
- Давай.
Красюк вскинул голову, вопросительно уставился на Сизова. Он вообще весь этот вечер был молчалив и насторожен, будто ждал чего-то.
- Тебе, Юра, пока не стоит на улице светиться. Сиди тут, сторожи золото.
Сказал он это шутливо, но Красюк принял его слова всерьез, успокоился, потянулся вилкой к мясу на сковороде.
- Не напивайтесь тут.
- Чем напиваться-то? Осталось на донышке.
- После таежной диеты и на донышке хватит.
- Моя норма знай, - сказал Чумбока. Он был основательно навеселе, но, похоже, не от количества выпитого, а от того, что ему вообще достаточно было наперстка.
В распадок, по которому растянулся поселок, вползали сумерки. Заходящее солнце высвечивало вершину сопки, и казалось, что улица, упиравшаяся в глубокую тень у ее подножия, уходила в никуда. Расположенные на освещенном склоне корпуса комбината выглядели гигантскими, нависшими над поселком скальными уступами. Оттуда доносились скрежет и хруст, будто какой великан-щелкунчик со смаком грыз там куски рафинада.
- Как он? - спросил Сизов, показав рукой в сторону комбината. Вписался в рынок?
- Наполовину.
- На какую?
- На половину бывшей производительности. Так что, друг Валентин, поиски новых месторожений касситерита пока не требуются.
- А золота?
- Ну, золото всегда в цене.
- Что если нам, поисковикам, хоть на время заделаться добытчиками?
- На том ручье?
- Выкупим лицензию...
- Ты именно об этом хотел поговорить?
- Нет.
Сизов замолчал, вглядываясь в даль. Улица, по которой они шли, была почти городской. Белые домики за зеленью двориков, ряды фонарей над асфальтовым полотном дороги. Фонари, правда, не горели, но было еще достаточно светло. И людно было на этой местной авеню: бабушки катали коляски, короткоюбочные девчонки небольшими хихикающими группками проходили мимо, оглядываясь на прохожих.
- По-моему, меня втянули в опасную авантюру.
- Плонский? - спросил Ивакин.
- Он действительно приезжал ко мне, но ничего не сказал о том, что я оправдан и свободен. Пообещал только пересмотреть дело, если... Впрочем, я расскажу, как Плонский охмурял меня, а ты уж думай...
И он начал рассказывать...
* * *
Всякое застолье начинается с нетерпеливого ожидания удовольствия, а кончается так, что и жить неохота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28