Настя ему — и что же, главный районный психолог так сам и ходит по квартирам к каждому школьнику? А он очень вежливо и серьезно ей отвечает — нет, не к каждому. Только к очень особенным школьникам. Светлана заволновалась — и что же в Насте особенного? Он говорит — сейчас объясню. И просит Настю подойти поближе. И смотрит на нее. И она на него смотрит. И вдруг она поняла, что надо бежать. Настя мне говорила, что это как будто высветилось в голове. Как будто надпись такая вспыхнула — убегай, это не психолог.
И тот ублюдок, он словно прочитал, что в ее голове происходит, он первым прыгнул к ней. И что-то блестящее вытащил из рукава.
Настя крикнула: «Мама, беги!» И сама выскочила в коридор. И дальше, не оборачиваясь, — на лестницу и по лестнице вниз. На улицу выскочила — и пулей дальше. Наткнулась на этого Диму, кое-как ему объяснила, в чем дело, они вместе побежали милицию вызывать.
Приехала патрульная машина, поднялись они на лифте наверх. Нашли меня и пустую квартиру. Светланы там не было.
Она была на лестнице. Один парень из патруля не поехал на лифте, а стал по лестнице подниматься — на всякий случай. И между пятым и шестым этажом нашел ее. Я так понимаю, что, когда этот гад за нож схватился, а Настя побежала, Светлана вцепилась в него. Бросилась за ним и задержала, уже не в квартире, а на лестнице. Может, они дрались. Короче, она вцепилась в него обеими руками и держала столько, сколько смогла. Остатки ткани потом под ногтями нашли. Он действительно был в костюме, этот подонок. Он ударил Светлану несколько раз, но она, видимо, все еще держала его. Он шел, а она висела на нем. Он понял, что уже не сможет догнать Настю. Он остановился и... Тело осталось лежать на лестнице. А он спокойно снова поднялся на седьмой этаж и выбросил голову в мусоропровод. Представь себе человека, у которого хватило... Я не знаю, чего должно было ему хватить — наглости? Жестокости? Хладнокровия? Но ему хватило. Он пришел к жертвам домой, он с ними поговорил, очень спокойно и вежливо. Потом одна жертва сбежала, он гнался за ней, но ему помешали. Он упустил жертву, которая наверняка побежала звать на помощь. И что же? Он потратил время на то, чтобы на полную катушку расквитаться с женщиной, которая помешала ему догнать Настю. Только после этого он спустился вниз. И знаешь что? Он не вышел из дома. Он не хотел нарваться на милицию. А еще он мог нарваться на меня — хотя вряд ли бы я догадался, кто передо мной.
Ты спросишь, что же он сделал? Он зашел в квартиру на втором этаже, там жили двое пенсионеров. Не знаю, как уж он к ним проник, но он вошел туда и убил обоих. Потом принял душ, переоделся и ушел в то время, как милиция была на нашем этаже. Трупы пенсионеров нашли только на следующий день. Они были сильно изуродованы, как будто на них выместили злость и досаду.
И когда нашли эти трупы, то как-то сразу все определилось. Все стали думать, что это был псих. Заходит в квартиры и убивает всех подряд. Так это объяснили.
Но Настя говорила, что он пришел именно к ней. Что он представился школьным психологом, что он сидел у нас в квартире полчаса и ждал именно ее. Это не очень похоже на сумасшедшего, да? Это похоже на то, что у него была цель, и он слетел с катушек уже после того, как не смог добиться цели. Это ведь так? Ведь похоже?
Похоже. Но проблема в том, что так говорила Настя, и других подтверждений этому не было. Так говорила Настя, которая в 10 лет уже испытала психологическое потрясение и потом несколько лет наблюдалась врачами. Следователи все это знали и решили, что от нового потрясения Настя слегка все перепутала. Ей рекомендовали пройти курс восстановительной терапии. То есть полечиться. И поскорее забыть о случившемся.
Я? Что я? Ну и что? Какое имеет значение, что я думал тогда... Я знал, что Настя в своем уме. Я знал, что, скорее всего, все было именно так, как она рассказывает. Но если так, то это значило, что все может повториться. Если так, то мне и Насте надо было постоянно ждать нового нападения. Ждать нового и не забывать о старом. Я испугался, что ее психика этого не выдержит.
Поэтому я согласился с выводом следствия, что это был чокнутый псих. Псих, которого случайно занесло именно в этот дом и именно в эту квартиру. А еще я оформил лицензию и купил ружье. Я взял отпуск и ходил за Настей следом. Потом на все лето мы уехали из города.
Ей оставалось закончить одиннадцатый класс. Потом она хотела уехать в другой город. Хотела учиться в университете. Я согласился. Мне казалось, что в другом городе все закончится. Старые кошмары забудутся, а новых не будет.
Ей оставалось проучиться один год. Я решил, что весь этот год буду ее тенью. Я не позволю ничему плохому с ней случиться. Я объяснил ситуацию на работе, и мне пошли навстречу. Я переговорил с Димой, он тоже все понял. Он присматривал за Настей, когда я не мог этого делать.
При этом открыто с Настей об этих делах я не говорил. Я не говорил ей о своих страхах. О своих подозрениях. Наоборот, я старался, чтобы она забыла о смерти матери. Наверное, это выглядело странно. Но мне казалась правильной такая тактика.
И мне почти удалось. То есть учебный год прошел без особых проблем. Никаких нервных срывов. Никаких покушений. Я и сам стал думать, что Светлану убил психопат. Я стал думать, что это было просто несчастливое стечение обстоятельств. Что по этому поводу думала Настя — я не знаю.
Мне удалось, но не до конца. Или это снова было несчастливое стечение обстоятельств. Или это было третьей попыткой сделать одно и то же дело — я не знаю. Но все повернулось не так, как я ожидал.
Я трясся над Настей. Я боялся за нее. Но с ней ничего не случилось.
Зато случилось с Димой.
5
Это снова был май, вот-вот должны были начаться выпускные экзамены в школе. Я уже прикинул, на какое число брать билеты, чтобы Настя ехала в университет. Я уже дни считал — сколько еще осталось. Думал, как только я на поезд ее посажу — все сразу кончится. Как только она уедет — не будет больше никаких психов с ножами. Это как замести следы. Зло сразу потеряет ее. Не будет никаких психов. Ни случайных, ни преднамеренных. Оставалось совсем немного времени, и я думал, что все обойдется. Надеялся на это.
Но не обошлось. Хотя... Хотя на самом деле я до конца и не знаю, что там случилось. И никто, наверное, не знает.
Я говорил — этот Дима жил в соседнем дворе. Насте он вроде нравился. Я особо в их отношения не лез. Сказал просто — думай головой, что делаешь. Вроде дружили они. Потом смотрю — этот Дима с другой девчонкой ходит. Я спрашиваю Настю — что, разругались? А она — нет, с чего ты взял? Все нормально. Я сказал — ладно. Нормально так нормально. Кстати...
Может, и не надо об этом говорить, а может... Короче говоря, это еще Светлана заметила, когда Насте было лет тринадцать-четырнадцать. Настя стала врать, но дело не в этом. Все врут время от времени. И дети, и взрослые. Неудивительно, что Настя врала. Удивительно, что все ей верили. То есть какую бы чушь она ни порола — люди стоят с открытым ртом и все за правду принимают.
Например? Ну прогуляет она школу, потом приходит и говорит учительнице — я ездила на областные соревнования по лыжному спорту. Та кивает — все понятно, уважительная причина. Отмечает у себя в журнале — все как положено. А где-нибудь через час до нее доходит — на дворе-то сентябрь месяц! Какие лыжи! Да и не занималась Настя никогда никакими лыжами! То есть вранье в чистом виде — но сначала-то она в него поверила. И так сплошь и рядом. Врач сказал, что это, может быть, защитная реакция на перенесенное нервное потрясение. Может, и так. Но я не про это. Я про то, что какую бы глупость она ни сморозила — ей непременно верили. Сказала она мне — у нас с Димой все хорошо, я сразу же поверил. Только потом соображаю — врет ведь, я их вместе уже с полгода не видел. С другими девчонками этот Димка шатается.
Я снова к Насте — ты чего мне мозги пудришь? А она глаза раскроет: «Я? Разве?» И зло берет, и в то же время не мог я на нее орать или там треснуть по затылку. Трясся над ней, как над сокровищем.
Так вот, в конце мая, перед самым началом экзаменов, была у них дискотека в школе. Я Настю спрашиваю — с Димкой пойдешь? Она — конечно. Только Димка за ней так и не зашел, одна она пошла. Я молчу, как будто это и дело не мое.
Возвращается часов в одиннадцать, не в настроении. Я спрашиваю — Димка тебя проводил? Она: «Конечно». И спать сразу пошла.
А утром телефон звонит. Подруга какая-то. Позовите Настю. Я позвал. Она берет трубку, слушает, а потом эта трубка у нее из руки падает. И сама едва с ног не валится, вся белая как мел. Димку убили. Рядом со школой нашли тело.
Настя переживала очень. А потом... А потом она исчезла.
Как? А вот так. Пропала. Пришел я с работы, а ее дома нет. Кое-каких вещей тоже нет. И сумки дорожной тоже нет. Это было уже в июне, недели две прошло после того, как Димку похоронили... Ни записки не оставила, не позвонила. И с тех пор — тишина.
Я сначала решил, что она сама подалась в свой университет, только документы из школы она ведь не забрала. Аттестат и все такое. Запрашивал потом тот университет на всякий случай — нет, не появлялась там такая.
И остался я один. А утешение у меня одно — если я не знаю, где Настя, то и те люди, которые за ней охотятся — тем более не знают. И она в безопасности. Наверное. Я надеюсь, что это так.
Звонят иногда какие-то... Спрашивают Настю. Может, приятели школьные. А может, и те, кто ее по другим причинам ищет. Я никому ничего не говорю. Потому что сам ничего не знаю.
Моя беда-то в том, что я так много про все это думал, что перестал понимать, где правда, а где придумки. Что на самом деле было, а что мне ночью в кошмарах привиделось, да так в голове и осталось.
То ли все, что было с нами, — это просто случай. Неудачное стечение обстоятельств. Невезение мое. Может, и так.
А может, все это было неспроста. Может, кто-то присматривал за нами. И делал все по своему плану. Не понимаю я смысла этого плана, ну так оно и должно быть, наверное.
И вот теперь ты.
6
Афанасьев, который последние минут двадцать говорил, низко склонившись над столом, не без труда приподнял голову, взглянул Бондареву в глаза.
— И вот теперь ты. Говоришь, что писатель, да только что-то не верится мне. Говоришь, что маньяка, который мать Светланы порезал, поймали и посадили. Но если так, то ты должен знать, что два года назад это уже не он приходил, а другой. Ты должен знать, что это два разных человека. И от этого у меня опять в голове все путается еще больше.
— Еще бы у тебя не путалось, — сказал Бондарев, пытаясь перевести разговор в другую сторону. — Мы тут уже часа два заседаем. Вот и бутылка опять пустая. И ты хочешь, чтобы у тебя ничего в голове не путалось.
— Дело не в бутылке, — сказал Афанасьев. — Дело в том, что случаются такие веши... Такие вещи... Которые не должны случаться. Которые не имеют права случаться.
Он хотел сказать еще что-то, но посмотрел за спину Бондареву и осекся.
В «Пельменную» быстрым шагом вошел Аристарх Дворников в сопровождении молодого парня в кожаной куртке. На этот раз Дворников был явно не в настроении ностальгировать по советской системе общепита и тешить собственные странные гастрономические пристрастия.
— Что? — спросил Бондарев.
— У нас проблемы, — сказал Дворников сухо. В голосе его не было паники или нервной озабоченности. Голос был как будто информационным сообщением о заранее проанализированных и оцененных неприятностях. Анализ и оценка оказались такими, что Дворников побежал искать московского гостя.
И Бондарев правильно прочитал заложенный в голосе Дворникова код. Он на время забыл про Афанасьева, обернулся и уточнил:
— Проблемы — у вас или у меня?
— У вас и у меня, — сказал Дворников.
— Серьезные проблемы? — Бондарев уже застегивался.
— Не знаю, как для вас, а для меня — серьезные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71