Я не люблю мертвецов. Особенно в своей машине.
— Пошли, — сказал Бондарев.
Глава 26
Время бежать
1
Мезенцев оторвался от «хвоста» в метро — на платформе «Китай-город» он юркнул в вагон с такой прытью, что и сам удивился. Коля как будто и не заметил этого — остался задумчиво стоять между колонн, поглощая орешки из очередного пакета. Будто и не волочился он за Мезенцевым от самого здания «Аркадия Трэйд» с хладнокровием и сноровкой человека, которому не впервой выполнять такие задания.
Вообще-то Мезенцев думал, что будет хуже. Он думал, что придется прорываться из здания с боем, выпрыгивать в окно или делать еще что-нибудь этакое джеймсбондовское...
Но все обернулось лишь флегматичным любителем орешков Колей, который, похоже, не очень расстроился, упустив Мезенцева.
А Мезенцев не стал расстраиваться по поводу отсутствия большого опасного приключения. Он на это не нарывался. Он хотел лишь по возможности загладить свою вину перед дочерью Генерала. Хотя — было ли это виной? Или это было допустимой самообороной? Лучше было не бередить эту тему, а просто помочь Лене выжить, помочь ей исправить те глупости, которые она успела наделать.
Но Мезенцеву очень не хотелось ради этой помощи пускаться на какие-то рискованные трюки вроде выпрыгивания из окна и беготни от людей Левана по всей Москве. Его помощь находилась в рамках допустимого — как и его оборона. И он был крайне доволен, что пока ничего героического от него не потребовалось. Мезенцев не хотел быть героем. Он знал, что герои долго не живут. А посмертная слава и почет его мало волновали...
Он еще минут сорок заметал следы, пересаживаясь с одной линии на другую, пробегая по переходам и запрыгивая в вагон метро за секунду до отправления. Может быть, все это было лишним. Может быть.
Через два дня он вернулся в Ростов, не напрямик, а тоже весьма запутанным маршрутом. Но и это не казалось ему лишним.
Дома он тоже поначалу оглядывался, искал слежку в отраженных витринами магазинов силуэтах; войдя в подъезд, прислушался к звукам на лестнице; проверил, на месте ли клочок бумаги, которую он перед отъездом засунул в щель между дверью квартиры и косяком... Может быть, это было лишним. Может быть.
Ближе к вечеру Мезенцев приехал к Лене. Нажал кнопку звонка строго условленное количество раз. То есть это он строго установил количество и длину звонков, а Лена его обсмеяла. Но вроде бы запомнила. По крайней мере, обещала.
Однако звонки остались без ответа, и дверь не открыли. Мезенцев повторил последовательность нажатий на кнопку еще раз — безрезультатно. Кольцо электросчетчика едва крутилось, а Лена в последние дни любила врубить на полную катушку телевизор в зале и магнитофон на кухне, включить люстры, и таким обилием звука и света бороться то ли со страхом, то ли с тоской, то ли еще с каким темным зверем, который грыз ее изнутри в этом замкнутом пространстве, в этой строго очерченной зоне безопасности...
Мезенцев помедлил и открыл дверь своими ключами. Сначала он увидел, что в квартире темно. Потом он понял, что в квартире пусто.
Он нащупал рукой настенное бра, зажег свет. Ничего ужасного Мезенцев не увидел и слегка успокоился. В комнате стоял легкий беспорядок, который позволяет себе человек, не рассчитывающий на приход гостей в обозримом будущем. На диване в одном углу было свалено одеяло и подушки, в другом темнел скомканный халат. Мезенцев зачем-то потрогал его, потом резко вышел из комнаты в коридор, проверил кухню и ванную...
Это была просто пустая квартира. Ничего особенного. Просто хозяйка куда-то вышла погулять. Это было бы так естественно, если бы хозяйке не грозила смерть. И после поездки в Москву Мезенцеву эта смерть мерещилась за каждым углом.
2
Мезенцев выключил бра и сел на диван. За окном темнело, вскоре зажглись фонари, и их свет, проникая через окно, немного рассеивал темноту в комнате. Мезенцев изредка поглядывал на свои часы с подсветкой и ждал.
В этом тайном ожидании было одновременно и что-то хорошо ему знакомое, и в то же время что-то новое. Знакомым было то ощущение, когда для сидящего в засаде охотника время теряет привычную плотность и структуру. Оно растягивается, истончается, а потом и просто теряет всякий смысл, исчезает, превращается в ничто, которое станет прежним реальным временем лишь тогда, когда закончится ожидание.
И еще было что-то новое. Что-то, чему Мезенцев то ли не мог, то ли не хотел подобрать названия. Но это «что-то» придавало ожиданию новые ощущения — такие, о существовании каких Мезенцев уже стал забывать.
Неизвестное количество времени прошло, и неизвестное количество времени осталось, когда Мезенцев полностью пропитался этими новыми ощущениями и сделал то, что ему уже очень давно хотелось сделать.
Он снова провел рукой по оставленному Леной халату — и ему не пришлось шарить рукой по дивану, потому что он запомнил точное место. Потом Мезенцев осторожно взял халат в руки, поднес к лицу. Провел гладкой тканью по щеке. Вдохнул запах. Запретный плод был сладок и свеж, как и положено запретному плоду.
Возможно, Мезенцев ошибался, возможно, не было ни этой сладости, ни этой свежести, но ему хотелось, чтобы все было именно так. Он понимал, что делает вещь явно непристойную для мужчины, разменявшего четвертый десяток. Непристойность состояла не в самих касаниях одежды молодой девушки, а в том, как Мезенцев на это реагировал. Он почувствовал дрожь. Он почувствовал свой плохо сдерживаемый восторг, и сам же устыдился этого восторга.
Чтобы загнать разбушевавшиеся эмоции обратно в клетку, он напомнил себе еще одну, главную причину, по которой соприкосновения его пальцев и ее одежды были глубоко непристойны.
Несколько месяцев назад Мезенцев убил отца девушки, чьей гладкой кожи касался этот халат.
Мезенцев напомнил себе об этом. Но напоминание не помогло, и его пальцы продолжали касаться ткани, которая, как ему казалось, все еще хранила тепло ее тела.
Это одурманенное состояние Мезенцева прервалось ровно в тот миг, когда он услышал звук вставляемого в замочную скважину ключа.
Мезенцев уронил халат, и его органы чувств высвободились от наваждения, включились и стали ловить сигналы извне.
Дверь еще не открылась, а Мезенцев уже определил на слух, что за дверью как минимум двое.
Когда дверь открылась, то Мезенцев, еще никого не видя, понял, что одна из двоих — Лена.
Мезенцев неслышно встал с дивана. В коридоре зажгли свет. Судя по звукам, которыми все это сопровождалось, вторым человеком был мужчина. Он двигался тяжелее и громче. Мезенцев прислушался — Лена что-то негромко сказала мужчине. Тот не ответил. Лена сказала еще что-то. Тот снова промолчал.
А потом Лена стала кричать.
3
«Мужчина» — это было громко сказано. Парню было слегка за двадцать, а чересчур большие очки придавали ему тем более растерянно-детский вид. От вида возникшего из темноты Мезенцева он отшатнулся и вжал голову в плечи. Вопль Лены тоже не добавил ему уверенности в себе.
— Ты что, с ума сошел?!
Это уже был второй ее вопль. В первом никаких слов не было, был лишь неподдельный ужас, воплотившийся в захлебывающийся визг. Теперь этот ужас трансформировался в столь же неподдельную злость.
— Ты спятил — так на людей из темноты бросаться?! Ты что — вообще?!
— Я не бросался, — сказал Мезенцев. — Я вышел.
— Урод! — ответила ему Лена, потом посмотрела на напряженного очкарика и рассмеялась. — Ты только в обморок не падай... Все в порядке. Это... — Она на миг задумалась, глядя на Мезенцева. — Это мой дядя. Он за мной приглядывает. По просьбе родителей.
Мезенцев кивнул.
— А это Слава, — кивнула Лена в сторону очкарика.
— Очень приятно, — сказал он, отлепился от стены и подал Мезенцеву руку. Мезенцев руку пожал, но смотрел при этом на Лену, как бы предупреждая, что никакие Славы не избавят ее от настойчивых вопросов: как много глупостей успела она наделать за время отсутствия Мезенцева в городе?
Лена правильно поняла его взгляд.
— Слава, — сказала она многозначительно. — Спасибо, что проводил...
Очкарик поспешно закивал, демонстрируя сообразительность. Однако в дверях он пробормотал нечто насторожившее Мезенцева:
— Ну, тогда до завтра...
Мезенцев подождал, пока дверь захлопнется и шаги на лестничной клетке стихнут, потом повернулся к Лене:
— Что значит «до завтра»?
— До завтра значит до завтра. Только это. И ничего больше.
Она сказала это с намеренным легкомыслием в голосе, чтобы Мезенцев это легкомыслие заметил и взъярился. Мезенцев интонацию заметил, но орать не стал, не было желания. Он подождал минут пять в коридоре, пока Лена сама не выглянула из комнаты, заинтересованная отсутствием крика и дальнейших строгих вопросов.
— А что? — спросила она, невинно улыбаясь.
Мезенцев вздохнул.
— Завтра приведешь мне этого Славу, я введу его в курс дела. Объясню, что и как. Пусть дальше он с Леваном контактирует...
— Почему? — Улыбка медленно превратилась в недоуменно-обиженную гримасу.
— Потому что я больше в этом не участвую. Ты не делаешь того, что я тебе говорю. Значит, ты мне не доверяешь. Хорошо, пусть твоими делами занимается этот Слава. А я пойду к себе в кабак, залягу на диван, и все дела.
— Ну... — Она стала нервно мять себе запястья. — Ну!.. Ну, Женя... Ну ты же знаешь, что я рассчитываю только на тебя! Мне больше не на кого рассчитывать!
Она протянула руку, чтобы тронуть Мезенцев за плечо, но он отстранился. Бог знает куда все это могло зайти, если бы она стала его трогать за плечи...
— Как-то ты странно на меня рассчитываешь, — недовольно буркнул он, отводя глаза. — Я же сказал тебе дома сидеть, а ты...
— Ну я же живой человек, я не могу целый месяц сидеть в четырех стенах...
— Если ты хочешь выжить, то сможешь. И месяц, и два...
— Но так ведь никто не знает, где я...
— Дай бог, если они действительно не знают... Но если они узнают, то не только тебе башку оторвут, но и этому Славе, и вообще всем, кто окажется рядом с тобой. Про себя я уже и не говорю.
Лена села на корточки, наклонила голову, и Мезенцев теперь видел ее затылок.
— Прости меня, пожалуйста, — раздалось еле слышно. — Я больше так не буду.
— Ладно, — ответил Мезенцев и вдруг понял, что в данный момент кончики его пальцев касаются ее затылка. — Только ты мне все расскажи, и больше чтобы никаких...
— Да-да-да, — закивала она. — Конечно. Как скажешь.
Мезенцев вовремя успел отдернуть пальцы и теперь положил провинившуюся руку в карман — от греха подальше.
4
Через пятнадцать минут Мезенцев уже знал все, что случилось за время его отсутствия. Лена честно пыталась запереть себя в четырех стенах. Но получалось плохо, даже когда Мезенцев еще был в городе. А стоило ему отправиться в Москву, как совсем перестало получаться. Надо было только найти повод, чтобы выскочить за порог, — и у Лены отлично получалось находить такие предлоги. Возле супермаркета рабочие под руководством белобрысого очкарика ставили рекламный щит, Лена с детским любопытством наблюдала за работой, а потом что-то съехидничала насчет содержания рекламы. Будь на ее месте мужчина, Слава послал бы его подальше или не обратил бы внимания на замечание, но на Лену трудно было не обратить внимание. Особенно после того, как она совершенно нечаянно уела его знанием рекламных технологий. Слава отвлекся от руководства рабочими и подошел познакомиться поближе. Лена наговорила ему всяких небылиц, чем еще больше заинтриговала парня. Интерес у Славы был не только личный, но и профессиональный — молодому рекламному агентству, в котором он работал, требовались люди с квалификацией и опытом. Такого человека Слава учуял в Лене и теперь не собирался отступать. Три дня подряд он совмещал лирическое обхаживание с неторопливым рекрутингом, и если по первому пункту Лена поначалу серьезно его не воспринимала, то второй пункт после долгого вынужденного безделья выглядел довольно разумным предложением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Пошли, — сказал Бондарев.
Глава 26
Время бежать
1
Мезенцев оторвался от «хвоста» в метро — на платформе «Китай-город» он юркнул в вагон с такой прытью, что и сам удивился. Коля как будто и не заметил этого — остался задумчиво стоять между колонн, поглощая орешки из очередного пакета. Будто и не волочился он за Мезенцевым от самого здания «Аркадия Трэйд» с хладнокровием и сноровкой человека, которому не впервой выполнять такие задания.
Вообще-то Мезенцев думал, что будет хуже. Он думал, что придется прорываться из здания с боем, выпрыгивать в окно или делать еще что-нибудь этакое джеймсбондовское...
Но все обернулось лишь флегматичным любителем орешков Колей, который, похоже, не очень расстроился, упустив Мезенцева.
А Мезенцев не стал расстраиваться по поводу отсутствия большого опасного приключения. Он на это не нарывался. Он хотел лишь по возможности загладить свою вину перед дочерью Генерала. Хотя — было ли это виной? Или это было допустимой самообороной? Лучше было не бередить эту тему, а просто помочь Лене выжить, помочь ей исправить те глупости, которые она успела наделать.
Но Мезенцеву очень не хотелось ради этой помощи пускаться на какие-то рискованные трюки вроде выпрыгивания из окна и беготни от людей Левана по всей Москве. Его помощь находилась в рамках допустимого — как и его оборона. И он был крайне доволен, что пока ничего героического от него не потребовалось. Мезенцев не хотел быть героем. Он знал, что герои долго не живут. А посмертная слава и почет его мало волновали...
Он еще минут сорок заметал следы, пересаживаясь с одной линии на другую, пробегая по переходам и запрыгивая в вагон метро за секунду до отправления. Может быть, все это было лишним. Может быть.
Через два дня он вернулся в Ростов, не напрямик, а тоже весьма запутанным маршрутом. Но и это не казалось ему лишним.
Дома он тоже поначалу оглядывался, искал слежку в отраженных витринами магазинов силуэтах; войдя в подъезд, прислушался к звукам на лестнице; проверил, на месте ли клочок бумаги, которую он перед отъездом засунул в щель между дверью квартиры и косяком... Может быть, это было лишним. Может быть.
Ближе к вечеру Мезенцев приехал к Лене. Нажал кнопку звонка строго условленное количество раз. То есть это он строго установил количество и длину звонков, а Лена его обсмеяла. Но вроде бы запомнила. По крайней мере, обещала.
Однако звонки остались без ответа, и дверь не открыли. Мезенцев повторил последовательность нажатий на кнопку еще раз — безрезультатно. Кольцо электросчетчика едва крутилось, а Лена в последние дни любила врубить на полную катушку телевизор в зале и магнитофон на кухне, включить люстры, и таким обилием звука и света бороться то ли со страхом, то ли с тоской, то ли еще с каким темным зверем, который грыз ее изнутри в этом замкнутом пространстве, в этой строго очерченной зоне безопасности...
Мезенцев помедлил и открыл дверь своими ключами. Сначала он увидел, что в квартире темно. Потом он понял, что в квартире пусто.
Он нащупал рукой настенное бра, зажег свет. Ничего ужасного Мезенцев не увидел и слегка успокоился. В комнате стоял легкий беспорядок, который позволяет себе человек, не рассчитывающий на приход гостей в обозримом будущем. На диване в одном углу было свалено одеяло и подушки, в другом темнел скомканный халат. Мезенцев зачем-то потрогал его, потом резко вышел из комнаты в коридор, проверил кухню и ванную...
Это была просто пустая квартира. Ничего особенного. Просто хозяйка куда-то вышла погулять. Это было бы так естественно, если бы хозяйке не грозила смерть. И после поездки в Москву Мезенцеву эта смерть мерещилась за каждым углом.
2
Мезенцев выключил бра и сел на диван. За окном темнело, вскоре зажглись фонари, и их свет, проникая через окно, немного рассеивал темноту в комнате. Мезенцев изредка поглядывал на свои часы с подсветкой и ждал.
В этом тайном ожидании было одновременно и что-то хорошо ему знакомое, и в то же время что-то новое. Знакомым было то ощущение, когда для сидящего в засаде охотника время теряет привычную плотность и структуру. Оно растягивается, истончается, а потом и просто теряет всякий смысл, исчезает, превращается в ничто, которое станет прежним реальным временем лишь тогда, когда закончится ожидание.
И еще было что-то новое. Что-то, чему Мезенцев то ли не мог, то ли не хотел подобрать названия. Но это «что-то» придавало ожиданию новые ощущения — такие, о существовании каких Мезенцев уже стал забывать.
Неизвестное количество времени прошло, и неизвестное количество времени осталось, когда Мезенцев полностью пропитался этими новыми ощущениями и сделал то, что ему уже очень давно хотелось сделать.
Он снова провел рукой по оставленному Леной халату — и ему не пришлось шарить рукой по дивану, потому что он запомнил точное место. Потом Мезенцев осторожно взял халат в руки, поднес к лицу. Провел гладкой тканью по щеке. Вдохнул запах. Запретный плод был сладок и свеж, как и положено запретному плоду.
Возможно, Мезенцев ошибался, возможно, не было ни этой сладости, ни этой свежести, но ему хотелось, чтобы все было именно так. Он понимал, что делает вещь явно непристойную для мужчины, разменявшего четвертый десяток. Непристойность состояла не в самих касаниях одежды молодой девушки, а в том, как Мезенцев на это реагировал. Он почувствовал дрожь. Он почувствовал свой плохо сдерживаемый восторг, и сам же устыдился этого восторга.
Чтобы загнать разбушевавшиеся эмоции обратно в клетку, он напомнил себе еще одну, главную причину, по которой соприкосновения его пальцев и ее одежды были глубоко непристойны.
Несколько месяцев назад Мезенцев убил отца девушки, чьей гладкой кожи касался этот халат.
Мезенцев напомнил себе об этом. Но напоминание не помогло, и его пальцы продолжали касаться ткани, которая, как ему казалось, все еще хранила тепло ее тела.
Это одурманенное состояние Мезенцева прервалось ровно в тот миг, когда он услышал звук вставляемого в замочную скважину ключа.
Мезенцев уронил халат, и его органы чувств высвободились от наваждения, включились и стали ловить сигналы извне.
Дверь еще не открылась, а Мезенцев уже определил на слух, что за дверью как минимум двое.
Когда дверь открылась, то Мезенцев, еще никого не видя, понял, что одна из двоих — Лена.
Мезенцев неслышно встал с дивана. В коридоре зажгли свет. Судя по звукам, которыми все это сопровождалось, вторым человеком был мужчина. Он двигался тяжелее и громче. Мезенцев прислушался — Лена что-то негромко сказала мужчине. Тот не ответил. Лена сказала еще что-то. Тот снова промолчал.
А потом Лена стала кричать.
3
«Мужчина» — это было громко сказано. Парню было слегка за двадцать, а чересчур большие очки придавали ему тем более растерянно-детский вид. От вида возникшего из темноты Мезенцева он отшатнулся и вжал голову в плечи. Вопль Лены тоже не добавил ему уверенности в себе.
— Ты что, с ума сошел?!
Это уже был второй ее вопль. В первом никаких слов не было, был лишь неподдельный ужас, воплотившийся в захлебывающийся визг. Теперь этот ужас трансформировался в столь же неподдельную злость.
— Ты спятил — так на людей из темноты бросаться?! Ты что — вообще?!
— Я не бросался, — сказал Мезенцев. — Я вышел.
— Урод! — ответила ему Лена, потом посмотрела на напряженного очкарика и рассмеялась. — Ты только в обморок не падай... Все в порядке. Это... — Она на миг задумалась, глядя на Мезенцева. — Это мой дядя. Он за мной приглядывает. По просьбе родителей.
Мезенцев кивнул.
— А это Слава, — кивнула Лена в сторону очкарика.
— Очень приятно, — сказал он, отлепился от стены и подал Мезенцеву руку. Мезенцев руку пожал, но смотрел при этом на Лену, как бы предупреждая, что никакие Славы не избавят ее от настойчивых вопросов: как много глупостей успела она наделать за время отсутствия Мезенцева в городе?
Лена правильно поняла его взгляд.
— Слава, — сказала она многозначительно. — Спасибо, что проводил...
Очкарик поспешно закивал, демонстрируя сообразительность. Однако в дверях он пробормотал нечто насторожившее Мезенцева:
— Ну, тогда до завтра...
Мезенцев подождал, пока дверь захлопнется и шаги на лестничной клетке стихнут, потом повернулся к Лене:
— Что значит «до завтра»?
— До завтра значит до завтра. Только это. И ничего больше.
Она сказала это с намеренным легкомыслием в голосе, чтобы Мезенцев это легкомыслие заметил и взъярился. Мезенцев интонацию заметил, но орать не стал, не было желания. Он подождал минут пять в коридоре, пока Лена сама не выглянула из комнаты, заинтересованная отсутствием крика и дальнейших строгих вопросов.
— А что? — спросила она, невинно улыбаясь.
Мезенцев вздохнул.
— Завтра приведешь мне этого Славу, я введу его в курс дела. Объясню, что и как. Пусть дальше он с Леваном контактирует...
— Почему? — Улыбка медленно превратилась в недоуменно-обиженную гримасу.
— Потому что я больше в этом не участвую. Ты не делаешь того, что я тебе говорю. Значит, ты мне не доверяешь. Хорошо, пусть твоими делами занимается этот Слава. А я пойду к себе в кабак, залягу на диван, и все дела.
— Ну... — Она стала нервно мять себе запястья. — Ну!.. Ну, Женя... Ну ты же знаешь, что я рассчитываю только на тебя! Мне больше не на кого рассчитывать!
Она протянула руку, чтобы тронуть Мезенцев за плечо, но он отстранился. Бог знает куда все это могло зайти, если бы она стала его трогать за плечи...
— Как-то ты странно на меня рассчитываешь, — недовольно буркнул он, отводя глаза. — Я же сказал тебе дома сидеть, а ты...
— Ну я же живой человек, я не могу целый месяц сидеть в четырех стенах...
— Если ты хочешь выжить, то сможешь. И месяц, и два...
— Но так ведь никто не знает, где я...
— Дай бог, если они действительно не знают... Но если они узнают, то не только тебе башку оторвут, но и этому Славе, и вообще всем, кто окажется рядом с тобой. Про себя я уже и не говорю.
Лена села на корточки, наклонила голову, и Мезенцев теперь видел ее затылок.
— Прости меня, пожалуйста, — раздалось еле слышно. — Я больше так не буду.
— Ладно, — ответил Мезенцев и вдруг понял, что в данный момент кончики его пальцев касаются ее затылка. — Только ты мне все расскажи, и больше чтобы никаких...
— Да-да-да, — закивала она. — Конечно. Как скажешь.
Мезенцев вовремя успел отдернуть пальцы и теперь положил провинившуюся руку в карман — от греха подальше.
4
Через пятнадцать минут Мезенцев уже знал все, что случилось за время его отсутствия. Лена честно пыталась запереть себя в четырех стенах. Но получалось плохо, даже когда Мезенцев еще был в городе. А стоило ему отправиться в Москву, как совсем перестало получаться. Надо было только найти повод, чтобы выскочить за порог, — и у Лены отлично получалось находить такие предлоги. Возле супермаркета рабочие под руководством белобрысого очкарика ставили рекламный щит, Лена с детским любопытством наблюдала за работой, а потом что-то съехидничала насчет содержания рекламы. Будь на ее месте мужчина, Слава послал бы его подальше или не обратил бы внимания на замечание, но на Лену трудно было не обратить внимание. Особенно после того, как она совершенно нечаянно уела его знанием рекламных технологий. Слава отвлекся от руководства рабочими и подошел познакомиться поближе. Лена наговорила ему всяких небылиц, чем еще больше заинтриговала парня. Интерес у Славы был не только личный, но и профессиональный — молодому рекламному агентству, в котором он работал, требовались люди с квалификацией и опытом. Такого человека Слава учуял в Лене и теперь не собирался отступать. Три дня подряд он совмещал лирическое обхаживание с неторопливым рекрутингом, и если по первому пункту Лена поначалу серьезно его не воспринимала, то второй пункт после долгого вынужденного безделья выглядел довольно разумным предложением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71