«Кто знает, сколько еще здесь придется сидеть, — уговаривала она сама себя. — А так хоть какое-то дело будет...»
Она уже почти себя уговорила, но тут вернулся Мезенцев и так на нее посмотрел, что Лене пришлось срочно переоценить предложение Славы.
— В любой день, — сказал Мезенцев. — В любой день Леван может выйти на связь. Тогда придется все бросать и ехать на встречу. А где он ее назначит — черт знает. Говорят, он сейчас не в России и вряд ли захочет возвращаться.
— Но он поможет? — с надеждой спросила Лена.
— Он в курсе дела. А уж какие он для себя сделал выводы — только он один и знает. Всего можно ожидать, — сказал Мезенцев, вспоминая Колю с пакетиком орешков на перроне метрополитена. Тоже мне, провожающий. — Так что, — сказал Мезенцев. — Позвони своему Славе, скажи, что тебе нужно срочно уезжать по семейным обстоятельствам.
— Не очень удачная мысль. Он сразу же примчится сюда, будет допытываться, что и как...
— Зачем вообще было его сюда водить, — проворчал Мезенцев. — Значит, позвони ему домой и наговори чего-нибудь такого, чтобы его здесь больше не было.
— Я не знаю его телефона. Но мы должны были завтра встретиться в три часа возле кафе, напротив его офиса.
— Значит, завтра пойдешь туда и скажешь ему, что тебе надо уехать.
Мезенцев подумал и добавил:
— А чтобы уж все наверняка было, я сам с тобой пойду и все ему скажу. Чтобы не было расставаний на три часа со всякими там слезами...
— Какие слезы, о чем ты? — пожала плечами Лена. — Просто хотелось бы по-человечески расстаться, хотя бы соврать что-нибудь убедительное...
Мезенцев согласился. Он был уверен, что поступает правильно. Он был уверен, что завтрашний принудительный разрыв Лены и Славы лишь увеличит шансы на благополучный исход этого неблагополучного дела.
В этом состоянии собственной безусловной правоты он оставил Лену (предварительно убедившись, что та заперлась на все замки) и поехал к себе в ресторан, где слегка взгрел не ожидавших его появления Атака и Севу. Но эта полуночная ругань была не слишком серьезна — так, выброс негативных эмоций, который вообще-то предназначался генеральской дочке или ее очкастому другу.
Наведя шороху, Мезенцев ушел к себе в кабинет и улегся спать на диване, еще не зная, что нынешней ночью заканчивается отпущенное ему время относительного покоя и начинается другое время.
Совсем другое время.
5
Прежде чем выйти из машины, Лена нацепила солнцезащитные очки, напустив на себя холода и высокомерия даже больше, чем требовалось.
— Сначала я сама с ним поговорю, — сказала она. — Что-что, а парней отшивать я умею лучше тебя. Ты можешь подойти попозже, для солидности.
— Да уж, — сказал Мезенцев, хмуро глядя в сторону кафе.
Солидностью в замышлявшейся сцене как-то не пахло. Пахло поспешно исправляемой глупостью, и если проблеме со Славой оставалось жить пять минут, то другие глупости, еще не созданные Леной, могли оказаться неисправимыми. Но был ли у Мезенцева выбор? Не вообще, а именно теперь, когда уже случился и Дагомыс, и питерский заговор Лены против Жоры Маятника. У Мезенцева было время поразмыслить над этим в долгие часы железнодорожной тряски по пути в Москву и обратно, и вывод был такой — выбор-то был, но какой-то уж очень хреновый был выбор. То ли терпеливо исправлять Ленины глупости, то ли загубить вслед за Генералом еще и его дочь, на которой висел единственный грех — грех любви к отцу; любви, отлившейся в месть.
И вот он смотрел из машины, как Лена шла объясняться со Славой. "Вообще-то я делаю работу Генерала, — подумал Мезенцев. — Это ведь он должен был вот так сортировать знакомых парней своей дочери. И отдавать команды типа: «Нет, этот очкарик нам не подходит. Отшивать его — шагом марш!» .
Так что и после смерти Генерал не оставлял его в покое — и в большом, и в мелочах. Лена и ее очкастый приятель тем временем исчерпали запас слов и перешли на язык жестов. Мезенцев решил, что пора пустить в бой тяжелую артиллерию, то есть самого себя в роли строгого дяди.
Он вышел из машины и двинулся к столику под матерчатым разноцветным тентом. Настоящего весеннего тепла еще не было, но многие уже считали своим долгом одеваться по-весеннему легкомысленно и коротко, носить солнцезащитные очки и, ежась при очередном порыве ветра, тем не менее сидеть на открытой террасе с чашкой стремительно остывающего кофе. Лена и Слава были как раз из этой категории, а у Мезенцева на пути к ним замерзли уши, что он посчитал признаком надвигающейся старости и поморщился по этому поводу.
— Привет, — сказал Мезенцев насупившемуся Славе и пожат мягкую холодную ладонь. — Мы уже виделись вчера... Так что у вас...
Лена взвизгнула и отскочила в сторону вместе с пластиковым креслом. Мезенцев тоже инстинктивно рухнул на асфальт, и лишь один Слава остался за столом, положив щеку на грязно-белый пластик. Темные змейки крови поползли по поверхности стола, в то время как Славино лицо становилось все бледнее и все мертвее.
Мезенцев не слышал первого выстрела, и это ему очень не нравилось. Он на четвереньках подскочил к Лене и буквально поволок ее внутрь кафе, потому что ноги самой Лены подгибались, руки судорожно дергались, а рот пытался издать крик, но тот захлебывался и оставался лишь истерическим хрипом.
Где-то на периферии слуха раздался звук битого стекла, еще были какие-то выкрики и топот ног. Но Мезенцев не обращал на это внимание, сосредоточившись на Лене. Он втащил ее в кафе, посадил на стул, потом забросил себе на плечо и рванулся через кухню и черный ход на улицу. Тут он остановился, прислонил Лену к стене, посмотрел ей в лицо — бледное и напуганное — и понял, что первоначальный шок прошел.
— Нам теперь придется бежать, — сказал он ей.
— Ясно, — сказана она.
Только ни Лена, ни Мезенцев не предполагали, каким долгим будет этот бег.
Глава 27
Сообщения
1
— Видели когда-нибудь такое? — невесело поинтересовался Дворников. Он стоял спиной к машине и всем своим видом показывал, что многое бы отдал, лишь бы находиться сейчас совсем в другом месте. Позади Дворникова стояла машина. Отблески фонарей подрагивали на ее мокрых от дождя боках. Дверца со стороны водителя была открыта.
Бондарев на секунду заглянул внутрь, поморщился от уже начавшего проявляться запаха, потом выпрямился, положил руки на крышу машины, посмотрел на пытающегося закурить Дворникова.
— Это кто?
— Мой водитель...
— Понятно.
Дворников нервно мотнул головой:
— Черта с два — понятно!
— Вы думаете, что это как-то связано с моим приездом? — уточнил Бондарев.
— Да, я так думаю. Больше у меня нет никаких дел, которые могут принять такой оборот...
Сейчас Дворников совсем не походил на того самоуверенного мужчину, который охотно взялся помогать Бондареву. Если бы Бондарев любил словесные штампы, то сказал бы, что тогда у Дворникова горел огонь в глазах. Но сейчас от огня не осталось следов, все было залито дождем, непониманием и страхом.
— Ну давайте, давайте, — нетерпеливо затряс он рукой. — Объясните мне хоть что-нибудь, успокойте меня хоть как-то. Скажите, что все под контролем... Скажите, что вы знаете, что происходит.
Так и не раскуренная сигарета упала в лужу, и Дворников раздосадованно выругался. Бондарев подошел к нему, вытащил из пачки сигарету, прикурил и отдал Дворникову. Потом открыл дверцу машины с пассажирской стороны и сел рядом с мертвым водителем.
Водитель сидел очень прямо, потому что его тело было пришпилено к креслу двумя заточками. Бондарев зажег свет в салоне, осмотрелся. Открыл «бардачок», пошарил там, потом щелкнул зажигалкой и осмотрел пол. Потом повернулся к мертвецу. Видел ли Бондарев такое раньше? Безусловно. И его пальцы не дрожали, когда он делал то, что должен был сделать.
— Аристарх...
Дворников резко обернулся на голос Бондарева.
— Аристарх, этот человек был задействован в работе со списками?
Дворников наморщил лоб, словно не понимал смысла вопроса.
— Со списками школьников, — напомнил Бондарев.
— Этот человек? Я же сказал, это мой водитель. Он ничего не знал про списки.
— Точно?
— Ну... Он возил меня к тому человеку, который сделал списки. И обратно. Но он ничего не знал про сами списки, это совершенно точно.
— Тогда откуда у него это?
— Что — это?
Дворников нетерпеливо шагнул вперед и взял из рук Бондарева аккуратно сложенный лист бумаги, лишь слегка по краю запачканный кровью. Он развернул лист и увидел машинописные столбцы фамилий.
— Это же?.. Откуда?
— Это было у него в кармане рубашки, — сказал Бондарев.
— То есть... То есть вы хотите сказать... — разволновавшийся Дворников быстро отошел к фонарю, всмотрелся в лист бумаги, словно надеясь увидеть там тайные метки. — Это что же — он следил за мной? Откуда у него могло взяться?..
Бондарев выхватил у Аристарха страницу — одну из многих страниц в пачке документов, которые Дворников раздобыл в отделе народного образования. Под фонарем все было видно четче, все, до малейших деталей.
— Он следил за мной... — продолжал безостановочно говорить Дворников, выстраивая в уме какую-то замысловатую цепочку интриг и заговоров. — А потом украл часть этих списков... Но кто-то его потом убил... Тот, на кого он работал, да? Чтобы он не проболтался? Так? Вы это хотите сказать?
— Нет, Аристарх, — сказал Бондарев, аккуратно складывая лист. — Я не хочу этого говорить.
Говорить ему действительно не хотелось — ни о версии Аристарха, ни о чем бы то ни было вообще.
Потому что при свете фонаря на листе бумаги Бондарев заметил пометку, сделанную им самим вчера, в гостиничном номере. А значит, этот листок не был украден у Дворникова. Он был украден уже после того, как его прочитал Бондарев, — то есть из гостиничного номера.
А в гостиничном номере об этих списках должен был позаботиться Алексей.
И раз листок оказался не у Алексея, а в кармане трупа — то позаботиться ему, очевидно, не удалось.
Получается, что листок в кармане трупа, да и сам труп были чем-то вроде сообщения. И смысл этого сообщения был таков, что Бондареву совершенно не хотелось его с кем-то обсуждать.
— Аристарх, — сказал он Дворникову, и тот обратил на него свое напряженное лицо.
— Что?
— Прячься, Аристарх.
— Что это значит?
— Ты же хотел, чтобы я все объяснил. Вот мое объяснение. Прячься, Аристарх. Пришло время прятаться. И чем лучше ты спрячешься сейчас, тем...
Дворников зло махнул рукой в его сторону, бросил сигарету и почти побежал в направлении своего охранника в кожаной куртке. Кажется, он все понял верно.
2
Дальше все было именно так, как представил себе Бондарев, развернув окровавленный листок и увидев на полях свою пометку. То есть дальше все шло по тому варианту, который Бондарев в уме обозначил «очень плохой вариант».
Возле гостиницы стояли две милицейские машины, и Бондареву даже и думать не стоило о том, чтобы подниматься на свой этаж. Он ссутулился и стал настолько обычным, что взгляд со стороны не должен был отличать его от фонового пейзажа. Такой незаметной тенью Бондарев просочился в вестибюль гостиницы, возник у стойки администратора и серым голосом прошелестел:
— Куда ушла «Скорая»?
Администраторша качнула пышным перманентом, глянула на Бондарева жирно подведенными глазами и хотела что-то такое спросить, но вдруг увидела в Бондареве уже не тень, а человека, имеющего серьезное право задавать такие вопросы. Администраторша догадывалась, что после происшествия на четвертом этаже такие люди с такими правами обязательно здесь появятся, и она поспешила проявить лояльность.
— Спасибо, — сказал Бондарев и начал перемещаться в обратном направлении. Он не стал спрашивать, жив Алексей или нет. Как бы жестоко это ни звучало, но не это было главным. Главным были знаки, послания, сообщения, сигналы.
Сигналом был пришпиленный к сиденью машины, словно бабочка к доске коллекционера, водитель Аристарха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Она уже почти себя уговорила, но тут вернулся Мезенцев и так на нее посмотрел, что Лене пришлось срочно переоценить предложение Славы.
— В любой день, — сказал Мезенцев. — В любой день Леван может выйти на связь. Тогда придется все бросать и ехать на встречу. А где он ее назначит — черт знает. Говорят, он сейчас не в России и вряд ли захочет возвращаться.
— Но он поможет? — с надеждой спросила Лена.
— Он в курсе дела. А уж какие он для себя сделал выводы — только он один и знает. Всего можно ожидать, — сказал Мезенцев, вспоминая Колю с пакетиком орешков на перроне метрополитена. Тоже мне, провожающий. — Так что, — сказал Мезенцев. — Позвони своему Славе, скажи, что тебе нужно срочно уезжать по семейным обстоятельствам.
— Не очень удачная мысль. Он сразу же примчится сюда, будет допытываться, что и как...
— Зачем вообще было его сюда водить, — проворчал Мезенцев. — Значит, позвони ему домой и наговори чего-нибудь такого, чтобы его здесь больше не было.
— Я не знаю его телефона. Но мы должны были завтра встретиться в три часа возле кафе, напротив его офиса.
— Значит, завтра пойдешь туда и скажешь ему, что тебе надо уехать.
Мезенцев подумал и добавил:
— А чтобы уж все наверняка было, я сам с тобой пойду и все ему скажу. Чтобы не было расставаний на три часа со всякими там слезами...
— Какие слезы, о чем ты? — пожала плечами Лена. — Просто хотелось бы по-человечески расстаться, хотя бы соврать что-нибудь убедительное...
Мезенцев согласился. Он был уверен, что поступает правильно. Он был уверен, что завтрашний принудительный разрыв Лены и Славы лишь увеличит шансы на благополучный исход этого неблагополучного дела.
В этом состоянии собственной безусловной правоты он оставил Лену (предварительно убедившись, что та заперлась на все замки) и поехал к себе в ресторан, где слегка взгрел не ожидавших его появления Атака и Севу. Но эта полуночная ругань была не слишком серьезна — так, выброс негативных эмоций, который вообще-то предназначался генеральской дочке или ее очкастому другу.
Наведя шороху, Мезенцев ушел к себе в кабинет и улегся спать на диване, еще не зная, что нынешней ночью заканчивается отпущенное ему время относительного покоя и начинается другое время.
Совсем другое время.
5
Прежде чем выйти из машины, Лена нацепила солнцезащитные очки, напустив на себя холода и высокомерия даже больше, чем требовалось.
— Сначала я сама с ним поговорю, — сказала она. — Что-что, а парней отшивать я умею лучше тебя. Ты можешь подойти попозже, для солидности.
— Да уж, — сказал Мезенцев, хмуро глядя в сторону кафе.
Солидностью в замышлявшейся сцене как-то не пахло. Пахло поспешно исправляемой глупостью, и если проблеме со Славой оставалось жить пять минут, то другие глупости, еще не созданные Леной, могли оказаться неисправимыми. Но был ли у Мезенцева выбор? Не вообще, а именно теперь, когда уже случился и Дагомыс, и питерский заговор Лены против Жоры Маятника. У Мезенцева было время поразмыслить над этим в долгие часы железнодорожной тряски по пути в Москву и обратно, и вывод был такой — выбор-то был, но какой-то уж очень хреновый был выбор. То ли терпеливо исправлять Ленины глупости, то ли загубить вслед за Генералом еще и его дочь, на которой висел единственный грех — грех любви к отцу; любви, отлившейся в месть.
И вот он смотрел из машины, как Лена шла объясняться со Славой. "Вообще-то я делаю работу Генерала, — подумал Мезенцев. — Это ведь он должен был вот так сортировать знакомых парней своей дочери. И отдавать команды типа: «Нет, этот очкарик нам не подходит. Отшивать его — шагом марш!» .
Так что и после смерти Генерал не оставлял его в покое — и в большом, и в мелочах. Лена и ее очкастый приятель тем временем исчерпали запас слов и перешли на язык жестов. Мезенцев решил, что пора пустить в бой тяжелую артиллерию, то есть самого себя в роли строгого дяди.
Он вышел из машины и двинулся к столику под матерчатым разноцветным тентом. Настоящего весеннего тепла еще не было, но многие уже считали своим долгом одеваться по-весеннему легкомысленно и коротко, носить солнцезащитные очки и, ежась при очередном порыве ветра, тем не менее сидеть на открытой террасе с чашкой стремительно остывающего кофе. Лена и Слава были как раз из этой категории, а у Мезенцева на пути к ним замерзли уши, что он посчитал признаком надвигающейся старости и поморщился по этому поводу.
— Привет, — сказал Мезенцев насупившемуся Славе и пожат мягкую холодную ладонь. — Мы уже виделись вчера... Так что у вас...
Лена взвизгнула и отскочила в сторону вместе с пластиковым креслом. Мезенцев тоже инстинктивно рухнул на асфальт, и лишь один Слава остался за столом, положив щеку на грязно-белый пластик. Темные змейки крови поползли по поверхности стола, в то время как Славино лицо становилось все бледнее и все мертвее.
Мезенцев не слышал первого выстрела, и это ему очень не нравилось. Он на четвереньках подскочил к Лене и буквально поволок ее внутрь кафе, потому что ноги самой Лены подгибались, руки судорожно дергались, а рот пытался издать крик, но тот захлебывался и оставался лишь истерическим хрипом.
Где-то на периферии слуха раздался звук битого стекла, еще были какие-то выкрики и топот ног. Но Мезенцев не обращал на это внимание, сосредоточившись на Лене. Он втащил ее в кафе, посадил на стул, потом забросил себе на плечо и рванулся через кухню и черный ход на улицу. Тут он остановился, прислонил Лену к стене, посмотрел ей в лицо — бледное и напуганное — и понял, что первоначальный шок прошел.
— Нам теперь придется бежать, — сказал он ей.
— Ясно, — сказана она.
Только ни Лена, ни Мезенцев не предполагали, каким долгим будет этот бег.
Глава 27
Сообщения
1
— Видели когда-нибудь такое? — невесело поинтересовался Дворников. Он стоял спиной к машине и всем своим видом показывал, что многое бы отдал, лишь бы находиться сейчас совсем в другом месте. Позади Дворникова стояла машина. Отблески фонарей подрагивали на ее мокрых от дождя боках. Дверца со стороны водителя была открыта.
Бондарев на секунду заглянул внутрь, поморщился от уже начавшего проявляться запаха, потом выпрямился, положил руки на крышу машины, посмотрел на пытающегося закурить Дворникова.
— Это кто?
— Мой водитель...
— Понятно.
Дворников нервно мотнул головой:
— Черта с два — понятно!
— Вы думаете, что это как-то связано с моим приездом? — уточнил Бондарев.
— Да, я так думаю. Больше у меня нет никаких дел, которые могут принять такой оборот...
Сейчас Дворников совсем не походил на того самоуверенного мужчину, который охотно взялся помогать Бондареву. Если бы Бондарев любил словесные штампы, то сказал бы, что тогда у Дворникова горел огонь в глазах. Но сейчас от огня не осталось следов, все было залито дождем, непониманием и страхом.
— Ну давайте, давайте, — нетерпеливо затряс он рукой. — Объясните мне хоть что-нибудь, успокойте меня хоть как-то. Скажите, что все под контролем... Скажите, что вы знаете, что происходит.
Так и не раскуренная сигарета упала в лужу, и Дворников раздосадованно выругался. Бондарев подошел к нему, вытащил из пачки сигарету, прикурил и отдал Дворникову. Потом открыл дверцу машины с пассажирской стороны и сел рядом с мертвым водителем.
Водитель сидел очень прямо, потому что его тело было пришпилено к креслу двумя заточками. Бондарев зажег свет в салоне, осмотрелся. Открыл «бардачок», пошарил там, потом щелкнул зажигалкой и осмотрел пол. Потом повернулся к мертвецу. Видел ли Бондарев такое раньше? Безусловно. И его пальцы не дрожали, когда он делал то, что должен был сделать.
— Аристарх...
Дворников резко обернулся на голос Бондарева.
— Аристарх, этот человек был задействован в работе со списками?
Дворников наморщил лоб, словно не понимал смысла вопроса.
— Со списками школьников, — напомнил Бондарев.
— Этот человек? Я же сказал, это мой водитель. Он ничего не знал про списки.
— Точно?
— Ну... Он возил меня к тому человеку, который сделал списки. И обратно. Но он ничего не знал про сами списки, это совершенно точно.
— Тогда откуда у него это?
— Что — это?
Дворников нетерпеливо шагнул вперед и взял из рук Бондарева аккуратно сложенный лист бумаги, лишь слегка по краю запачканный кровью. Он развернул лист и увидел машинописные столбцы фамилий.
— Это же?.. Откуда?
— Это было у него в кармане рубашки, — сказал Бондарев.
— То есть... То есть вы хотите сказать... — разволновавшийся Дворников быстро отошел к фонарю, всмотрелся в лист бумаги, словно надеясь увидеть там тайные метки. — Это что же — он следил за мной? Откуда у него могло взяться?..
Бондарев выхватил у Аристарха страницу — одну из многих страниц в пачке документов, которые Дворников раздобыл в отделе народного образования. Под фонарем все было видно четче, все, до малейших деталей.
— Он следил за мной... — продолжал безостановочно говорить Дворников, выстраивая в уме какую-то замысловатую цепочку интриг и заговоров. — А потом украл часть этих списков... Но кто-то его потом убил... Тот, на кого он работал, да? Чтобы он не проболтался? Так? Вы это хотите сказать?
— Нет, Аристарх, — сказал Бондарев, аккуратно складывая лист. — Я не хочу этого говорить.
Говорить ему действительно не хотелось — ни о версии Аристарха, ни о чем бы то ни было вообще.
Потому что при свете фонаря на листе бумаги Бондарев заметил пометку, сделанную им самим вчера, в гостиничном номере. А значит, этот листок не был украден у Дворникова. Он был украден уже после того, как его прочитал Бондарев, — то есть из гостиничного номера.
А в гостиничном номере об этих списках должен был позаботиться Алексей.
И раз листок оказался не у Алексея, а в кармане трупа — то позаботиться ему, очевидно, не удалось.
Получается, что листок в кармане трупа, да и сам труп были чем-то вроде сообщения. И смысл этого сообщения был таков, что Бондареву совершенно не хотелось его с кем-то обсуждать.
— Аристарх, — сказал он Дворникову, и тот обратил на него свое напряженное лицо.
— Что?
— Прячься, Аристарх.
— Что это значит?
— Ты же хотел, чтобы я все объяснил. Вот мое объяснение. Прячься, Аристарх. Пришло время прятаться. И чем лучше ты спрячешься сейчас, тем...
Дворников зло махнул рукой в его сторону, бросил сигарету и почти побежал в направлении своего охранника в кожаной куртке. Кажется, он все понял верно.
2
Дальше все было именно так, как представил себе Бондарев, развернув окровавленный листок и увидев на полях свою пометку. То есть дальше все шло по тому варианту, который Бондарев в уме обозначил «очень плохой вариант».
Возле гостиницы стояли две милицейские машины, и Бондареву даже и думать не стоило о том, чтобы подниматься на свой этаж. Он ссутулился и стал настолько обычным, что взгляд со стороны не должен был отличать его от фонового пейзажа. Такой незаметной тенью Бондарев просочился в вестибюль гостиницы, возник у стойки администратора и серым голосом прошелестел:
— Куда ушла «Скорая»?
Администраторша качнула пышным перманентом, глянула на Бондарева жирно подведенными глазами и хотела что-то такое спросить, но вдруг увидела в Бондареве уже не тень, а человека, имеющего серьезное право задавать такие вопросы. Администраторша догадывалась, что после происшествия на четвертом этаже такие люди с такими правами обязательно здесь появятся, и она поспешила проявить лояльность.
— Спасибо, — сказал Бондарев и начал перемещаться в обратном направлении. Он не стал спрашивать, жив Алексей или нет. Как бы жестоко это ни звучало, но не это было главным. Главным были знаки, послания, сообщения, сигналы.
Сигналом был пришпиленный к сиденью машины, словно бабочка к доске коллекционера, водитель Аристарха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71