А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Я вспомнил, где и когда я уже пережил это: да здесь же! В тот год, когда мама оставила нас ради Пастора.
С той лишь разницей, что в прошлый раз я не слушал магнитофонную запись, а читал письмо, обливаясь холодным потом, в полной уверенности, что она сообщит мне, что Жюли сбежала с этим очаровашкой инспектором-убийцей. Но нет, это оказалась она сама. И сегодня, когда мне позарез нужны новости от Жервезы, опять на первый план выступает мама!
– Он влюбился в нее, когда явился с первой кассетой, Бенжамен, с той, которая подтверждала твою невиновность, с записью голоса Клемана.
Я прикладываю магнитофончик к уху.
– Мама сама здесь это объясняет, спасибо, я не глухой!
Но голос Терезы настойчиво дублирует мамино объяснение:
– Его увлекла ее прозрачность, Бенжамен!
Она слово в слово повторила идиотскую фразу нашей мамы:
«Барнабе увлекла моя прозрачность». (Именно так!)
– Он был ей большой поддержкой в ее скорби. Он преуспел в том, что не удалось ни одному из нас, он ее вылечил, Бен! Это с ним она разговаривала потихоньку. Он дал ей одно из своих переговорных устройств…
«…большой поддержкой в моей скорби…»
И в самом деле, требовалось услышать это по меньшей мере дважды, чтобы поверить в сказанное. Едва ожив, мама вновь срывается, теперь с Барнабе! После «Зебры» и колонн Бюрена Барнабу слизнул и нашу маму!
– И представь себе, она же его никогда не видела! Она даже не знает, какой он из себя! Ну разве не чудо?
Тереза… О, Тереза… грустный василек, засохший на корню… как я тебя люблю и как мне хочется задушить тебя на месте…
– Они собираются отстроить заново дом в Веркоре и сделать из него храм прозрачности… невидимый дом… как в сказке… Это будет шедевр Барнабу!
Нет, я ее все-таки задушу!
Я застреваю на этой мысли, когда Жереми, распахнув дверь, орет во всю глотку:
– Это правда, что мама слиняла с Барнабу?
Я передаю черную метку Жереми, а сам мчу наверх, в нашу комнату, к телефону.
Джулиус, вырванный из сна моим внезапным появлением, усаживается на свой толстый зад и ждет результатов с неменьшим нетерпением, чем я.
Занято.
Телефон Жервезы занят.
Хороший знак.
Что и подтверждает Джулиус, хлопая пастью.
***
Так как в полиции совсем не дорожат жизнью своих служащих, я решил увести вашу монашку. Лучшей разменной монеты не найти. Если вы хотите снова увидеть ее живой, отпустите мою обманщицу в самое ближайшее время. На тот случай, если вы еще сомневаетесь в моих словах, спуститесь в парадную и загляните в почтовый ящик, вы найдете там доказательство того, что сестра Жервеза в самом деле сейчас у меня.
Когда я вхожу в квартиру Жервезы, Жюли, Кудрие, инспекторы Титюс и Силистри и дивизионный комиссар Лежандр с двумя специалистами в энный раз прослушивают автоответчик. Доказательство, обнаруженное в почтовом ящике, лежит у них перед глазами. Это – фаланга мизинца Жервезы. Мизинец с татуировкой на подушечке.
Он завернут в листок с посланием, которое и вызвало это гробовое молчание.
Через два дня получите руку. Мало будет руки – пришлю вам младенца. Я чувствую, что во мне просыпается аппетит повитухи.
Записочка, которую Сенклер подписал своим именем.
67
Она заметила грусть во взгляде инспектора Титюса, когда он вошел к ней в камеру тем вечером.
– Ну что же, Мари-Анж, сегодня я пришел к вам в последний раз.
В руках он, как всегда, держал корзину, из которой выглядывало золотистое горлышко бутылки шампанского, накрытой ресторанной салфеткой.
– Икра, – объявил он.
Она помогла ему разложить приборы. Серебро, фарфор и два хрустальных фужера.
– Какая глупость – втискивать шампанское в эти узкие мензурки; шампанское требует свободного пространства.
Марка производителя на банке с икрой была одобрительно встречена Мари-Анж.
Инспектор Титюс перехватил ее взгляд.
– Каждый раз я замечаю, как вы украдкой посматриваете на этикетки, – проверить, не подсовываю ли я вам какую-нибудь дрянь, – спокойно сказал он. – За кого вы меня принимаете? Не все полицейские – полицейские чиновники. Некоторые тоже знают толк в жизни…
Она не смогла удержаться от улыбки.
Он открыл шампанское осторожно, без хлопка.
Мелодия игристого вина полилась в широкие бокалы. Мелкие пузырьки, высокие ноты.
– Еще я принес вам это.
Ее первый розовый костюм. Ее вторая кожа. Приятной чистоты и свежести. И в придачу к этому трусики и бюстгальтер, которые были на ней в день ареста. Она не смогла удержаться и через какое-то мгновение уже стояла перед ним нагая, сбросив все, что на ней было, на пол и протягивала руки.
Он смотрел на нее, не дыша. Ему пришлось призвать на помощь всю свою любовь к Таните, чтобы не выйти за рамки профессиональной этики. И все же на несколько секунд он окаменел, застыв с костюмом в руках и глядя на нее. Потом, в который раз, он повторил:
– Нет, решительно, я ненавижу тюрьму.
Он заметил нечто вроде белой тени на ее светлой коже. Он обвел указательным пальцем контуры бледного следа, который начинался от груди, покрывал все левое плечо, стягивался к горлу и спадал по животу к правому бедру. Девушка носила на себе призрак рисунка.
– Попробую догадаться, что это была за татуировка…
Она не отступила под легким нажимом его любопытного пальца. А он чувствовал, как плавится жизнь в напряжении этого тела.
– «Меланхолия», – сказал он наконец. – Не дюреровская, а другая – Кранаха.
Он покачивал головой.
– Ноги ангела – вот здесь, у вашего бедра, а голова – вот в этом месте, как раз под ключицей.
Он протянул ей ее вещи.
– Почему вы решили свести татуировку? – спросил он, пока она одевалась.
О, этот волнующий изгиб бедер, проскальзывающих в узкие юбки костюмов!
– Попробую угадать…
Бюстгальтер – из тех, что больше выпячивают, чем поддерживают грудь.
– Ах да! Точно. Вы ее продали старику Флорентису, так?
Розовый пиджак раскрывался от линии талии и распускался по плечам, будто высовываясь из горлышка изящного кувшина.
– Ну конечно! Вы ее продали старику Флорентису, чтобы оплатить первый номер «Болезни».
Он открыл банку с икрой.
– С этого-то все и началось, не так ли?
Она опять сидела на своем месте, перед горкой зернистого жемчуга, серого, почти живого. Он развернул фольгу, в которую Танита положила пышущие жаром блины.
Между делом он рассказывал. Слова его были столь же точны, как и движения:
– Вот как все это случилось, Мари-Анж. В то время вы работали на студии Флорентиса. Ваш Сенклер поручил вам поискать в той стороне финансовых вливаний, и вы решили инвестировать в это дело свое природное богатство, если можно так выразиться. Флорентис влюбился, но не в вас, а в Кранаха на вашей коже. Старик Рональд с ума сходил по вашей «Меланхолии». Он показал вам свою коллекцию татуировок, и вам пришла в голову счастливая мысль ее пополнить. Вы стали набивать цену, и, когда она дошла до нужной планки, вы принесли ему «Меланхолию» на блюдечке с голубой каемочкой, так?
Так. Он читал по ее глазам, что это было так. И потом, это было то, что рассказал им Флорентис, слово в слово.
– Наверное, больно было свести эту татуировку… Немного сливок?
«Так издеваться над собой, чтобы профинансировать такое дерьмо, как эта „Болезнь"… – думал он. – Должно быть она его любит до беспамятства, эту сволочь Сенклера!» Она протянула свою тарелку. Сливки завитками легли на блины и тут же исчезли в пористом гречишном тесте, как снег в полях.
– Тогда-то у вас и появилась идея продать ему и другие татуировки, да? Вы свели подопечных Жервезы с Сенклером. Некоторые согласились обменять кусочек собственной кожи на мешок денег. В то же время вы внушали Рональду, что, скупая татуировки бывших проституток, он помогал им вернуться в общество. Таким образом, несчастный старик отправлял девиц на смерть, полагая, что вытаскивает их из грязи.
И вдруг он спросил:
– И как? Это было забавно?
Он задал этот вопрос, глядя, как она подносит полную ложку ко рту, и не мог не заметить, что ей было довольно трудно проглотить. Он положил свою ложку, не притронувшись к ее содержимому.
– Но, может быть, вы не знали, что Сенклер просто-напросто убивает ваших бывших подружек?
Он уже не повторял сказанное Рональдом. Он начал вплетать собственные размышления.
– Они пропадали, но вам не было до этого никакого дела. Вы ведь были всего лишь загонщиком. Посредницей, не более того.
Неожиданно пришедшая к нему мысль поразила его самого.
– И вы не знали, что он истязал этих несчастных, снимая садистские фильмы?
Она тоже положила ложку.
Они долго молчали.
Потом он спросил:
– Когда вы это узнали, Мари-Анж?
Она не ответила.
– Уже после ареста?
Она молчала.
– Вы уже знали это, когда доставали тело папаши Божё.
Она молчала.
– Вы не хотели этому верить, так?
Он ухватился за это предположение. Весьма вероятно, что оно не было ложным.
– Что он вам говорил, ваш Сенклер? Что эти девушки изменили свою жизнь? Что так часто случается, что завязавшие проститутки спешат убраться куда подальше? Что, в сущности, они следовали вашему примеру?
Он круто поворачивает:
– Вам уже доводилось мочить кого-нибудь, Мари-Анж? Убивать, я имею в виду. Добровольно. Хладнокровно. Вы уже упивались чьей-нибудь агонией?
Она казалась усталой.
– Хорошо, – сказал он.
Они оба были заперты в одном подземелье. Он решил, что настало время выйти отсюда.
– Сенклер оказался гораздо большим обманщиком, чем вы, Мари-Анж.
«Пора, – думал он, – вот теперь». И все же он еще колебался.
– И еще более сумасшедшим!
Он посмотрел на нее. Он увидел бурю сомнения. «Ну, была не была!»
– Это он – отец, – решился Титюс.
Она подняла недоверчивые глаза.
– Ребенок Жервезы… это от него, – подтвердил он.
Потом пробормотал:
– Весьма сожалею.
Он знал, что она теперь не спустит с него глаз, даже если он сейчас же покинет камеру, он до конца своих дней будет чувствовать, как взгляд этой женщины сверлит его совесть. Он заговорил:
– Давняя история. Страсть, зародившаяся задолго до вашего появления, Мари-Анж. Совершенно безрассудная. Под стать собственному безумию каждого из этих двоих. Дьявол и Бог. Когда Жервеза чуть было не сцапала Сенклера в том подвале, где мучили Мондин, она уже была беременна. И она ему это сказала. Тогда Сенклер подослал к ней убийц, намереваясь разом убрать полицейского и расправиться с будущей матерью. Она не узнала его под маской хирурга, она ни на секунду не заподозрила, что машина – тоже его рук дело. А потом вас арестовали. И все начало проясняться. Взяли Лемана, Казо и девицу Дютиёль (теперь уже и не разберусь, знаете ли вы этих людей или нет), и Казо сдал всю выручку. Мой приятель Силистри немного ему в этом подсобил. Когда Жервеза узнала, что все нити ведут от Сенклера и к нему же приводят, это ее сильно задело, что и говорить. Но вот не далее как вчера она вернулась к нему.
На бледном лице Мари-Анж не осталось ни кровинки.
– А между тем ей известно, что он пытался ее убить, дважды: тогда, в том подвале, и еще раз, сбив ее машиной. И все же она отправилась к нему. Вы же знаете Жервезу, Мари-Анж. Вбила себе в голову, что будет для него спасением… что-нибудь в таком роде… только оставила нам сообщение на автоответчике и сгинула – ни адреса, ничего. Так-то. Вот уже целые недели я отбиваюсь от этой мысли. Я много раз пытался с вами поговорить об этом. Но не мог. Не осмеливался.
Так.
Дело сделано.
Не придется им ни доесть икру, ни допить шампанское, Титюс знал это. Ему оставалось лишь надеяться, что далее все пойдет так, как он предполагал.
Но все случилось несколько иначе.
Мари-Анж просто набросилась на него – и вся недолга.
– Выйдем отсюда. Вместе, вы и я. Идем!
У нее был голос мальчишки.
Только мальчишка этот завладел табельным оружием инспектора Титюса, выкрутил ему руки, развернув лицом к двери, и приставил дуло револьвера к его затылку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65