– Это все нервы. Не обращайте на меня внимания.
Открыв сумочку, девушка вынула носовой платок и зеркальце, скривившись от отвращения.
– Загар сойдет через три-четыре дня – так у меня всегда, – сказала она с отчаянной претензией на легкомыслие. – Но от мозолей так легко не избавиться. – Хелен показала ладонь. – Как у землекопа!
Г. М. сердито посмотрел на нее:
– Вы говорили, что вам нужен совет. Это так?
– Да.
– Я старик, – заявил Г. М., – так что можете быть откровенны.
Хелен колебалась.
– Столько всего накопилось… Надеюсь, мне незачем объяснять, чем занималась наша экспедиция последние два года?
– Разумеется, незачем – раскопками гробницы старика Херихора. И у вас были неприятности?
– Неприятности с департаментом общественной деятельности! Неприятности с газетами! Неприятности с туристами! Вам известно, что за этот сезон гробницу и лабораторию посетили двенадцать тысяч туристов?
– И что они там делали? Воровали ваши находки?
– Некоторые из них пытались, – признала Хелен, наморщив лоб. – Но и без этого ответственность за ценности после изнурительных раскопок и очистки…
– Слушайте! – сердито прервал Г. М. – Я читал о сокровищах Херихора, пока меня не начало от них тошнить. Неужели все это настолько ценно, как расписывали газеты?
– Никаких драгоценных камней там не было, – улыбнулась Хелен. – Они использовали только цветное стекло, ляпис-лазурь, кальцит и обсидиан. Но большинство предметов и украшений золотые, и их антикварная стоимость… – Она глубоко вздохнула; взгляд ее карих глаз словно устремился в прошлое. – Американец по имени Бомон предложил нам шестьдесят тысяч долларов за золотую маску, которая была на мумии, и столь же фантастические суммы за вещи вроде золотого кинжала и золотой шкатулки для благовоний. А ведь он даже не был коллекционером или археологом. Ему всего лишь хотелось выставить эти предметы у себя дома, как принадлежавшие фараону более тысячи лет до Рождества Христова. Мы просто не могли убедить его, что не имеем права их продавать. – Хелен сделала паузу. – Не понимаю почему, но это огорчало моего отца. Я все время ощущала, что должна выбраться из Египта, иначе сойду с ума! А потом…
– Угу, – подбодрил Г. М. – А потом?
– Ну, – призналась Хелен, – есть один человек…
– Так, – кивнул Г. М. – И вы влюблены в него?
Хелен выпрямилась на сиденье.
– В том-то и дело, что не влюблена! По крайней мере, я так не думаю. – Она покачала головой, сердясь на саму себя, и посмотрела в окно. – Его зовут Сэнди Робертсон. Он мне очень нравится. Я уехала отчасти из-за того, что не хотела его обидеть, ответив ему «нет». – Девушка с вызовом взглянула на Г. М. – Звучит глупо, не так ли? Уезжать из-за того, что не хочешь кого-то обидеть! Но вы когда-нибудь задумывались, какую часть жизни мы проводим в различных уловках, затрудняя себе существование только для того, чтобы не оскорбить чьи-то чувства – даже людей, не имеющих на нас никаких прав? Вчера вечером Сэнди сказал, что все чертовски неправильно. Так оно и есть, сэр Генри! Дома у меня есть близкая подруга – Одри Вейн; возможно, она встретит меня в аэропорту, – которая без ума от Сэнди Робертсона. А он только смеется над ней. С другой стороны, один человек по имени Кит Фэррелл… – Хелен оборвала фразу и тряхнула головой. – Как бы то ни было, это личное дело. Оно не имеет значения.
– Еще как имеет, – возразил Г. М., – если вы ждете моего совета.
Девушка удивленно посмотрела на него.
– Совета? – воскликнула она. – Но мне не нужен ваш совет по этому поводу!
– Тогда по какому?
– Смотрите, – сказала Хелен.
Поезд мчался по живописным предместьям, мимо садов и вилл, наводящих на мысли о тени и прохладной воде. С левой стороны, за покрытыми пылью окнами, виднелись вдалеке очертания пирамид под свирепыми лучами солнца, а еще дальше – голубые Ливийские горы.
Хелен встала, сняла с забитой багажом полки маленький чемодан и положила его на сиденье рядом с собой. Достав из сумочки ключ, она отперла чемодан, щелкнула застежками и вытащила картонную коробку, аккуратно помещенную среди нижнего белья, а из ватной подкладки внутри извлекла бронзовую лампу.
Она была небольшая – не более четырех дюймов в высоту – и напоминала по форме круглую чашу, отделанную алебастром. Хотя бронза потускнела, ее внешний вид был лишен омертвелой сухости, обычно ассоциирующейся с музейными редкостями. Лорд Северн добросовестно почистил лампу, и солнечные блики весело играли на резьбе, покрывающей каждый ее дюйм.
Хелен передала лампу Г. М., который, надев очки, принялся вертеть ее в руках.
– Знаете, – заметил он после паузы, – такие вещи заставляют склоняться под тяжестью древности. Сколько лет этому светильнику?
– Немногим более трех тысяч.
– Странный образчик лампы, не так ли? Как она действовала?
– Ее наполняли маслом до краев и вставляли плавающий фитиль. Видите резные изображения по бокам?
– Ну?
– Это сцены из Книги мертвых, – сказала Хелен. – Не слишком приятные. Мы нашли ее во внутреннем гробу мумии – возле руки.
– Присутствие лампы в таком месте необычное явление?
– Да. В это вкладывалось какое-то особое значение.
Г. М. взвесил лампу в руке.
– Она лишь чуть больше и тяжелее пепельницы, – заметил он. – Ну и что здесь не так?
– Насколько я знаю, ничего. Но…
– Но – что?
– Мне не хочется залезать в эмоциональные дебри, – сказала девушка. – Я намерена сделать то, что говорила репортерам: вернуться в Северн-Холл, как только Бенсон все там для меня приготовит, поставить эту лампу на каминную полку в своей комнате в качестве доказательства, что проклятие – чушь, и похоронить себя там до тех пор, пока не напишу подробную историю нашей экспедиции. Вас удивляет наличие у меня литературных склонностей?
– Не сказал бы.
Хелен бросила на него странный взгляд:
– А предположим, со мной что-то случится?
На лице Г. М. мелькнула усмешка, и она склонилась вперед:
– Я серьезно!
– Я тоже. Что может с вами случиться?
Хелен посмотрела в окно, словно интересуясь происходящим снаружи.
– Вы же слышали, что сказал тот человек.
– Алим… как бишь его?
– Да. «Обратится в пыль, будто не существовала вовсе». Конечно, я знаю, что это невозможно. И все же…
Ее голос увял. Г. М. смотрел на нее с интересом, вызванным происшедшей в ней внезапной переменой.
Хелен глядела в окно, по-видимому, на тусклую гряду пирамид, движущуюся вдалеке. Ее тело напряглось, рот слегка приоткрылся. Что она увидела там, было невозможно определить, но это вынудило ее застыть и затаить дыхание. Затем она кивнула собственным мыслям и устремила на Г. М. сосредоточенный невидящий взгляд.
– Сэр Генри… – Девушка кашлянула.
– Угу?
– Пожалуйста, забудьте все, что я вам говорила.
– Что?!
– Я сказала, что нуждаюсь в вашем совете. Несколько минут назад так оно и было. Но теперь он мне не нужен! – Ее голос дрогнул, словно от ужаса. – Я не хочу его! Не хочу!
Глава 4
Апрель в Англии начался с холодного дождя, напрочь смывшего все воспоминания о Египте. Причем холод нигде не ощущался сильнее, чем в Северн-Холле.
Путешествие из Лондона к Северн-Холлу достаточно приятно, если вы располагаете автомобилем. Однако ехать поездом свыше трех часов через Суиндон и Пертон в Глостер значительно скучнее. В Глостере нужно пересесть на автобус или такси и ехать на юго-запад в сторону Шарпкросса, покуда высокая каменная ограда обширного поместья не покажется вдалеке от дороги.
Вы въезжаете в поместье через обширные ворота, мимо сторожки, по извилистой гравиевой аллее и через две минуты с изумлением взираете на Северн-Холл.
Пристрастие к готическому стилю было введено в середине восемнадцатого столетия неким мистером Хорасом Уолполом. Мистер Уолпол купил скромную виллу в Туикенеме и постепенно стал расширять ее в манере, которую его романтическая душа полагала средневековой. Темные башни, цветные стекла, старинные доспехи и оружие радовали его сердце в Строберри-Хилл. Вскоре мистер Уолпол написал роман «Замок Отранто», положив начало литературному стилю, который с помощью миссис Рэдклифф и Монаха Луиса получил продолжение в девятнадцатом веке.
Наши прабабушки трепетали от страха над их романами. «Разве это не ужасно?» – спрашивает одна из них на страницах мисс Остин со свойственной им мягкой сатирой.
Героинь с нежным взглядом преследовали жестокие графы в коридорах полуразрушенных замков.
Готика в архитектуре стала увлечением натур достаточно романтических и богатых. К их числу в 1794 году принадлежала жена первого графа Северна.
Леди Северн уговаривала быстро разбогатевшего супруга построить дом, достойный его недавно приобретенного царства. Лорду Северну не слишком нравилась эта затея – будучи простым человеком, он предпочитал стилю комфорт. Но он без памяти любил свою Огасту, чей портрет все еще висит в Северн-Холле, и поэтому решительно отдал себя на милость архитектурных экспериментов.
Северн-Холл по завершении напоминал Строберри-Хилл, но отличался большими размерами и количеством башен, каменных арабесок и цветных стекол.
– Здесь так много этих чертовых цветных стекол, – жаловался второй граф Северн в начале царствования Виктории, – что человек не может посмотреть в собственные окна.
И тем не менее Северн-Холл притягивал к себе несколько поколений семейства. Даже шуточная темница с цепями, где можно было запереть храпящего после третьей бутылки портвейна гостя и наблюдать, как он зеленеет от страха, проснувшись утром, взывала к воображению, которое Лоринги никогда не утрачивали. Если теперешний граф продержал дом закрытым несколько лет, то лишь потому, что состояние здоровья вынудило его провести это время за границей.
Но теперь он был открыт вновь.
В дождливый четверг 27 апреля Северн-Холл опять наполнился светом и треском дров в каминах. Понадобились бешеные, хотя и кратковременные усилия, чтобы привести дом в порядок. Мистер Бенсон – дворецкий – сидел за чаем в буфетной, благожелательно глядя на миссис Помфрет – экономку.
– Газеты! – произнес Бенсон, качая головой, и трижды повторил на выдохе: – Газеты, газеты, газеты!
– Да, мистер Бенсон, – послушно отозвалась миссис Помфрет.
Буфетная находилась в конце узкого коридора за черной лестницей, изолированного обитой зеленым сукном дверью, которая выходила в парадный холл. Мистер Бенсон расположился в кресле-качалке, в то время как миссис Помфрет предпочитала скромно сидеть на краешке стула.
В глубине души экономка интересовалась, почему ее вообще пригласили в буфетную. В тех домах, где ей прежде доводилось работать, этого никогда не случалось, и она спрашивала себя, не ожидает ли ее разнос.
Хотя дворецкий не выглядел человеком, от которого следовало ожидать разноса, но кто знает…
Будь мистер Бенсон повыше ростом, думала миссис Помфрет, он бы являл собой великолепный образец дворецкого. Но, даже оставаясь низеньким и пухлым, он извлекал все возможное из отпущенного ему природой достоинства.
Мистер Бенсон удобно развалился в качалке, излучая добродушие. Его редкие седые волосы были аккуратно причесаны. Светло-голубые глаза, розовые щеки, широкий рот – все это выражало ту же комбинацию достоинства и доброжелательности. Черный пиджак, полосатые брюки, галстук, темнеющий под высоким белым воротником, выглядели столь же опрятно, как и тщательно отполированные ногти. После многозначительной паузы дворецкий заговорил вновь:
– Сказать вам кое-что, миссис Помфрет?
– Да, мистер Бенсон.
– Думаю, – рассудительно произнес дворецкий, – что я не суеверен.
Экономка с трудом сдержала удивление.
– Надеюсь, мистер Бенсон.
– И все же признаюсь: я испытал облегчение, услышав, что ее милость вернулась в Англию.
(«Еще не хватало!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29