– Ты уж извини. Прав был батя-то, с Петровки я.
– Батя!!.. – не своим голосом орет Вася, но его уже оттесняют хлынувшие в калитку коллеги Сажина.
И вот в доме Морды полным ходом идет большой обыск. Его ведут три группы в трех помещениях; в одном из них Знаменский параллельно ведет допрос хозяина. Морда и присутствующие в разных местах Мордята – в наручниках, к каждому, учитывая воинственный нрав семейства, приставлен офицер.
Знаменский с допрашиваемым расположились на уголке стола; в основном же стол служит для складыва­ния того, что изымают при обыске. Здесь уже разложены пачки денег, груда оружия и набор наркотиков: частью это одинаковые целлофановые пакеты с белым и зелено­ватым порошком, частью аптечного типа стеклянная по­суда с притертыми крышками.
Первое потрясение у Морды прошло, он владеет со­бой. Задача его – нащупать контакт со следователем и выгородить сыновей.
– Вы слышали, что торговцев наркотиками старается прибрать к рукам некий трест? – спрашивает Пал Палыч.
– Что-то такое краем уха… Вы тоже, гражданин пол­ковник?
– От кого слышали?
– Ну где-нибудь… в автобусе.
– У вас две «Волги», автобусом, наверное, забыли, когда ездили.
Курков несет три пистолета, коробки с патронами и обрез.
– Как насчет малины, а также блатной романтики? – осведомляется Сажин, глянув на его ношу.
– Злопамятный, да?
– Нет, но веду счет мячам.
Курков складывает добычу перед Знаменским. Тот говорит:
– Мордвинов, куда вам столько оружия?
– Слабость у меня, – исповедальным тоном сообща­ет Морда. – Где, значит, ни попадется случайно – не могу удержаться.
– И где оно попадалось случайно? Не иначе как в автобусе. Нет, право, многовато.
– Да, гражданин полковник, какая разница? Статья одна – незаконное хранение. Хоть один пистолет, хоть пять пулеметов, верно?
– Случалось и постреливать?
– Больше в тараканов, гражданин полковник. Бе­жит – шмальнешь. Глаз тренируется.
Пал Палыч делает Сажину разрешающий знак.
– А как меня тут расстреливали, конечно, не помните?
– Отчего же? Я его, гражданин полковник, честно спросил: из органов? Говорит, нет. Значит, покушения на представителя власти не было. Шутки были со своим гостем. Скажет – водку не пил, не верьте! В охотку поси­дели, – Морда рассказывает почти весело. – Мне на фоне наркотиков терять нечего. Срок все покроет.
Так он и держится, пока не заходит разговор о том, вся ли его семья торговала наркотиками.
– Что вы! – машет руками он. – Какая торговля! Я в них сбережения вкладывал. Наркота дорожает, а как с деньгами решат – неизвестно. Сбережения за всю трудо­вую жизнь!
– Ваш старший задержан при покупке опиума.
Морда тяжко переживает услышанное. Когда обретает способность владеть языком, произносит хрипло:
– Ничего больше не говорю! Пишите мне в протоко­ле вопрос, я вам буду писать ответ.
А находки все множатся и множатся…
В кабинете Коваля все его соратники, кроме Хомутовой.
Только что кончилась очередная «летучка», но еще стоят у стола, не расходятся; все в отличном настроении.
– С фабрики идет товар небывалого качества, – льстит патрону Феликс.
– Олег Иваныч, как решаем с верблюдами? – спра­шивает Коля.
– Всех перебрасывай на мак. Будем расширяться.
– Неплохо ты поместил свой капитал, – говорит Ко­валю Крушанский.
Без стука открывается дверь, врывается переполо­шенная Хомутова:
– Все живы-здоровы?
– Что такое, Люба?
– Мишенька плачет!
Феликс с Колей переглядываются юмористически. Но с лица Коваля сбегает оживление, а Крушанский и вовсе хмурится.
– Болит что-нибудь, – предполагает он.
– Всего ощупала, врача вызывала, здоров!
– Ну, страшный сон приснился, – успокаивает Коля.
– Да когда он плакал?! Беду чует, Олег Иваныч!
– Люба, накаркаешь! – раздражается Феликс.
– Что… все время плачет? – осторожно спрашивает Коваль.
– Нет… Заиграется – забудет. А потом опять глазки мокрые… Чтоб вы мне на цыпочках ходили! – яростно обрушивается она на остальных. – Никакого риска! Если кто что – зубами загрызу!
То же кладбище, которое уже посещал Коваль. Вместе с ним приехал Феликс, но остался, разумеется возле машины.
Телохранители следуют за патроном, однако в этом скорбном месте держатся поодаль.
Коваль сметает с плиты в изножье богатого памятни­ка сор, кладет традиционные три розы.
А неподалеку, возле дорожки, по которой он прошел, Ардабьев сидит над скромной могилой. Тяжело вздохнув, встает, чтобы уйти, и встречается с человеком, что был ему попутчиком в самой счастливой за его жизнь поездке.
Оба невольно улыбаются, Коваль протягивает руку:
– Кто у вас здесь?
– Мама.
– У меня тоже, – говорит Коваль, словно радуясь совпадению. Как многие люди его типа, он склонен к суевериям и вне работы сентиментален.
– Не позвонили.
Ардабьев делает извиняющееся движение и видит двух молодчиков. Те же ли они самые, что в поезде отобрали записку с телефоном, он точно не помнит, но они такие же. И это отбивает охоту разговаривать.
– С вами неладно, – определяет Коваль.
На Ардабьеве новое дорогое пальто, но лицо погас­шее, куда пропала былая радость.
– Я как-нибудь позвоню, – отделывается Ардабьев.
– Действительно, позвоните, – настаивает Коваль и прощается.
Ардабьев немного пережидает, чтобы не идти за ним впритык.
Несколько более торопливых шагов – и успел бы увидеть, как проклинаемый им Феликс открывает дверцу машины для Коваля.
Знаменский листает бумаги и одновременно слушает Куркова.
– На черном рынке Москвы и области резко возросла доля наркотиков из конопли.
– И как вы это трактуете?
– Еще не знаю, – признается Курков. – Но что-то тут есть…
– Что-то есть, – соглашается Пал Палыч.
Сотрудник забегает на секунду, приносит конверт.
– Заключение экспертизы из ВНИИ министерства.
Знаменский распечатывает, начинает читать заклю­чение.
– Звоните Томину! – не отрываясь, говорит он. – Жду срочно!
Курков дозванивается по внутреннему телефону.
– Александр Николаевич? Знаменский просит вас немедленно, – и, положив трубку, протискивается за спину Пал Палыча, чтобы читать из-за его плеча.
Кто-то заглядывает в дверь:
– Можно, товарищ полковник?
Знаменский делает отстраняющий жест, человек скрывается.
На последней страничке появляется Томин и Сажин.
– Экспертиза из ВНИИ, – сообщает им Курков и показывает большой палец.
– Быстро излагаю суть, – поднимает голову Зна­менский и получитает, полурассказывает: – В последнее время изымаемые у разных людей в разных количествах наркотики конопляной группы, как правило, совер­шенно идентичны и по составу, и по микропримесям. То же относится к веществам, изъятым у гражданина Мор­двинова.
– Продался Морда тресту! – вставляет Сажин.
– Тихо, слушайте вывод. Препараты производятся на одном и том же стационарном оборудовании в одинако­вых условиях.
– Попросту говоря, в одном месте?! – недоверчиво переспрашивает Томин.
– Все по нашей версии! – не выдерживает Сажин.
– И лаборатория, скорей всего, под боком, – пророчески изрекает Курков.
– А как по вашей версии доставляют всю эту траву нам под бок? – интересуется Томин. – Это же сырье, объемы. Тысячи курьеров с рюкзаками?
– Да смелей надо думать, смелей! – горячится Курков. – Если это трест, фактически мафия, они могли внедриться в какое-то предприятие!
– Которое легально получает коноплю? – продолжает Знаменский.
– Ну да!
– Гм… Ну есть такие, конечно. Лубзаводы… Фабрики, где веревки вьют. Пеньку делают на экспорт. Пеньку еще допетровская Русь вывозила.
– Саша, не отвлекайся. Сколько их в наших краях?
– Пять… восемь… в таких пределах.
– Ясно. У нарколабораторий два признака: специфическая вонь – как бы дохлятиной – и мощная вентиля­ция, иначе взорвутся. Всю оперативную часть бригады бросай на разведку!
Ардабьев на своем нынешнем рабочем месте. Обору­дования мы не видим, но слышим мощный гул вентиля­торов.
Внезапно Ардабьев замечает в окно человека, кото­рый пристально разглядывает здание лаборатории. Это Сажин.
– Петровка! – вспоминает Ардабьев.
Ну вот и конец. Он снимает халат.
Выходит из ворот фабрики. Идет. Почти машинально останавливает такси.
На вопрос: «Куда едем?» отвечает: «Прямо». Но где-то по пути он решает: «Стой!»
Выходит из такси, пересекает улицу, направляясь к будке телефона-автомата. Номер набирает по памяти.
– Пал Палыч? Ардабьев. Прошу, не перебивайте!.. Поймете все скоро – ваши уже здесь. Обещайте… жене… правду обо мне. Заставьте Феликса сказать. Меня слома­ли, принудили, объясните ей… Нет, со мной кончено. Второй раз пройти через все – не хочу, не могу! Без вопросов! Со мной конечно. Простите все меня, – и вешает трубку.
Знаменский медленно опускает свою трубку. После большой паузы по внутреннему селектору глуховатым голосом говорит:
– Дежурного по городу…
Его выслушивает помощник дежурного в своем поме­щении, что-то записывает.
– Понял, товарищ полковник: о любом происше­ствии с Ардабьевым В. И., приметы вы дали, сообщить… Не беспокойтесь, Пал Палыч, сделаем.
…Знаменский меряет шагами кабинет. Входит, посту­чавшись, сотрудник из его бригады.
– Пал Палыч, постановление о выдаче вещественных доказательств. Подпишите.
– Оставьте… потом посмотрю.
Слегка удивленный сотрудник кладет постановление на стол и выходит.
Снова помещение дежурного по городу. Тот же по­мощник, с которым говорил Знаменский, теперь зво­нит ему:
– Помощник дежурного майор Петров… Как в воду глядели, Пал Палыч. Только что сообщили. Этот Ардабьев в телефонной будке застрелился десять минут тому на­зад… Подробности такие: из ТТ, в обойме осталось пять патронов… А у него при себе был служебный пропуск… сейчас, записал, – смотрит в блокнот. – Должность – завлабораторией фабрики пеньковых изделий… Назва­ние? Есть!
Курков и Сажин почти врываются к Знаменскому:
– Накрыли производство! Ну размах был, Пал Палыч, оборудование фирменное!
– А люди? – перебивает Знаменский.
– Забрали, кто был, – говорит Сажин.
– Лаборанты, – уточняет Курков. – Правда, при оружии. Но, похоже, кроме Ардабьева с Тушиной, никого не знают.
– Тушина – кто?
– Директор фабрики.
– Привезли?
– Да, с ней Александр Николаич. Ведут сюда.
Курков спешит «настроить» Знаменского против ди­ректорши:
– В один день сменила завскладом и подписала орга­низацию лаборатории. Все шло через ее руки!
– Рабочие очень хорошо о ней говорят, – как бы в противовес его словам добавляет Сажин.
Томин с офицером вводят Тушину. Она держится прямо, но смотрит в пол.
– Товарищ полковник, – подчеркнуто уважительно обращается Томин к Пал Палычу. – Это директор фаб­рики, где производились наркотики.
Тушину качнуло, мельком глянула на Знаменского и снова в пол.
– Присаживайтесь, поговорим.
Та не садится.
– Какие наркотики? – хрипло произносит она. – Меня вызвали с районного совещания… и забрали. Без предупреждения! Я депутат райсовета! Два ордена!
– Тем более удивительно, как…
– Не знаю я, что они там делали в лаборатории! Я там ни разу не была. Никто не скажет, что я туда ходила или они ко мне!
– Безнадежно, Тушина. В лаборатории уже наши люди. Все ясно…
Она хватается за спинку стула.
– Мне говорили, вы порядочный человек. Какой же к вам ключик подобрали?
– Делайте со мной, что хотите! Дети у меня, внуки… Умру – рта не раскрою!
И такая вырывается боль, что наступает пауза. Затем Пал Палыч окликает:
– Сева, – и показывает, чтобы вывел женщину. – В соседнюю комнату.
– Крепко припугнули, – вздыхает Томин.
– Не понимаю, как вы работаете, товарищ полков­ник! – восклицает Курков. – Удивительное у вас свой­ство: кто не хочет, того вы не допрашиваете! Да мы без Тушиной вообще можем не выйти на их трест!
– В том и загвоздка, Курков, чтобы она захотела дать показания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12