Патологоанатом потешается:
– У нас, батенька, покойников не крадут! Един­ственное место, где нет хищений и пересортицы!
Дежурная часть МУРа, куда поступают донесения от патрульных машин и районных отделов угрозыска. За одним из пультов работает Сажин.
Появляется Курков, отыскивает его взглядом и подходит. По тому, как они здороваются, чувствуется, что не виделись несколько дней. Курков что-то рассказывает, Сажин слушает, переспрашивает, потом отводит приятеля в угол зала, где сигналы вызова и ответы дежурных не так мешают разговаривать.
– Кто, по-твоему, взял тело? – блестит глазами Курков. – Не работал, так что сослуживцы исключаются, а родственников в Москве – никого!
– Ну… друзья. Любовница.
– Сева, он свалился на улице восьмого сентября около пяти вечера. И в это же время был записан на кремацию! Друзья знали о его кончине заранее?!
Сажин произносит шумное и удивленное «Уф»!
– Срочно сожгли, чтобы нельзя было выяснить истинную причину смерти! – высказывает Курков до конца свою догадку.
– Соображения дальше?
– Насчет соображений туговато, – признается Курков.
– А Знаменский что?
– Никаких гениальных советов. Выявляйте, говорит, связи.
– Кстати, слушай, Снегирев ведь стоял на учете. Сна­чала в одном наркологическом диспансере, потом в другом – когда переехал. Не знаю, насколько он лечился, но личные контакты с наркоманами были.
Коваль везет Веронику по городу. В машине они одни, но по пятам следует охрана.
Машины останавливаются у ресторана, все выходят, «псы» делают вид, что отношения к Ковалю не имеют. Вероника их явно не знает.
Музыка, говор, девушка оживленно оглядывается, пока метрдотель ведет их к уже накрытому столику, с которого убирает табличку «Стол заказан».
Тем временем в вестибюле один из «псов» объясняет что-то официанту и передает завернутую в бумагу бутыл­ку. Проходит в зал, присоединяется к напарнику. Сидят они по соседству с патроном, пьют боржом.
А официант торжественно приближается к Ковалю. Он несет ту самую бутылку, бережно обернув ее салфеткой.
– Ради вас и дамы, – почтительно склоняет голо­ву. – Нашли французское шампанское.
Наливает бокалы и ретируется.
– За твое изобретение! – Вероника отпивает гло­ток. – Очень вкусно! А что ты изобрел?
– В фантастике называется «нуль-транспортировка». Показываю принцип.
Коваль раскладывает рядом две салфетки, под левую помещает ключи от машины. Поднимает салфетку – клю­чи исчезли, но появились под салфеткой справа.
Вероника по-детски заинтересована.
– Еще раз! – требует она.
Оркестр заглушает дальнейшие реплики, а когда сти­хает, мы снова слышим разговор:
– Человек человеку редко встречается. Вот был у меня попутчик из Хабаровска. Я даже телефон ему дал, но…
– Тоску по людям я понимаю. По хорошим. Нет, даже по плохим! – вырывается у Вероники.
Она сама смеется тому, что сказала, но Ковалю сле­довало бы расслышать жалобу на одиночество.
Однако он отвлечен цветочницей, разносящей между столиками букетики в целлофане. Подзывает ее и покупа­ет их все оптом.
– Другие женщины останутся без цветов, – пробует протестовать Ника. – Олег, ты все время что-то даришь, даришь. Я как-то от этого… устаю…
– Ты возбуждаешь во мне инстинкт жертвоприноше­ния. И потом сегодня такой день…
Вдруг он вскакивает и направляется к эстраде.
Вероника удивленно провожает его взглядом, «псы» – бдительными.
После недолгих переговоров Коваль занимает место ударника. Короткое музыкальное вступление – и он на­чинает увлеченно солировать. Сегодня для него большой победный день!
Одна из подмосковных «зон отдыха» в лесу. Сезон кончился, безлюдно, пустая палатка «Прокат спортин­вентаря», засыпанные палой листвой скамьи, отслужив­шие свое плакаты о правилах купания.
К центральной вытоптанной площадке ведут две до­роги. Сейчас по ним медленно съезжаются три «Волги» справа и три слева. Они выстраиваются борт о борт по краям площадки, одна группа против другой, оставив между собой нейтральную полосу метров в тридцать ши­риной. И несколько секунд протекают в молчании и неподвижности.
Затем из двух машин высыпают «мальчики» Хомутовой, числом десять, знакомые и незнакомые нам персо­нажи. За ними появляются она сама и Феликс.
В ответ распахиваются дверцы с противной стороны и выпускают на свет Мордят в полном составе, Морду и двух неизвестных нам дотоле дельцов – тоже с подруч­ными.
Хомутова и Феликс неторопливо трогаются вперед. Морда с коллегами следуют их примеру.
Протокола для подобных встреч, разумеется, нет, инициатива предоставлена людям Коваля, и компания Морды лишь подражает им. Поэтому раз сопровождение Хомутовой и Феликса осталось при машинах, то и Мордятам, двинувшимся было навстречу оппонентам, сделан знак не рыпаться.
Двое натрое сходятся представители наркобизнеса для переговоров в центре площадки. Один из дельцов немо­лодой, высокий, резкий в движениях, желчный. Другой флегматичный гладкий щеголь, почему-то в вечернем костюме, на шее бабочка, в кармане цветной платочек.
Сошлись, остановились, заговорил Феликс.
«Псы» настороженно наблюдают, каждый вроде бы просто переминается на месте, но так переминается вра­тарь, ожидая мяча.
Мордята тоже полны воинственной готовности, но у них иная выучка – правые руки в оттопыренных карманах.
Феликс заканчивает короткую речь:
– Итак, мы обеспечиваем снабжение и берем на себя вашу защиту.
– Кроме вас, пока защищаться не от кого! – выпали­вает желчный.
– Пока, – подчеркивает Феликс, – пока дело срав­нительно молодое. А дальше неизбежно начнется рэкет. Понадобится и физическая защита, и юридическая. На Западе, когда организуется трест, поглощающий мелкие фирмы…
– Запад нам не указ! – прерывает желчный и взгля­дывает на флегматика.
– Я человек маленький, – притворно смиреннича­ет тот.
– И у маленького человека могут быть большие не­приятности, – замечает Феликс.
– Контингент у меня – сплошь уголовники. Авось сами отобьемся, – и щеголь поправляет бабочку, скры­вая под скромностью каменное самодовольство.
Феликс набирает воздуху для новой красноречивой тирады, Хомутова его опережает.
– Про него ясно. А вы? – спрашивает у Морды.
– Сроду ни под кем не ходил, сам себе голова! И молодежь сомневается. Хотим, говорят, семейный подряд!
Эта шутка, предлагающая более примирительный тон, позволяет надеяться на возможность согласия.
– Подумайте! – смотрит ему в глаза Феликс. – В данной ситуации самолюбие – плохой советчик, – гово­рит он всем.
– У меня возражения чисто экономические, – отзы­вается желчный. – Говорите, льготы? Грабеж!
– А ты, отец, не жадничай! – злится Феликс. – По­хороны дороже!
Желчный гневно вскидывается, отпрянув на полшага.
Всплеск эмоций замечен охраной, она дергается впе­ред, но всевидящая Хомутова дает отмашку, и обе груп­пы отступают.
– Извините его, он зря нервничает, – улыбается Хо­мутова. – Мы вас слушаем.
Желчный, как верно определил Феликс, болезненно жаден.
– Оброк желаете, да? Да кто бы полез в такие дела, как наши, если делиться прибылью. Потому рискуем, что на копейку рубль нарастает. Не знаю, как другие, а я столько взяток раздаю… если вы еще начнете обирать – да лучше на завод к станку!
– До чего мужики глупый народ, – посмеивается Хомутова. – Ну… как у нас говаривали в заключении, не хотите по-плохому, по-хорошему хуже будет, – и на­правляется к машинам.
Феликс, чуть поотстав и с оглядкой, идет за ней.
«Псы», Мордята и прочие сопровождающие лица на­пряжены: если будет драчка, то сейчас.
Но Морда со спутниками, тоже пятясь, благополучно отступают.
И вот все в машинах.
Обе не договорившиеся стороны медленно разъезжа­ются задним ходом, чтобы не разворачиваться, подстав­ляя бок.
…Желчный входит в лифт вместе с человеком помо­ложе, наживает кнопку 10.
– Не очень мы над вами вчера резвились? – вежливо­сти ради спрашивает сосед. – День рождения.
– Через неделю у меня юбилей, возьму реванш, – обещает желчный.
Он выходит на своем десятом этаже, лезет за ключом, и тут рука в толстой перчатке – чтоб не прокусил – крепко зажимает ему рот и нос.
Его подкараулили трое «псов». Сообща выворачивают ему руки за спину, ведут к заблаговременно открытому окну до пола на лестничной площадке.
Сильно толкают наружу.
Короткий крик.
С улицы видно, как летит вниз долговязая фигура.
В это время второй делец, флегматик пижон, готовит трубку с длинным мундштуком для курения опиума.
Клиент в наколках ждет, сидя на койке.
Койки, вернее, топчаны размещены по периметру комнаты изголовьем к стене, и на них лежат человек восемь в разной степени опьянения – кто уже в полной прострации, кто еще потягивает очередную трубку. Боль­шинство полуодето. В стене, подключенный к вентиляционному накалу, гудит мощный вентилятор. За окнами поздний вечер. Это квартира, оборудованная под притон наркоманов.
Во второй комнате в пульсирующем свете цветомузыки мечутся в танце несколько пар, употребивших взвин­чивающие снадобья.
В передней дежурит тип лет тридцати с литыми кула­ками – привратник и вышибала; он участвовал во встре­че на природе.
Раздается сигнальный звонок в дверь: длинный, три коротких, длинный. Вышибала смотрит в глазок.
Появляется бдительный хозяин и тоже смотрит в глазок, успокаивается, сам открывает дверь с пятью зам­ками.
В притон барски вваливается импозантный мужчина, растрачивающий последние мгновения средних лет.
– Ох, устал! – жалуется басом он хозяину, скидывая плащ и охорашиваясь. – Но играл сегодня, как бог. Кого-то ранили стрелой… средние века… житуха… А теперь как белка в колесе, дышим окислами свинца, воду пьем переработанную из канализации… Кто у тебя?
– Как обычно, шпана.
– Это хор-р-рошо! Педиков нет?
– Пока нет. – Хозяин ведет гостя на кухню. – Что будете?
– Давай, братец, так: сначала вздернуться, повесе­литься, потом – в отпад. Чего-нибудь новенького попро­бовать нет?
– Фирменное достали. ЛСД.
– Брось контрабанду, засыплешься, – рокочет бас. – Давай героинчику. И кого-нибудь за компанию пригла­си, не одному же. – Бас кладет в карман хозяину три сотенных. – Поблатнее. С самого дна зачерпни, с самого дна… Кха, голос сел… Человек – это звучит… не звучит, вер-рно?
В этот миг квартирную дверь одним ударом высажива­ют внутрь, привратника скручивают. Квартира наполня­ется сотрудниками милиции во главе с Томиным. При нем Сажин и Курков.
– Всем оставаться на местах! – звучит команда, уси­ленная мегафоном.
Но клиенты – особенно те, что танцевали, – не на­мерены безропотно сдаваться. Взвинченные наркотичес­ким допингом, они в схватке необычайно сильны и изворотливы.
Вот облепленный милиционерами парень вырывается в переднюю и колесом катится к выходной двери.
– Сеть! – кричит Томин.
Парня отпускают, он вскакивает и тут же оказывается спеленутым наброшенной сетью.
Второго беснующегося тем же порядком усмиряют в танцевальной комнате.
– Понятые, фотограф, начинайте! – заглушает гал­деж и выкрики команда Томина.
В коридоре появляется бас.
– Зачем так кричать? – морщится он.
Томин отводит микрофон от губ.
– Перестали бы вы шляться по злачным местам, – говорит он.
– Разрешите взять пальтишко? – тянется бас к ве­шалке.
– Еще встретимся на подобной почве – обещаю не­приятности. Сколько можно спекулировать на том, что вас любят?
– Вы мне испортили вечер, – капризно рокочет бас и скрывается.
– Зачем вы его отпустили? – резковато вопрошает Курков.
– Отвали, Коля! У него неоперабельный рак. И он знает, и все.
В опиумокурильне орудует со вспышкой фотограф.
Вдруг один из курильщиков, лежавший, казалось, без сознания, вскакивает и, словно подброшенный взрывной волной, вылетает на балкон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12