..
– Ой, посмотрите на него – каким он крутым бизнесменом вдруг заделался!.. Да я и не жена тебе в этом деле, а напарник, коллега, между прочим.
– Наташа, – Николай уже начинал по-настоящему злиться – его раздражала эта непонятливость, с которой он столкнулся, пожалуй, впервые со времени их свадьбы, – неужели мне надо тебе объяснять, что поездка эта совсем не легкая? Столько дней трястись в автобусе...
– Но ты же сам говорил мне, что автобус этот комфортабельный, кажется – «Мерседес», да?
– Ну и что?
– Я выдержу. Меня в автобусах не тошнит.
– Да тебя, я заметил, на рынке тошнит только при одном виде мяса! – Коля злился все больше. – Мне что, напомнить тебе, в каком интересном положении ты сейчас находишься? Если ты сама этого не помнишь? Или, может, твоей маме позвонить, чтобы она тебе слегка мозги вправила, а? Что ты, черт побери, ведешь себя, как маленькая?!
– Наконец-то! – на глаза Наташи уже навернулись слезы. – Говорила я себе – не спеши беременеть, приглядись сначала к нему, а уж потом думай...
– Что?! Повтори, что ты только что сказала? – Николай почувствовал, как его кулаки сжимаются сами собой – верный признак жуткого бешенства.
Он глубоко вздохнул, закрывая глаза и пытаясь успокоиться.
– Ох, Наташка, типун тебе на язык! Сплюнь быстро через плечо, дура. Как же ты можешь такое произносить-то, а? Ты, мать моего ребенка, которого я уже слышал и чувствовал? Как же тебе не стыдно?
Наташа, более уже не сдерживаясь, разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь мужа.
– Ты прости меня и не злись, пожалуйста. Я сама не понимаю, что со мной творится. Я тебя ревную... к первому попавшемуся столбу!
– Глупенькая, – он нежно гладил ее по волосам, – ну о чем ты думаешь, Господи! У нас через месяц должна родиться дочь, я жду не дождусь этого часа, а ты – ревную...
– Прости меня, Коля!
– Да нет уж, это ты меня прости! Думаешь, я не понимаю, как тебе хочется поехать со мной – Италия, море... А города! Одни названия чего стоят – Рим, Венеция... А Ватикан! Ох, Наташа! И я бы очень хотел, чтобы ты поехала со мной. Я бы мог, чтобы никто не догадался, что я выполняю задание, выдать тебя за свою любовницу или компаньоншу на худой лад. Но ты же знаешь, что дело совсем не в этом. Главная наша задача – родить здоровую девочку.
– Конечно, Коля. Прости!
Но Николая уже было не остановить, и теперь он хотел высказать все, что накипело на душе за время этого неприятного выяснения отношений:
– Наташенька, дороги ты бы ни за что не выдержала. Представь себе – двое суток в душном тряском автобусе. Ни душа тебе, ни еды нормальной... Впрочем, ладно, что я буду объяснять – сама все понимаешь... Зато какие я тебе подарки привезу – закачаешься!
– Правда? – она подняла на него свои заплаканные глаза, и парня просто-таки пронзил прилив нежности и любви к этой девчонке:
– Нет, пожалуй, не привезу. Пожалею тебе купить и фрукты, и джинсы, и сумочку... Такую, как ты хотела, помнишь? Пожалею. И так обойдешься.
– Жмот несчастный! – она шутливо ударила мужа кулачком в грудь. – Родной жене, которая на сносях, – и он пожалеет несчастную сотню-другую долларов! Ну, смотри, домой можешь после этого не возвращаться, прощения тебе уже не будет.
Коля нежно поцеловал ее заплаканные глаза и теплые мягкие губы:
– Быстро вытирай слезы. Тебе сейчас нельзя расстраиваться и плакать.
Она послушно кивнула, вытащила из кармана халатика носовой платок, и теперь на ее лице появилась улыбка – тихая, счастливая и даже какая-то загадочная:
– Коль, а если, пока ты будешь ездить по своим дурацким Италиям...
– Ты что это, а? Ты мне это брось! Вот придумала! Тебе еще месяц носить, а мне двух недель туда-сюда достаточно будет. И вообще, ты что, хочешь лишить меня возможности подежурить под окнами роддома? Первому поздравить тебя, подарить цветы? Забрать вас обеих оттуда, в конце концов? Что ты еще придумала?
Коля даже испугался – черт их разберет, этих женщин, когда они говорят серьезно, когда играют и подкалывают, а когда элементарно пробалтываются, случайно выдавая свои предчувствия.
И теперь, когда Наташа вдруг заговорила о родах раньше назначенного врачом срока, Коля действительно всерьез разволновался. А вдруг она и впрямь что-то чувствует? У нее же с ребенком связь-то самая непосредственная.
– Слушай, Наташа, а может, ты сейчас чувствуешь что-то такое... Ну, не так, как обычно, а? Может, давай к врачу съездим – пусть посмотрит, проверит. Шутить в такой ситуации не стоит, нужно быть очень осторожными...
Николай очень ждал дня ее родов.
Он часто представлял себе, как это все произойдет.
Почему-то он был уверен, что схватки у нее начнутся ночью или поздним-поздним вечером. Наташка будет лежать в постели вся такая несчастная, обессиленная, а он трясущимися руками будет набирать телефон «Скорой», встречать врачей у подъезда, а затем, когда они скажут, что пришло время рожать, будет умолять взять его с собой – до больницы.
Он мечтал о том дне, когда будет держать на руках, напрягая от страха свои накачанные мышцы, конвертик с маленьким, сморщенным, любимым существом...
И поэтому теперь, вдруг услышав от Наташи эти странные слова, он по-настоящему испугался – неужели она вправду уже добралась рожать? Неужели есть риск, что она не доносит до назначенного срока? Неужели дочь может появиться на свет, когда он будет в Италии?
Он смотрел в глаза жене с такой тревогой, – что Наташка даже рассмеялась:
– Да нет, Коля, я пошутила. Просто мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, когда придет время...
– И я очень хочу. И у нас все так и будет, – он говорил очень уверенно, чтобы успокоить и ее, и себя, и даже положил руки ей на плечи, передавая жене тепло своего тела и свою уверенность. – Не волнуйся, я очень быстро вернусь. Но мне нужно ехать – заканчивается сезон шоп-туров в Италию, и тогда мой проект может отложиться на черт знает какой срок.
– Я же понимаю...
– Правда?
– Правда.
– Тогда, Наташа, давай собирать вещи – я выезжаю послезавтра ночью...
* * *
Банда вернулся с работы, как обычно, около половины седьмого, но Алины дома еще не было. С Никиткой играла Настасья Тимофеевна, которая при появлении Александра тут же бросилась на кухню разогревать ужин, оставив ребенка на попечение отца.
– Мама, Алина не звонила? Где она задерживается, не знаете? – Сашка не то чтобы встревожился – просто обычно в это время жена уже возвращалась домой.
– Нет, не звонила, в последний раз мы с ней разговаривали примерно в обед, и она ничего не сказала о том, что задержится, – отозвалась теща, выглядывая из дверей кухни.
Сразу после окончания университета Алина поступила в аспирантуру, а защитив диссертацию, была приглашена в крупную юридическую фирму (Банда никак не мог запомнить ее мудреного названия). На работе ее ценили как весьма грамотного и эрудированного специалиста, который к тому же обладал весьма привлекательной внешностью.
Иногда именно ее красота играла решающую роль в снятии проблем – у кого, как говорится, поднимется рука отказать такой женщине, а глубокие знания и способности позволяли грамотно и профессионально использовать юридические тонкости, чтобы одерживать верх в сложных ситуациях и спорах, которые возникали подчас в работе с партнерами. Ее ценность как юриста определялась весьма просто – именно ей поручали обычно самые сложные и запутанные дела.
Алине настолько нравилась работа, что даже рождение сына не помешало ей.
На семейном совете с участием Владимира Александровича и Настасьи Тимофеевны они все вместе пришли к выводу, что сидеть три года с Никиткой в декрете Алине вовсе ни к чему: бабушка, которая к тому времени уже вышла на пенсию, могла вполне подстраховать ее и, пока дочь на работе, посидеть с внуком.
Поэтому Алина довольно быстро вышла на работу после рождения Никиты, а руководство компании всячески шло ей навстречу. И это несмотря на то, что теперь Алина не могла посвятить себя всю любимому делу – много сил и времени отнимал сын.
Но уже через четыре месяца она вновь вернулась к работе.
Банда сам любил свою работу и отлично понимал Алину. Но порой какая-то непонятная тоска начинала грызть его. И он сам себе не мог объяснить почему. Может быть, в нем все же говорил чисто мужской эгоизм: мол, это дело мужа – зарабатывать деньги, а женщине природой определена роль хранительницы семейного очага, заботливой матери, любящей жены. А может, он просто-напросто, даже не отдавая себе в этом отчета, ревновал свою Алину к ее работе, к ее увлеченности чем-то иным, кроме его, Сашкиной, персоны, и его грусть была всего лишь сублимированным отражением этой глухой и неясной, тщательно скрываемой даже от самого себя ревности.
И вот сейчас в Банде вдруг снова проснулось тяжелое чувство своей ненужности и заброшенности, своего одиночества в этой квартире с сидящим у телевизора тестем и хлопочущей на кухне тещей.
Он давно уже без всяких комплексов называл Настасью Тимофеевну мамой (ей, кстати, это очень нравилось) и лишь тестя продолжал величать по имени-отчеству. Он, не избалованный в детстве семейным теплом и ощущением родственных связей, очень полюбил этих людей. Но все же теперь, закрывшись с сыном в комнате и глядя, как старательно рисует тот замысловатые закорюки, Банда пытался увлечься этой абстрактной «живописью», помогая Никитке, лишь бы не думать о том, где же пропадает Алина, «бросившая» его на целый вечер.
Каждые полчаса он ловил себя на том, что украдкой посматривает на часы, и с каждым новым полуоборотом стрелки на душе у него становилось все неспокойнее и сердце все сильнее пронизывала смутная тревога. Несколько раз он порывался позвонить жене в офис, но в последний момент сдерживал себя – они давно уже договорились, что будут разыскивать друг друга на работе только в самых экстренных случаях...
Алина появилась около десяти вечера – счастливая, веселая, с довольной, но загадочной улыбкой на лице. Легкий запах спиртного исходил от нее – Привет, мальчики! – с порога весело закричала она, когда сын с воплями восторга бросился в прихожую встречать ее и следом за ним вышел растерянный Банда, не зная, как реагировать на столь позднее возвращение жены. – Соскучились без меня небось?
– Привет, – хмуро бросил Банда, вдруг почувствовав, что он боится взглянуть на нее – на свою Алину! Господи, о чем он думает? Неужели же он на полном серьезе начинает ревновать ее к кому-то? И даже, пожалуй, хуже того – подозревать в чем-то таком...
Алина сразу же почувствовала некоторую холодность его ответа и удивленно подняла на мужа глаза, отрываясь от сына, который категорически не хотел отпускать ее.
– Саш, у тебя все нормально?
– А что у меня может случиться?
– Ну мало ли что на вашей-то работе... На тебе же вон лица нет.
– На работе как раз все в порядке.
– А где не в порядке? – немного захмелевшая, Алина, безусловно, догадалась, что стало причиной Сашкиного раздражения, но – о глупая женская натура! – резко пошла на обострение, почувствовав, что ее поведением недовольны.
– Алина, ты знаешь, сколько времени?
– Знаю.
– Часы у тебя есть? – Банда не замечал, что повторяется в своих вопросах.
– Я же говорю тебе – я знаю, сколько сейчас времени, – с вызовом ответила жена.
– А ты понимаешь, что мы с Никиткой волновались? И мама с Владимиром Александровичем – тоже.
– А у меня для вас есть отличный сюрприз, – Алина уже успела взять себя в руки и, постаравшись успокоиться, подошла к Сашке, нежно обнимая его за шею. – Ты хочешь узнать, что я вам принесла?
– Сначала я хочу все же узнать, почему ты нам не позвонила и где ты была, – Банда еще продолжал ворчать, но прикосновение жены уже возымело свое действие, и он обнял ее в ответ, слегка прижимая к себе; – Отвечай немедленно, а то оторву твою наглую в своей красивости голову ко всем чертям и выброшу, ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Ой, посмотрите на него – каким он крутым бизнесменом вдруг заделался!.. Да я и не жена тебе в этом деле, а напарник, коллега, между прочим.
– Наташа, – Николай уже начинал по-настоящему злиться – его раздражала эта непонятливость, с которой он столкнулся, пожалуй, впервые со времени их свадьбы, – неужели мне надо тебе объяснять, что поездка эта совсем не легкая? Столько дней трястись в автобусе...
– Но ты же сам говорил мне, что автобус этот комфортабельный, кажется – «Мерседес», да?
– Ну и что?
– Я выдержу. Меня в автобусах не тошнит.
– Да тебя, я заметил, на рынке тошнит только при одном виде мяса! – Коля злился все больше. – Мне что, напомнить тебе, в каком интересном положении ты сейчас находишься? Если ты сама этого не помнишь? Или, может, твоей маме позвонить, чтобы она тебе слегка мозги вправила, а? Что ты, черт побери, ведешь себя, как маленькая?!
– Наконец-то! – на глаза Наташи уже навернулись слезы. – Говорила я себе – не спеши беременеть, приглядись сначала к нему, а уж потом думай...
– Что?! Повтори, что ты только что сказала? – Николай почувствовал, как его кулаки сжимаются сами собой – верный признак жуткого бешенства.
Он глубоко вздохнул, закрывая глаза и пытаясь успокоиться.
– Ох, Наташка, типун тебе на язык! Сплюнь быстро через плечо, дура. Как же ты можешь такое произносить-то, а? Ты, мать моего ребенка, которого я уже слышал и чувствовал? Как же тебе не стыдно?
Наташа, более уже не сдерживаясь, разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь мужа.
– Ты прости меня и не злись, пожалуйста. Я сама не понимаю, что со мной творится. Я тебя ревную... к первому попавшемуся столбу!
– Глупенькая, – он нежно гладил ее по волосам, – ну о чем ты думаешь, Господи! У нас через месяц должна родиться дочь, я жду не дождусь этого часа, а ты – ревную...
– Прости меня, Коля!
– Да нет уж, это ты меня прости! Думаешь, я не понимаю, как тебе хочется поехать со мной – Италия, море... А города! Одни названия чего стоят – Рим, Венеция... А Ватикан! Ох, Наташа! И я бы очень хотел, чтобы ты поехала со мной. Я бы мог, чтобы никто не догадался, что я выполняю задание, выдать тебя за свою любовницу или компаньоншу на худой лад. Но ты же знаешь, что дело совсем не в этом. Главная наша задача – родить здоровую девочку.
– Конечно, Коля. Прости!
Но Николая уже было не остановить, и теперь он хотел высказать все, что накипело на душе за время этого неприятного выяснения отношений:
– Наташенька, дороги ты бы ни за что не выдержала. Представь себе – двое суток в душном тряском автобусе. Ни душа тебе, ни еды нормальной... Впрочем, ладно, что я буду объяснять – сама все понимаешь... Зато какие я тебе подарки привезу – закачаешься!
– Правда? – она подняла на него свои заплаканные глаза, и парня просто-таки пронзил прилив нежности и любви к этой девчонке:
– Нет, пожалуй, не привезу. Пожалею тебе купить и фрукты, и джинсы, и сумочку... Такую, как ты хотела, помнишь? Пожалею. И так обойдешься.
– Жмот несчастный! – она шутливо ударила мужа кулачком в грудь. – Родной жене, которая на сносях, – и он пожалеет несчастную сотню-другую долларов! Ну, смотри, домой можешь после этого не возвращаться, прощения тебе уже не будет.
Коля нежно поцеловал ее заплаканные глаза и теплые мягкие губы:
– Быстро вытирай слезы. Тебе сейчас нельзя расстраиваться и плакать.
Она послушно кивнула, вытащила из кармана халатика носовой платок, и теперь на ее лице появилась улыбка – тихая, счастливая и даже какая-то загадочная:
– Коль, а если, пока ты будешь ездить по своим дурацким Италиям...
– Ты что это, а? Ты мне это брось! Вот придумала! Тебе еще месяц носить, а мне двух недель туда-сюда достаточно будет. И вообще, ты что, хочешь лишить меня возможности подежурить под окнами роддома? Первому поздравить тебя, подарить цветы? Забрать вас обеих оттуда, в конце концов? Что ты еще придумала?
Коля даже испугался – черт их разберет, этих женщин, когда они говорят серьезно, когда играют и подкалывают, а когда элементарно пробалтываются, случайно выдавая свои предчувствия.
И теперь, когда Наташа вдруг заговорила о родах раньше назначенного врачом срока, Коля действительно всерьез разволновался. А вдруг она и впрямь что-то чувствует? У нее же с ребенком связь-то самая непосредственная.
– Слушай, Наташа, а может, ты сейчас чувствуешь что-то такое... Ну, не так, как обычно, а? Может, давай к врачу съездим – пусть посмотрит, проверит. Шутить в такой ситуации не стоит, нужно быть очень осторожными...
Николай очень ждал дня ее родов.
Он часто представлял себе, как это все произойдет.
Почему-то он был уверен, что схватки у нее начнутся ночью или поздним-поздним вечером. Наташка будет лежать в постели вся такая несчастная, обессиленная, а он трясущимися руками будет набирать телефон «Скорой», встречать врачей у подъезда, а затем, когда они скажут, что пришло время рожать, будет умолять взять его с собой – до больницы.
Он мечтал о том дне, когда будет держать на руках, напрягая от страха свои накачанные мышцы, конвертик с маленьким, сморщенным, любимым существом...
И поэтому теперь, вдруг услышав от Наташи эти странные слова, он по-настоящему испугался – неужели она вправду уже добралась рожать? Неужели есть риск, что она не доносит до назначенного срока? Неужели дочь может появиться на свет, когда он будет в Италии?
Он смотрел в глаза жене с такой тревогой, – что Наташка даже рассмеялась:
– Да нет, Коля, я пошутила. Просто мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, когда придет время...
– И я очень хочу. И у нас все так и будет, – он говорил очень уверенно, чтобы успокоить и ее, и себя, и даже положил руки ей на плечи, передавая жене тепло своего тела и свою уверенность. – Не волнуйся, я очень быстро вернусь. Но мне нужно ехать – заканчивается сезон шоп-туров в Италию, и тогда мой проект может отложиться на черт знает какой срок.
– Я же понимаю...
– Правда?
– Правда.
– Тогда, Наташа, давай собирать вещи – я выезжаю послезавтра ночью...
* * *
Банда вернулся с работы, как обычно, около половины седьмого, но Алины дома еще не было. С Никиткой играла Настасья Тимофеевна, которая при появлении Александра тут же бросилась на кухню разогревать ужин, оставив ребенка на попечение отца.
– Мама, Алина не звонила? Где она задерживается, не знаете? – Сашка не то чтобы встревожился – просто обычно в это время жена уже возвращалась домой.
– Нет, не звонила, в последний раз мы с ней разговаривали примерно в обед, и она ничего не сказала о том, что задержится, – отозвалась теща, выглядывая из дверей кухни.
Сразу после окончания университета Алина поступила в аспирантуру, а защитив диссертацию, была приглашена в крупную юридическую фирму (Банда никак не мог запомнить ее мудреного названия). На работе ее ценили как весьма грамотного и эрудированного специалиста, который к тому же обладал весьма привлекательной внешностью.
Иногда именно ее красота играла решающую роль в снятии проблем – у кого, как говорится, поднимется рука отказать такой женщине, а глубокие знания и способности позволяли грамотно и профессионально использовать юридические тонкости, чтобы одерживать верх в сложных ситуациях и спорах, которые возникали подчас в работе с партнерами. Ее ценность как юриста определялась весьма просто – именно ей поручали обычно самые сложные и запутанные дела.
Алине настолько нравилась работа, что даже рождение сына не помешало ей.
На семейном совете с участием Владимира Александровича и Настасьи Тимофеевны они все вместе пришли к выводу, что сидеть три года с Никиткой в декрете Алине вовсе ни к чему: бабушка, которая к тому времени уже вышла на пенсию, могла вполне подстраховать ее и, пока дочь на работе, посидеть с внуком.
Поэтому Алина довольно быстро вышла на работу после рождения Никиты, а руководство компании всячески шло ей навстречу. И это несмотря на то, что теперь Алина не могла посвятить себя всю любимому делу – много сил и времени отнимал сын.
Но уже через четыре месяца она вновь вернулась к работе.
Банда сам любил свою работу и отлично понимал Алину. Но порой какая-то непонятная тоска начинала грызть его. И он сам себе не мог объяснить почему. Может быть, в нем все же говорил чисто мужской эгоизм: мол, это дело мужа – зарабатывать деньги, а женщине природой определена роль хранительницы семейного очага, заботливой матери, любящей жены. А может, он просто-напросто, даже не отдавая себе в этом отчета, ревновал свою Алину к ее работе, к ее увлеченности чем-то иным, кроме его, Сашкиной, персоны, и его грусть была всего лишь сублимированным отражением этой глухой и неясной, тщательно скрываемой даже от самого себя ревности.
И вот сейчас в Банде вдруг снова проснулось тяжелое чувство своей ненужности и заброшенности, своего одиночества в этой квартире с сидящим у телевизора тестем и хлопочущей на кухне тещей.
Он давно уже без всяких комплексов называл Настасью Тимофеевну мамой (ей, кстати, это очень нравилось) и лишь тестя продолжал величать по имени-отчеству. Он, не избалованный в детстве семейным теплом и ощущением родственных связей, очень полюбил этих людей. Но все же теперь, закрывшись с сыном в комнате и глядя, как старательно рисует тот замысловатые закорюки, Банда пытался увлечься этой абстрактной «живописью», помогая Никитке, лишь бы не думать о том, где же пропадает Алина, «бросившая» его на целый вечер.
Каждые полчаса он ловил себя на том, что украдкой посматривает на часы, и с каждым новым полуоборотом стрелки на душе у него становилось все неспокойнее и сердце все сильнее пронизывала смутная тревога. Несколько раз он порывался позвонить жене в офис, но в последний момент сдерживал себя – они давно уже договорились, что будут разыскивать друг друга на работе только в самых экстренных случаях...
Алина появилась около десяти вечера – счастливая, веселая, с довольной, но загадочной улыбкой на лице. Легкий запах спиртного исходил от нее – Привет, мальчики! – с порога весело закричала она, когда сын с воплями восторга бросился в прихожую встречать ее и следом за ним вышел растерянный Банда, не зная, как реагировать на столь позднее возвращение жены. – Соскучились без меня небось?
– Привет, – хмуро бросил Банда, вдруг почувствовав, что он боится взглянуть на нее – на свою Алину! Господи, о чем он думает? Неужели же он на полном серьезе начинает ревновать ее к кому-то? И даже, пожалуй, хуже того – подозревать в чем-то таком...
Алина сразу же почувствовала некоторую холодность его ответа и удивленно подняла на мужа глаза, отрываясь от сына, который категорически не хотел отпускать ее.
– Саш, у тебя все нормально?
– А что у меня может случиться?
– Ну мало ли что на вашей-то работе... На тебе же вон лица нет.
– На работе как раз все в порядке.
– А где не в порядке? – немного захмелевшая, Алина, безусловно, догадалась, что стало причиной Сашкиного раздражения, но – о глупая женская натура! – резко пошла на обострение, почувствовав, что ее поведением недовольны.
– Алина, ты знаешь, сколько времени?
– Знаю.
– Часы у тебя есть? – Банда не замечал, что повторяется в своих вопросах.
– Я же говорю тебе – я знаю, сколько сейчас времени, – с вызовом ответила жена.
– А ты понимаешь, что мы с Никиткой волновались? И мама с Владимиром Александровичем – тоже.
– А у меня для вас есть отличный сюрприз, – Алина уже успела взять себя в руки и, постаравшись успокоиться, подошла к Сашке, нежно обнимая его за шею. – Ты хочешь узнать, что я вам принесла?
– Сначала я хочу все же узнать, почему ты нам не позвонила и где ты была, – Банда еще продолжал ворчать, но прикосновение жены уже возымело свое действие, и он обнял ее в ответ, слегка прижимая к себе; – Отвечай немедленно, а то оторву твою наглую в своей красивости голову ко всем чертям и выброшу, ясно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44