Его замысел чуть было не осуществился.
Сегодня Офир принял факел. Разве он не наследовал знание своего предка и его талант колдуна? Он ненавидел Египет так, что черпал в этой ненависти источник силы во имя уничтожения врага. Победить Египет означало победить фараона. Победить Рамзеса.
Взгляд Литы оставался пустым. Однако Офир продолжал описывать ей один за другим особняки знати, заставлял ее смотреть кварталы ремесленников и купцов, зверинец, где Эхнатон собирал редких животных. Часами Офир и Лита бродили по дворцу, в котором царь и Нефертити играли со своими дочерьми, одна из которых была бабушкой молодой женщины.
Во время этого очередного посещения Города Солнца, который разрушался год за годом, Офир заметил, что Лита более внимательна, как будто в ней проснулся интерес к окружающему миру. Она задержалась в спальне Эхнатона и Нефертити, склонилась над разломанной колыбелью и расплакалась.
Когда ее слезы иссякли, Офир взял ее за руку и повел в мастерскую скульптора. В ящиках лежали гипсовые женские головы, служившие моделями для скульптур из камня.
Маг вынул их одну за другой.
Вдруг Лита погладила одну из гипсовых голов с лицом удивительной красоты.
— Нефертити, — пробормотала она.
Потом ее рука коснулась другой головы, более маленькой, с тонкими чертами лица.
— Мерит-Атон, возлюбленная Атона, моя бабушка, а вот ее сестра, там другая… Моя семья, моя забытая семья! Она снова передо мной, так близко!
Лита прижала гипсовые головы к груди, но выронила одну, которая разбилась, упав на пол.
Офир опасался нервного срыва, но девушка даже не вскрикнула от удивления и в течение минуты стояла неподвижно. Потом она бросила на пол остальные головы и растоптала куски.
— Прошлое умерло, я убила его, — произнесла она, пристально глядя на пол.
— Нет, — возразил маг, — прошлое никогда не умирает. Твою бабушку и твою мать преследовали потому, что они исповедовали веру Атона. Я приютил тебя, Лита, я вырвал тебя из лап неминуемой смерти.
— Это правда, я помню об этом… Моя бабушка и моя мать погребены там, на холмах, и спустя время я присоединюсь к ним, но ты повел себя как отец.
— Пришло время мести, Лита. Если ты узнала горе и страдания вместо счастливого детства, это из-за Сети и Рамзеса. Первый умер, второй угнетает целый народ. Мы должны его покарать.
— Я хочу прогуляться по моему городу.
Лита прикасалась к камням храмов, стенам домов, словно принимая во владение мертвый город. На закате дня она поднялась на террасу дворца Нефертити и долго созерцала свое призрачное царство.
— Моя душа пуста, Офир, ее наполняет твоя мысль.
— Я хочу увидеть, как ты будешь править, Лита, чтобы ты могла привести к вере в единого Бога.
— Нет, Офир, это лишь слова. Лишь одна сила руководит тобой — ненависть, так как зло сидит внутри тебя.
— Ты отказываешься мне помочь?
— Моя душа пуста, ты наполнил ее своей жаждой отмщения. Ты терпеливо создавал меня, как инструмент мести, твоей и моей: сегодня я готова сражаться подобно разящему мечу.
Офир встал на колени и возблагодарил Бога. Его молитвы были услышаны.
21
В таверне царило оживление, возбужденное плясками профессиональных танцовщиц, среди которых были и египтянки из Дельты, и нубийки с эбеновой кожей. Их гибкость восхищала Моиса, сидевшего за столом в глубине, перед кубком с пальмовым вином. После трудного дня, во время которого он чудом избежал двух происшествий, еврею хотелось побыть одному посреди шумной толпы, отрешенно наблюдая за бурлящей вокруг жизнью.
Недалеко от него сидела странная пара.
Привлекательная молодая женщина со светлыми волосами и округлыми формами. Ее спутник, мужчина гораздо старше ее, симпатии не вызывал: выступающие скулы, выдающийся нос, резко очерченный подборов док — он напоминал хищную птицу. Из-за шума Моис не мог слышать, о чем они говорили, до него долетали лишь обрывки монотонной речи мужчины.
Нубийки уже танцевали с клиентами, один из завсегдатаев, пятидесяти лет, положил правую руку на плечо светловолосой женщины и пригласил ее. Удивленная, она оттолкнула его. Рассерженный пьяница настаивал. Друг женщины протянул руку к нахалу, и тот вдруг отлетел на целый метр будто от удара. Оглушенный, он пробормотал несколько извинений и больше не настаивал.
Жест этого пугающего своим обликом человека был незаметным и быстрым, но Моис не ошибся. Этот любопытный тип обладал исключительными способностями.
Когда мужчина и женщина вышли из таверны, Моис последовал за ними. Они направились на юг, к центру Фив, перед тем как исчезнуть в рабочем квартале, где стояли одноэтажные дома, разделенные узкими улочками. Несколько мгновений еврею казалось, что он их потерял, но тут он вновь услышал решительную поступь мужчины.
Посреди ночи улица была пустынной; лаяла собака, проносились летучие мыши. Чем дальше шел Моис, тем больше росло его любопытство. Он снова увидел пару, пробиравшуюся между лачугами, которые должны быть вскоре снесены, чтобы уступить место новым постройкам. Никто не жил здесь.
Женщина толкнула дверь, скрип которой нарушил тишину ночи. Мужчина исчез.
Моис заколебался.
Должен ли он войти и расспросить, спросить у нее, кто они, почему они так вели себя? Он понял всю нелепость своей прогулки. Он не только не был стражником, он не имел права вмешиваться в личную жизнь этих людей. Какой злой дух толкнул его на эту глупую слежку? Досадуя сам на себя, он повернул обратно.
Человек с профилем хищной птицы вырос перед ним.
— Ты шел за нами, Моис?
— Откуда тебе известно мое имя?
— Достаточно было спросить в таверне, друг Рамзеса известный человек.
— А ты, кто ты?
— Зачем ты следил за нами?
— Этот поступок непонятен мне самому…
— Неудачное объяснение.
— Однако это правда.
— Я не верю тебе.
— Дай мне пройти.
Мужчина вытянул руку. Перед Моисом разошелся песок. Появилась рогатая гадюка с раздвоенным языком.
— Это всего лишь наваждение!
— Не приближайся, она самая настоящая. Я всего лишь разбудил ее.
Еврей обернулся.
Ему угрожала еще одна змея.
— Если ты хочешь выжить, входи в дом. Скрипучая дверь открылась.
В узком переулке у Моиса не было никакого шанса ускользнуть от змей. А Сетау не было поблизости. Он вошел в комнату с низким потолком и утоптанным земляным полом. Человек зашел следом и закрыл дверь.
— Не пытайся убежать, гадюки ужалят тебя. Когда я решу, я усыплю их.
— Чего ты хочешь?
— Поговорить.
— Я бы мог свалить тебя одним ударом кулака.
Человек улыбнулся.
— Вспомни сцену в таверне и не рискуй. Молодая светловолосая женщина сидела на корточках в углу комнаты, кусок ткани скрывал ее лицо.
— Она больна?
— Она не переносит темноты, с восходом солнца ей станет лучше.
— Скажи, наконец, кто ты и что тебе от меня надо?
— Мое имя Офир, я родился в Ливии и занимаюсь магией.
— В каком храме ты служишь?
— Ни в каком.
— Значит, ты вне закона.
— Эта молодая женщина и я постоянно путешествуем и прячемся.
— Какое преступление вы совершили?
— Мы не разделяем веру Сети и Рамзеса.
Моис был ошеломлен.
— Я не понимаю…
— Эта хрупкая, ранимая молодая женщина носит имя Лита. Она внучка Мерит-Атон, одной из шести дочерей великого Эхнатона, умершего вот уже пятьдесят пять лет назад в Городе Солнца и вычеркнутого из анналов царской истории за то, что он пытался привить в Египте веру в единого Бога, Атона.
— Ни один из его сторонников не был казнен!
— Разве забытье не худшее наказание? Царица Ахнесепаатон, жена Тутанхамона и наследница трона Египта, была несправедливо приговорена к смерти , и нечестивая династия, основанная Хоремхебом, овладела Обеими Землями. Если бы существовала справедливость, Лита должна была подняться на тон.
— Ты замыслил заговор против Рамзеса?
Офир снова улыбнулся.
— Я всего лишь старый маг, а Лита — отчаявшаяся и слабая, могучему фараону Египта нечего боятся. Это истинная власть уничтожит его и установит закон.
— Кто же это?
— Истинный Бог, Моис, единый Бог, чей гнев скоро обрушится на все народы, которые не склонятся перед ним!
Звучание голоса Офира заставило вздрогнуть стены жилища. Моис почувствовал странный страх, одновременно пугающий и притягивающий.
— Ты еврей, Моис.
— Я родился в Египте.
— Но, как и я, ты всего лишь изгнанник. Мы ищем чистую землю, не оскверненную существованием десятков богов! Ты еврей, Моис, твой народ страдает, нужно воскресить веру предков, снова связаться с великим замыслом Эхнатона.
— Евреи счастливы в Египте, им хорошо платят и они сыты.
— Им больше недостаточно лишь материальных благ.
— Раз ты в этом убежден, стань их пророком!
— Я всего лишь ливиец, у меня нет ни твоей силы, ни твоей власти.
— Ты сумасшедший, Офир! Превратить евреев в силу, враждебную Рамзесу, означает привести их к уничтожению. Ни один из них не желает бунтовать и покидать эту страну, а я, я друг фараона, которому обещано великое царствование.
— В тебе горит огонь, Моис, как он горел и в сердце Эхнатона. Те, кто разделяет его убеждения, не исчезли и начинают собираться.
— Значит, вы не одни, Лита и ты?
— Мы должны вести себя очень осторожно, но каждый день мы завоевываем ценных друзей. Религия Эхнатона — это религия будущего.
— Рамзес считает иначе.
— Раз ты его друг, Моис, убеди его.
— Верю ли я сам в это?
— Евреи установят верховенство единого Бога в целом мире, а ты станешь их вождем.
— Твое пророчество смешно!
— Оно сбудется.
— Я не собираюсь выступать против царя.
— Кто будет мешать нам, будет убран с дороги.
— Прекрати бредить, Офир, и возвращайся на родину.
— Новая земля еще не существует, это ты создашь ее.
— У меня другие планы.
— Ты ведь веришь в единого Бога?
Моис был взволнован.
— Мне нечего тебе ответить.
— Не беги от своей судьбы.
— Исчезни, Офир.
Моис направился к двери; маг не препятствовал.
— Змеи вернулись в норы, — сказал он. — Ты можешь без страха выйти.
— Прощай, Офир.
— До скорой встречи, Моис.
22
Незадолго до рассвета жрец Бакен вышел из своего служебного жилища, принял омовение, и поскольку был одним из несущих священную воду, то направился к священному озеру, над которым летали десятки ласточек, возвещая о рождении дня. Большое озеро, в которое спускались по каменным лестницам, расположенным по четырем сторонам, было наполнено водой Нуна — неистощимого океана силы, откуда появились все формы жизни. Бакен набрал из него немного драгоценной жидкости, которую используют для многочисленных ритуалов очищения в закрытом храме.
— Ты помнишь меня, Бакен?
Жрец повернул голову в сторону человека, обратившегося к нему, одетого как простой «храмовый служитель».
— Рамзес…
— Когда ты был моим учителем в армии, мы по очереди одерживали верх в поединках.
Бакен склонился.
— Мое прошлое исчезло, Великий Царь, сегодня я принадлежу Карнаку.
Бывший смотритель конюшен, искусный наездник с некрасивым квадратным лицом, хриплым голосом и неприятной внешностью, он, казалось, полностью растворился в своей новой жизни.
— Разве Карнак не принадлежит царю?
— Кто утверждает обратное?
— Мне жаль тревожить твое спокойствие, Бакен, но я должен знать, враг ты мне или друг.
— Зачем мне быть противником фараона?
— Верховный жрец Амона противится мне, ты знаешь об этом?
— Ссоры между высокопоставленными…
— Не прячься за пустыми словами, Бакен. В этой стране нет места для двух хозяев.
Бывший смотритель, казалось, растерялся.
— Я только достиг первых ступеней и я…
— Если ты мой друг, Бакен, ты должен также быть моим союзником в битве, которую я веду.
— Каким образом?
— Этот храм должен быть опорой справедливости, как все остальные храмы Египта. Если бы это было не так, что бы ты сделал?
— То же, что я делал, когда дрессировал лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42