На Музи он, должно быть, вышел через сухогруз, а там мог узнать и мои приметы. Даже если ему пока не удалось установить мою личность, достаточно уже и того, что ему известно о моем существовании. А в Бейруте он видел Далию. Рано или поздно до него дойдет...
Лэндер с треском поставил чашку на стол, расплескав кофе.
— Не гони волну! Если бы полиция что-нибудь пронюхала то давно нагрянула бы сюда. Ты хочешь убрать его исключительно ради мести. Ведь это он грохнул вашего вождя, верно? Нафаршировал его кишки свинцовой начинкой?
— Он убил его во сне...
— Ну, народ! Всякий раз, когда я слышал о вас, арабах что-нибудь такое, меня всегда это поражало. Знаешь, почему израильтяне лупят вас с неизменным постоянством? Потому что у вас на уме одно возмездие, вы вечно пытаетесь расквитаться за прошлые обиды. Вот и сейчас ты готов рискнуть всей операцией только ради того, чтобы отомстить.
— Кабакова нельзя оставлять в живых! — злобно выкрикнул Фазиль.
— Э-э, да это не просто месть! Это еще и трусость. Ты боишься, что, если не прикончишь его, пока он раненый, беспомощный, так он сам как-нибудь среди ночи нанесет визит — на сей раз тебе!
У Фазиля пересохло в горле, потемнело в глазах. Слово «трусость» повисло в замершем воздухе, давящем вдруг разлившейся в нем предгрозовой наэлектризованной тишиной. Громадным напряжением воли Фазиль подавил в себе вспышку гнева. Арабу легче проглотить жабу, чем снести оскорбление. Далиа осторожно шагнула к кофейнику и, заслонив их друг от друга, прервала поединок горящих взглядов. Она налила себе кофе и осталась стоять, прислонившись бедром к выдвижному ящику кухонного стола, где хранились ножи для разделки мяса.
— Кабаков — их самый опытный агент, — хрипло произнес Фазиль. — Его, конечно, найдется кем заменить, но вряд ли это будет равноценная замена. Позвольте напомнить, мистер Лэндер, почему мы убрали Музи — он знал вас в лицо. Он видел вас и вашу... — Когда хотелось, Фазиль мог вести беседу по-восточному искусно. Он не взглянул на руку Лэндера, но выдержал паузу ровно столько, сколько тому понадобилось, чтобы домыслить его фразу, и как ни в чем не бывало поправился: — ...И слышал ваше произношение. Кроме того, все мы побывали в боях и у каждого из нас есть особые приметы. — Он провел пальцем по свежему шраму на щеке. Лэндер молчал. — Плюс ко всему он видел Далию. Интересно, смогут ли они раздобыть ее фотографию?
— Откуда?
— Моя фотография имеется в отделе регистрации иностранцев, проживающих в Америке, — сказала Далиа. — Правда, на ней я неплохо замаскирована. А вот в картотеке бейрутского Американского университета...
— Личные карточки студентов? Да брось ты, до этого им никогда не допереть...
— Они уже давно до этого доперли, Майкл. Моссадовцам известно, что нас часто вербуют в ливанских и кипрских университетах, поэтому они не раз выкрадывали оттуда документы. Иногда чья-нибудь фотография оказывалась у них раньше, чем человек был вовлечен в партизанское движение. Словом, они непременно будут там искать.
— В случае раскрытия личности Далии полиция повсюду разошлет ее фотографии, — прибавил Фазиль. — А ведь когда наступит срок нанесения удара, на каждом углу будет торчать по агенту спецслужб. Если, конечно, президент об этом позаботится.
— Позаботится, позаботится, можешь не сомневаться.
— Ну вот, — продолжал Фазиль. — Секретные агенты наводнят аэропорты, и у них на руках будут фото Далии и, видимо, мои. А возможно, и ваше словесное описание. И все благодаря тому, что мы упустим Кабакова.
— Но я не собираюсь рисковать ни тобой, ни Далией! — выпалил Лэндер. — Вас могут схватить, а мне самому идти в госпиталь, по-моему, глупо.
— В этом нет необходимости, — заметила Далиа. — Для чего придуманы мины с дистанционными взрывателями? Как раз такой-то мы и собираемся воспользоваться.
Она лгала.
* * *
Рэйчел пришлось предъявлять удостоверение дважды, когда она проходила через контрольно-пропускные пункты в госпитале Лонг-Айлендского колледжа. Наконец она в сопровождении Мошевского оказалась на нужном этаже.
Майор проснулся, услышав, как открылась дверь. Рэйчел пересекла сумрак палаты и, положив ладонь на лоб Кабакова, почувствовала щекочущие движения его ресниц.
— Это я, Дэвид, — сказала она.
Часов через шесть в госпиталь вновь заявился Корли. Близилось обычное время допуска посетителей, к обеспокоенные родственники с цветами в руках ворчали, читал вывешенное на дверях объявление об отмене на сегодня всех посещений. Мошевский караулил на кушетке возле палаты Кабакова, жуя гамбургер. Рядом с ним пристроилась девочка в кресле-каталке, одетая в пижаму, и тоже уплетала «Биг Мак».
— Спит? — осведомился Корли.
— Ванну принимает, — с набитым ртом ответил Мошевский.
— С добрым утром, — сказала девочка.
— С добрым утром. И когда закончит?
— Да сразу, как только сиделка отскребет щеткой всю грязь, — засмеялась девочка. — Это так щекотно! Вас когда-нибудь мыла сиделка?
— Не случалось. Мошевский, поторопите их, я должен...
— Не желаете ли кусочек гамбургера? — спросила девочка. — Это мы с мистером Мошевским посылали за едой. А то здесь все такое противное. А мистер Мошевский не дал мистеру Кабакову гамбургера, и поэтому мистер Кабаков сказал ему много разных плохих слов.
— Понятно. — Корли кивнул, кусая ноготь большого пальца.
— А я тоже обожглась, как мистер Кабаков!
— Очень жаль. Надо быть внимательнее.
Девочка потянулась рукой к кульку на коленях Мошевского, вынула горстку жареного картофеля и захрустела им. Корли нетерпеливо приоткрыл дверь палаты, просунул голову внутрь, что-то коротко сказал сиделке, потом снова затворил дверь, бормоча:
— Посмотрим, как она мигом...
— Я хотела приготовить обед и опрокинула на себя кастрюлю горячей воды, — гордо объявила девочка.
— Прошу прощенья?..
— Я говорю, стряпала и обожглась кипятком.
— О, я тебе очень сочувствую.
— Я рассказала об этом мистеру Кабакову, и знаете, оказалось, что с ним приключилась та же история. А я сказала ему, что больше всего несчастных случаев происходит на кухне.
— Мистер Кабаков? Ты с ним говорила?
— Ну, конечно. Мы смотрели из его окна на улицу, как там играли в софтбол. Оттуда видно площадку, которая перед школой, там ребята играют каждое утро. А из моего окна видны одни кирпичи, там такая стена, близко-близко. Еще он знает столько смешных вещей, хотите я вам какую-нибудь из них расскажу?
— Благодарю, не стоит. Он сам мне уже рассказывал.
— А у меня тоже есть такой тент над кроватью, как у мистера Кабакова, и я...
Дверь распахнулась, и в коридор вышла сиделка с мокрым полотенцем в руках.
— Милости прошу.
— Спасибо, — сказала девочка.
— Погоди-ка, Дотти, — пробасил Мошевский. — Останься пока со мной. Мы ведь еще не расправились с этими чипсами.
— Это не чипсы, а французская картошка, — поправила его Дотти.
Кабаков сидел в постели, привалившись к подушкам.
— С легким паром. Ну-с, наконец-то можно вернуться к нашим баранам. Мы получили ордер и произвели обыск на «Летиции». Яхту видели три члена экипажа, но никто из них якобы не запомнил ее номера. Мы соскоблили немного краски с того места, где она царапнула борт сухогруза. Уже отправили на анализ.
Кабаков сделал нетерпеливый жест, пытаясь вставить что-то свое, но Корли, не обращая на него внимания, продолжал:
— Наши специалисты беседовали с оператором, который сидел той ночью за пультом радиолокатора и пришли к выводу, что корпус яхты деревянный. Кроме того, мы знаем, что она весьма быстроходна. Судя по описанию звука мотора, можно предположить, что на ней установлены двигатели с турбонаддувом. Короче, типичная посудина контрабандистов. Рано или поздно мы ее найдем. Ведь на какой-то верфи ее строили, причем неплохо, и где-то она стоит на приколе.
— А что нового об американце?
— Ничего. В этой стране, смею заметить, полным-полно американцев. Сейчас работаем с командой сухогруза, пытаемся составить словесный портрет человека, который был на «Летиции», а потом смылся на яхте. Но дело продвигается туго. Матросы не знают стандартов, принятых в полиции для описания внешности, от них трудно добиться вразумительного ответа. «Глаза, говорят, как свинячья задница». Черт их разберет, что они имеют в виду. Я пришлю вам окончательный протокол, а вы попробуете вспомнить все о той женщине в Бейруте. Лаборатория колдует над статуэткой.
Кабаков кивнул.
— Так, теперь дальше. Я заказал санитарную машину на одиннадцать. В одиннадцать тридцать тронемся на военно-морскую авиабазу в Ла-Гардиа...
— Мистер Корли, мне бы хотелось поговорить с вами. Могу предложить другой вариант, — с порога обратилась к нему Рэйчел. Она была облачена в крахмально шуршащий, идеально чистый халат и держала в руках рентгеновские снимки и медицинскую карту Кабакова.
Корли досадливо поморщился. Кабаков опередил его возражения.
— Я давно уже мог бы находиться в израильском консульстве, — веско сказал он. — Там вы не добрались бы до меня так легко. Но ведь мы оба стремимся к сотрудничеству, так что давайте-ка, Корли, послушаем, что предлагает доктор Боумен.
Через полчаса Корли отправился к директору госпиталя. Тот вызвал к себе чиновника, отвечавшего за информацию для родственников пациентов и связи с внешним миром. Чиновник собирался пораньше улизнуть с работы перед уик-эндом, но ему пришлось задержаться, чтобы составить меморандум для радио и газет, отдать его дежурному у телефона и сделать запись в журнале состояния больных.
Около полудня позвонили с телевидения, запрашивая для шестичасового выпуска новостей сведения о жертвах и пострадавших в несчастных случаях. Дежурный, сверившись с меморандумом, сообщил телевизионщикам, что мистер Кэбов переведен в госпиталь Брук-Арми. Однако день оказался насыщен более интересными событиями, и эту информацию не пустили в эфир.
Всегда дотошная «Нью-Йорк Таймс»все-таки напечатала краткое сообщение о новом местонахождении раненого мистера Кэбова. Звонок из газеты оказался последним, и чуть позже меморандум отправился в мусорную корзину. Но вечерний выпуск «Таймс» поступил в продажу только в пол-одиннадцатого, когда было слишком поздно: Далиа уже находилась в пути.
Глава 12
Прогрохотав по мосту через Ист-Ривер, экспресс остановился у платформы Бороу-Холл, расположенной неподалеку от госпиталя Лонг-Айлендского колледжа. С поезда сошли одиннадцать ночных сиделок, заступающих на смену в полдвенадцатого, и поднялись по лестнице на улицу. Здесь их стало на одну больше. Оглядываясь по сторонам, они неплотной гурьбой двинулись по темному Бруклину. На улице было безлюдно, если не считать какого-то пьянчужки, маячившего в отдалении. Медсестры при его приближении уже за 25 ярдов до него стали крепче прижимать сумочки под мышками. Пьяница остановился и осоловело наблюдал за странной процессией, пока вся она не миновала его, оставив в воздухе шлейф ароматов мяты и всевозможных шампуней, которые, впрочем, оный господин был не в состоянии оценить, поскольку сам благоухал гораздо интенсивнее.
Показалось здание госпиталя. Свет в большинстве окон уже не горел. Где-то коротко взвыла сирена «скорой помощи», потом снова, на этот раз ближе.
— Ну, вот, сразу и за дело, — вздохнула смиренно одна из ночных сестер.
Охранник, сдерживая зевоту, открыл стеклянную дверь.
— Леди, прошу предъявить служебные удостоверения.
Леди начали недовольно рыться в сумочках в поисках пропусков штатных медсестер. Им редко приходилось сталкиваться со специальными мерами безопасности — обычно хватало бело-зеленых персональных карточек, носимых на груди, которые выдавал практикующим сиделкам университет штата Нью-Йорк.
Охранник скользнул взглядом по приготовленным документам, по лицам медсестер, но не внимательно, а так, словно собирался считать их по головам, потом, видно, махнул Рукой, и девушки рассеялись по холлу, исчезая в коридорах госпиталя в направлении своих постов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Лэндер с треском поставил чашку на стол, расплескав кофе.
— Не гони волну! Если бы полиция что-нибудь пронюхала то давно нагрянула бы сюда. Ты хочешь убрать его исключительно ради мести. Ведь это он грохнул вашего вождя, верно? Нафаршировал его кишки свинцовой начинкой?
— Он убил его во сне...
— Ну, народ! Всякий раз, когда я слышал о вас, арабах что-нибудь такое, меня всегда это поражало. Знаешь, почему израильтяне лупят вас с неизменным постоянством? Потому что у вас на уме одно возмездие, вы вечно пытаетесь расквитаться за прошлые обиды. Вот и сейчас ты готов рискнуть всей операцией только ради того, чтобы отомстить.
— Кабакова нельзя оставлять в живых! — злобно выкрикнул Фазиль.
— Э-э, да это не просто месть! Это еще и трусость. Ты боишься, что, если не прикончишь его, пока он раненый, беспомощный, так он сам как-нибудь среди ночи нанесет визит — на сей раз тебе!
У Фазиля пересохло в горле, потемнело в глазах. Слово «трусость» повисло в замершем воздухе, давящем вдруг разлившейся в нем предгрозовой наэлектризованной тишиной. Громадным напряжением воли Фазиль подавил в себе вспышку гнева. Арабу легче проглотить жабу, чем снести оскорбление. Далиа осторожно шагнула к кофейнику и, заслонив их друг от друга, прервала поединок горящих взглядов. Она налила себе кофе и осталась стоять, прислонившись бедром к выдвижному ящику кухонного стола, где хранились ножи для разделки мяса.
— Кабаков — их самый опытный агент, — хрипло произнес Фазиль. — Его, конечно, найдется кем заменить, но вряд ли это будет равноценная замена. Позвольте напомнить, мистер Лэндер, почему мы убрали Музи — он знал вас в лицо. Он видел вас и вашу... — Когда хотелось, Фазиль мог вести беседу по-восточному искусно. Он не взглянул на руку Лэндера, но выдержал паузу ровно столько, сколько тому понадобилось, чтобы домыслить его фразу, и как ни в чем не бывало поправился: — ...И слышал ваше произношение. Кроме того, все мы побывали в боях и у каждого из нас есть особые приметы. — Он провел пальцем по свежему шраму на щеке. Лэндер молчал. — Плюс ко всему он видел Далию. Интересно, смогут ли они раздобыть ее фотографию?
— Откуда?
— Моя фотография имеется в отделе регистрации иностранцев, проживающих в Америке, — сказала Далиа. — Правда, на ней я неплохо замаскирована. А вот в картотеке бейрутского Американского университета...
— Личные карточки студентов? Да брось ты, до этого им никогда не допереть...
— Они уже давно до этого доперли, Майкл. Моссадовцам известно, что нас часто вербуют в ливанских и кипрских университетах, поэтому они не раз выкрадывали оттуда документы. Иногда чья-нибудь фотография оказывалась у них раньше, чем человек был вовлечен в партизанское движение. Словом, они непременно будут там искать.
— В случае раскрытия личности Далии полиция повсюду разошлет ее фотографии, — прибавил Фазиль. — А ведь когда наступит срок нанесения удара, на каждом углу будет торчать по агенту спецслужб. Если, конечно, президент об этом позаботится.
— Позаботится, позаботится, можешь не сомневаться.
— Ну вот, — продолжал Фазиль. — Секретные агенты наводнят аэропорты, и у них на руках будут фото Далии и, видимо, мои. А возможно, и ваше словесное описание. И все благодаря тому, что мы упустим Кабакова.
— Но я не собираюсь рисковать ни тобой, ни Далией! — выпалил Лэндер. — Вас могут схватить, а мне самому идти в госпиталь, по-моему, глупо.
— В этом нет необходимости, — заметила Далиа. — Для чего придуманы мины с дистанционными взрывателями? Как раз такой-то мы и собираемся воспользоваться.
Она лгала.
* * *
Рэйчел пришлось предъявлять удостоверение дважды, когда она проходила через контрольно-пропускные пункты в госпитале Лонг-Айлендского колледжа. Наконец она в сопровождении Мошевского оказалась на нужном этаже.
Майор проснулся, услышав, как открылась дверь. Рэйчел пересекла сумрак палаты и, положив ладонь на лоб Кабакова, почувствовала щекочущие движения его ресниц.
— Это я, Дэвид, — сказала она.
Часов через шесть в госпиталь вновь заявился Корли. Близилось обычное время допуска посетителей, к обеспокоенные родственники с цветами в руках ворчали, читал вывешенное на дверях объявление об отмене на сегодня всех посещений. Мошевский караулил на кушетке возле палаты Кабакова, жуя гамбургер. Рядом с ним пристроилась девочка в кресле-каталке, одетая в пижаму, и тоже уплетала «Биг Мак».
— Спит? — осведомился Корли.
— Ванну принимает, — с набитым ртом ответил Мошевский.
— С добрым утром, — сказала девочка.
— С добрым утром. И когда закончит?
— Да сразу, как только сиделка отскребет щеткой всю грязь, — засмеялась девочка. — Это так щекотно! Вас когда-нибудь мыла сиделка?
— Не случалось. Мошевский, поторопите их, я должен...
— Не желаете ли кусочек гамбургера? — спросила девочка. — Это мы с мистером Мошевским посылали за едой. А то здесь все такое противное. А мистер Мошевский не дал мистеру Кабакову гамбургера, и поэтому мистер Кабаков сказал ему много разных плохих слов.
— Понятно. — Корли кивнул, кусая ноготь большого пальца.
— А я тоже обожглась, как мистер Кабаков!
— Очень жаль. Надо быть внимательнее.
Девочка потянулась рукой к кульку на коленях Мошевского, вынула горстку жареного картофеля и захрустела им. Корли нетерпеливо приоткрыл дверь палаты, просунул голову внутрь, что-то коротко сказал сиделке, потом снова затворил дверь, бормоча:
— Посмотрим, как она мигом...
— Я хотела приготовить обед и опрокинула на себя кастрюлю горячей воды, — гордо объявила девочка.
— Прошу прощенья?..
— Я говорю, стряпала и обожглась кипятком.
— О, я тебе очень сочувствую.
— Я рассказала об этом мистеру Кабакову, и знаете, оказалось, что с ним приключилась та же история. А я сказала ему, что больше всего несчастных случаев происходит на кухне.
— Мистер Кабаков? Ты с ним говорила?
— Ну, конечно. Мы смотрели из его окна на улицу, как там играли в софтбол. Оттуда видно площадку, которая перед школой, там ребята играют каждое утро. А из моего окна видны одни кирпичи, там такая стена, близко-близко. Еще он знает столько смешных вещей, хотите я вам какую-нибудь из них расскажу?
— Благодарю, не стоит. Он сам мне уже рассказывал.
— А у меня тоже есть такой тент над кроватью, как у мистера Кабакова, и я...
Дверь распахнулась, и в коридор вышла сиделка с мокрым полотенцем в руках.
— Милости прошу.
— Спасибо, — сказала девочка.
— Погоди-ка, Дотти, — пробасил Мошевский. — Останься пока со мной. Мы ведь еще не расправились с этими чипсами.
— Это не чипсы, а французская картошка, — поправила его Дотти.
Кабаков сидел в постели, привалившись к подушкам.
— С легким паром. Ну-с, наконец-то можно вернуться к нашим баранам. Мы получили ордер и произвели обыск на «Летиции». Яхту видели три члена экипажа, но никто из них якобы не запомнил ее номера. Мы соскоблили немного краски с того места, где она царапнула борт сухогруза. Уже отправили на анализ.
Кабаков сделал нетерпеливый жест, пытаясь вставить что-то свое, но Корли, не обращая на него внимания, продолжал:
— Наши специалисты беседовали с оператором, который сидел той ночью за пультом радиолокатора и пришли к выводу, что корпус яхты деревянный. Кроме того, мы знаем, что она весьма быстроходна. Судя по описанию звука мотора, можно предположить, что на ней установлены двигатели с турбонаддувом. Короче, типичная посудина контрабандистов. Рано или поздно мы ее найдем. Ведь на какой-то верфи ее строили, причем неплохо, и где-то она стоит на приколе.
— А что нового об американце?
— Ничего. В этой стране, смею заметить, полным-полно американцев. Сейчас работаем с командой сухогруза, пытаемся составить словесный портрет человека, который был на «Летиции», а потом смылся на яхте. Но дело продвигается туго. Матросы не знают стандартов, принятых в полиции для описания внешности, от них трудно добиться вразумительного ответа. «Глаза, говорят, как свинячья задница». Черт их разберет, что они имеют в виду. Я пришлю вам окончательный протокол, а вы попробуете вспомнить все о той женщине в Бейруте. Лаборатория колдует над статуэткой.
Кабаков кивнул.
— Так, теперь дальше. Я заказал санитарную машину на одиннадцать. В одиннадцать тридцать тронемся на военно-морскую авиабазу в Ла-Гардиа...
— Мистер Корли, мне бы хотелось поговорить с вами. Могу предложить другой вариант, — с порога обратилась к нему Рэйчел. Она была облачена в крахмально шуршащий, идеально чистый халат и держала в руках рентгеновские снимки и медицинскую карту Кабакова.
Корли досадливо поморщился. Кабаков опередил его возражения.
— Я давно уже мог бы находиться в израильском консульстве, — веско сказал он. — Там вы не добрались бы до меня так легко. Но ведь мы оба стремимся к сотрудничеству, так что давайте-ка, Корли, послушаем, что предлагает доктор Боумен.
Через полчаса Корли отправился к директору госпиталя. Тот вызвал к себе чиновника, отвечавшего за информацию для родственников пациентов и связи с внешним миром. Чиновник собирался пораньше улизнуть с работы перед уик-эндом, но ему пришлось задержаться, чтобы составить меморандум для радио и газет, отдать его дежурному у телефона и сделать запись в журнале состояния больных.
Около полудня позвонили с телевидения, запрашивая для шестичасового выпуска новостей сведения о жертвах и пострадавших в несчастных случаях. Дежурный, сверившись с меморандумом, сообщил телевизионщикам, что мистер Кэбов переведен в госпиталь Брук-Арми. Однако день оказался насыщен более интересными событиями, и эту информацию не пустили в эфир.
Всегда дотошная «Нью-Йорк Таймс»все-таки напечатала краткое сообщение о новом местонахождении раненого мистера Кэбова. Звонок из газеты оказался последним, и чуть позже меморандум отправился в мусорную корзину. Но вечерний выпуск «Таймс» поступил в продажу только в пол-одиннадцатого, когда было слишком поздно: Далиа уже находилась в пути.
Глава 12
Прогрохотав по мосту через Ист-Ривер, экспресс остановился у платформы Бороу-Холл, расположенной неподалеку от госпиталя Лонг-Айлендского колледжа. С поезда сошли одиннадцать ночных сиделок, заступающих на смену в полдвенадцатого, и поднялись по лестнице на улицу. Здесь их стало на одну больше. Оглядываясь по сторонам, они неплотной гурьбой двинулись по темному Бруклину. На улице было безлюдно, если не считать какого-то пьянчужки, маячившего в отдалении. Медсестры при его приближении уже за 25 ярдов до него стали крепче прижимать сумочки под мышками. Пьяница остановился и осоловело наблюдал за странной процессией, пока вся она не миновала его, оставив в воздухе шлейф ароматов мяты и всевозможных шампуней, которые, впрочем, оный господин был не в состоянии оценить, поскольку сам благоухал гораздо интенсивнее.
Показалось здание госпиталя. Свет в большинстве окон уже не горел. Где-то коротко взвыла сирена «скорой помощи», потом снова, на этот раз ближе.
— Ну, вот, сразу и за дело, — вздохнула смиренно одна из ночных сестер.
Охранник, сдерживая зевоту, открыл стеклянную дверь.
— Леди, прошу предъявить служебные удостоверения.
Леди начали недовольно рыться в сумочках в поисках пропусков штатных медсестер. Им редко приходилось сталкиваться со специальными мерами безопасности — обычно хватало бело-зеленых персональных карточек, носимых на груди, которые выдавал практикующим сиделкам университет штата Нью-Йорк.
Охранник скользнул взглядом по приготовленным документам, по лицам медсестер, но не внимательно, а так, словно собирался считать их по головам, потом, видно, махнул Рукой, и девушки рассеялись по холлу, исчезая в коридорах госпиталя в направлении своих постов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52