— Что-нибудь выпьете, принц? — спросил Милодар. — Пива. — Принц поставил футляр на пол. Он был метра полтора длиной.
Малый крейсер «Честь-2», название которого всегда забавляло Кору, потому что она представляла его как честь второго сорта или разряда, стартовал без всяких помех через четыре часа с подмосковного поля.
Крейсер был невелик и автоматизирован. Кроме пассажиров на нем находилось лишь три навигатора и девица-связист, она же оружейник. Девица была резка в движениях, подчеркнуто сурова, но при этом завидовала Коре и мечтала стать полевым агентом. Имени ее Кора за несколько полетов на «Чести-2» так и не запомнила, потому что команде крейсера на каждый полет выдавали новые фальшивые документы, отчего и сами навигаторы порой не могли оперативно вспомнить детали своей новой биографии.
Каюты Густава и Коры были невелики, но уютны и славно обставлены, включая обильно снабженные бары, содержимое которых также тщательно проверялось и заменялось перед каждым рейсом во избежание отравы. Так что можно догадаться, что на борту этого крейсера передвигался по Вселенной сам комиссар Милодар.
Тесея в первый день Кора почти не видела. Сама она диктовала отчет и отвечала на миллион компьютерных вопросов, касавшихся как альтернативной Древней Греции, так и особенностей ВР-круиза и, наконец, положения дел на Рагозе.
Перед обедом Кора отыскала бывшего Тесея в гимнастическом зале, этот небольшой зал был любимым детищем Милодара. Тесей крутил колеса тренировочного велосипеда. Кора несколько удивилась, увидев, что, несмотря на худобу и некоторую сутулость, он хорошо сложен, мышцы его вполне рельефны, очевидно, на них нет ни капли жира. По типу мускулатуры Кора скорее отнесла бы принца к стайерам или даже марафонцам, способным к длительным упорным усилиям. — Вы будете обедать? — спросила Кора. Густав прекратил крутить педали. Бегущая перед ним на экране дорожка погасла. — Мы больше не друзья? — спросил Густав. — Мне трудно воспринимать вас здесь как моего старого протеже Тесея.
— Тот был красив, отважен, непобедим и служил царем, — сказал Густав, слезая с велосипеда и накидывая на плечи махровое полотенце, чтобы идти в душ.
— Какая чепуха! — искренне возмутилась Кора. — Он был милым человеком, и мне очень хотелось бы, чтобы вы от него что-нибудь унаследовали.
— К сожалению, я все помню, — сказал Густав. — Всю свою ту жизнь. Поэтому я ощущаю себя очень старым.
Кора внутренне согласилась с ним. Старость Густава была в тоне его голоса, во взгляде, в том, как он осторожно и выверенно двигался и даже поворачивал голову. В отличие от Коры Густав не сохранил ни загара, ни мышц — они были им как бы получены в начале Игры, как бутсы или теннисная ракетка. И теперь сданы бутафору. Раны и шрамы Коры были внешними, Густав же получил свои на всю жизнь, только для этого надо было заглянуть ему в душу.
— Скажите, вам субъективно понятно, сколько времени мы с вами там прожили? — спросила Кора уже за обедом.
— Я жил там дольше, чем вы, потому что вырос в Трезене. — Вы помните и это?
— Смутно. Я думаю, что это программа, как бы предварительные условия игры, заложенные в мою память в момент входа в роль.
— Тогда у вас нет оснований чваниться годами и веками. Я же тоже прилетела вслед за вами, как только стало известно, что на вас готовится покушение. — И тогда познакомились с моей тетей? — И вашей будущей супругой, — позволила себе улыбнуться Кора. Ей было любопытно, как воспримет ее слова Густав. Что он успел узнать после возвращения? Что он помнит? Что он понимает?
— Я ознакомился с вашим отчетом, — сказал Густав. — И внутренне сравнил его с собственными воспоминаниями. — И не совпало?
— Отчет — это как медицинское пособие. Скелет. — А факты — кости?
— Факты совпадают, — улыбнулся Густав и поправил указательным пальцем дужку очков. Совсем как царь Тесей. — Меня спасло то, что вы, госпожа Кора, побывали на Рагозе и знали их всех в лицо.
— Не всех. Для меня загадочен четвертый член бригады.
— Не узнали? — спросил Густав. — Может быть, вы его не видели в Рагозе? — У него тоже династические соображения? — Мне давно следовало бы догадаться, — сказал Густав. — Я никуда не годный глава государства. Я не разбираюсь в людях!
— Неправда! — возмутилась Кора. — Я наблюдала за вами много лет! Вы отлично разбираетесь в людях!
Густав замер с ложкой в руке. Он смотрел на Кору так, как царям не положено смотреть за обедом на своих охранников.
— Я в тебе никогда не разбирался, — произнес он после того, как Кора увидела и впитала этот взгляд, ощутив щекотание под ребрами.— Но во мне всегда сидело опасение, что ты намерена кинуть меня через бедро.
— Ну вот и все испортил, — расстроилась Кора. — Мы чуть было не перешли на лирическую ноту.
— Тебе это было неприятно? — Нет, царь Тесей.
— Не надо. Мне грустно сознавать, насколько я жалок после обратного превращения. — Глупости! — заявила Кора. — Пустые выдумки. Я видела, как ты работал в тренировочном зале. У тебя нормальное мужское тело. Даже смотреть приятно,
— Если бы ты не была древней гречанкой, — сказал Густав, — я бы наверняка растерялся от такого замечания.
— Я не только древняя эллинка, — сказала Кора. — Но есть подозрение, что я — воплощение Персефоны, хранительницы царства мертвых.
— Чепуха! — рассмеялся Густав. — Это тебя пугали глупцы, а ты, наверное, как и положено полевому агенту, не любишь читать. Кора-Персефона — покровительница цветения, расцвета жизни. Именно поэтому каждую осень мрачный Аид затягивает ее обратно в царство мертвых. До весны.
Они перешли в маленькую кают-компанию. Кора споткнулась о футляр с контрафаготом. Густав открыл горячий бар и извлек из него две чашечки кофе. Кора — хороший коньяк из другого бара. — Твой Милодар — сибарит, — сказал Густав. Они сидели на небольшом диване, невероятно мягком и расслабляющем. И Кора никак не могла понять, почему она оказалась на этом диване, когда ей можно было бы сесть в кресло по другую сторону низкого столика.
— Тебя не стесняет наша одежда? — спросил Тесей. — Еще как стесняет! — призналась Кора. — А кто тот человек. Бронзовая Маска?
— Мы его увидим… Я тебе его покажу. Нет смысла называть его имя сейчас, если оно ничего не говорит.
— Жаль. Это как в плохом детективе — главный убийца появляется в последний момент со стороны, потому что автор не придумал, кому отдать пальму первенства.
— Обычно это бывал дворецкий, — напомнил Густав.
Он чуть-чуть подвинулся к Коре. И замер, как бы проверяя реакцию птицы глазами кота.
— Тебе было лучше, — сказал он. — Подумай, ведь ты все видела и всех узнавала. Для меня же вокруг существовали лишь мои современники, мои древние современники. Я видел тебя, я видел тупицу Кларенса и охотницу за троном Клариссу. Но иными, чем мы. Я же не подозревал, что где-то существует страна Рагоза и в ней трон, который мне, вернее всего, не суждено занять. И все мои надежды на то, чтобы омолодить мою страну, рухнут… Понимаешь ли ты, что прожила несколько субъективных лет рядом с самым настоящим Тесеем. Я помню, как я боялся ворожбы Медеи, как внутри весь дрожал. — Внешне это не было заметно. Рука афинского героя потянулась за чашечкой кофе, но на полдороге зависла над коленом Коры, словно вертолет, заблудившийся в плохую погоду.
Кора не обратила на вертолет никакого внимания, а спросила:
— И совсем ничего не отзванивало в твоем сознании, или, скажем, подсознании? Ведь твоему мозгу объективно эти люди были более чем знакомы!
— Больше того… ты будешь смеяться. — Густав отвел вертолет к летному полю — к плоскости стола, откуда он забрал пассажиров, то есть чашечку с кофе. — Ты будешь смеяться, но до того, как я выслушал твой рапорт, я не до конца осознавал всю серьезность положения. Я видел, как ты сидишь в какой-то комнате и с равнодушным лицом рассказываешь, что в такой-то ситуации такая-то герцогиня Рагоза приняла ВР-облик Ариадны и передала объекту охраны клубок ниток… Я слушал тебя и в мозгу что-то щелкало. И я вспомнил ситуацию: и ревущую толпу перед входом в Лабиринт, и глаза Ариадны, а потом — как я рубил этого несчастного урода.
— Минотавра?
— Конечно. Но тогда он не показался мне несчастным уродом. Он был зловещим чудовищем, символом угнетения моих родных Афин, пожирателем девушек! Я сражался с ним… потом слушал тебя и понимал: О боги! Ариадна же и на самом деле моя помолодевшая тетка Рагоза, которая сочла за самое разумное в интересах сохранения кланов присоединиться к моим врагам. Хотя я думаю, ей пригрозили… — Кто?
— А потом я слушал твои слова о Пирифое и думал: идиот, как же ты мог не узнать братца Кларенса! — Братца?
— Это было его прозвище в школе для особо одаренных детей, в которой мы учились. В Рагозе все князья и принцы по рождению получают звание «особо одаренных детей» и отправляются в особую школу. Это демократично и в то же время дает возможность не толкаться в обществе плебеев. На самом деле это ужасное лицемерие!
— Разумеется, — сказала Кора, с надеждой глядя на то, как рука Густава вновь поставила чашку на столик и на этот раз по-братски опустилась ей на дальнее плечо, так что Коре пришлось чуть податься к принцу. Что она и сделала весьма покорно.
— И тогда мне стала ясна структура заговора, — сказал Густав. — И я догадался, кто же тот, четвертый, главный организатор моего устранения! — Когда вернешься, ты их всех повесишь? Густав так удивился, что, к сожалению, снял руку с плеча Коры.
— Почему я должен их вешать? Я же намерен строить демократическое государство! — И тебе позволят? — Пусть только попробуют возразить! — Тогда положи мне руку на плечо, как было! А то здесь что-то прохладно!
— Тебе зябко? — удивился Густав. — Ты же всегда любила холод. Дай-ка я подниму температуру в отсеке.-Ион потянулся через Кору, чтобы достать до выключателя…
Кора чуть-чуть сдвинулась с таким расчетом, чтобы Густав не удержал равновесия и вынужден был дотронуться ухом до ее груди.
Сладкий электрический ток пронзил все ее тело, а этот идиот тут же вскочил с дивана и принялся извиняться.
— Тесей, — сказала тогда Кора, — мне это надоело. Мы сможем с тобой наговориться о делах и даже подорваться на мине, которую нам подложат в Космопорте завтра. Но уже десять или пятнадцать лет я хочу, чтобы меня поцеловал настоящий древнегреческий герой. Он же совершенно не обращает на меня внимания.
— Честное слово? — спросил Тесей. Нет, конечно же, он глуп!
— Я тебе лгу, я над тобой издеваюсь, я над тобой смеюсь — что тебе еще надо? Или ты хочешь, чтобы я… чтобы я…
И тут она поняла, что не знает, как и чем ему угрожать, как его задеть, обидеть, расшевелить и уничтожить, потому что ей хотелось всего одновременно.
Тогда Тесей осторожно, как в замедленной съемке, опустился перед Корой на колени и опрокинул при этом журнальный столик, правда этого не заметив. Почему-то он принялся целовать ей руки, что было, конечно, очень красиво и сентиментально, но, с точки зрения Коры, пустой тратой времени после всех лет ожидания.
Так что Коре ничего не оставалось, как осторожно извлечь свои пальцы из его рук и, сжав ими щеки бывшего царя и будущего короля, поднять его голову поближе к своим губам.
Густав не сопротивлялся, особенно после того, как сообразил, что от него требуется.
— Я так ждал этой минуты, — прошептал он. Кора позволила ему склониться к ней и поцеловать ее с искренним древнегреческим энтузиазмом. Кора подозревала, что длительное пребывание в древнем мире превратило рагозского студента в опытного любовника — правда, пока лишь подозревала…
Поцелуи Густава становились все жарче, и он уже как-то приспособился на диване рядом с Корой, так что наступал тот момент, когда надо было решать, начинать ли сопротивление, хотя бы из тактических соображений, либо плюнуть и не сопротивляться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70