И возле каждого из них стоял знак:
1. Стас+
2. Василиса#
3. Анна?
Это становилось далеко не смешным. Стас убит – возле его имени знак плюс. Вася в тюрьме. Возле ее имени – знак типа решетки. Но самое неприятное, что возле Анны вопросительный знак, и нужно быть полным кретином, чтобы не сообразить, что и ей угрожает опасность. Но нужно быть в тысячу раз большим кретином, чтобы в этой ситуации спокойно прохлаждаться в квартире Вано. Не задумываясь, я выскочил за дверь и нос к носу столкнулся с недавним приятелем, пьяным соседом Вано. Он, как и подобает, шатался и грозил мне красным опухшим пальцем.
– Предатель, – выдавил наконец он и громко икнул. – Обещал со мной… А сам с Ванькой бухаешь. Не советую… С Ванькой шутки плохи. – И он, потеряв равновесие, навалился на меня, что совсем меня не обрадовало, потому что не было времени с ним разбираться. Но я поддержал его, чтобы он не ударился головой о лестничную площадку, потом усадил на ступеньки, а сам бросился вниз по лестнице. Мне нужно было срочно разыскать Анну, предупредить ее, спрятать, ну, я не знаю – уберечь от смерти. Я понятия не имел, где она живет, но зато я прекрасно знал адрес ее дружка Толмачевского.
И уже через несколько минут я на такси мчался к нему. К сожалению, шофер оказался ярым сторонником порядка и соблюдал все правила уличного движения. Даже когда это было вовсе необязательно делать. Это раздражало меня. Я вертелся, как юла, нервничал. Наконец, осознав, что своими криками на таксиста не ускорю хода событий, откинулся на заднем сиденье и прикрыл глаза. У меня было время подумать.
«С Ванькой шутки плохи», – вертелись в моей голове слова пьяного соседа. Пожалуй, он прав. Я совсем недавно безгранично верил Вано.
Оксана оказалась права: я слишком доверяю людям, сужу о них поверхностно. Мне нравился Вано, и я всячески придумывал ему оправдания. А все было так просто. В тот злополучный вечер, когда мы с Васей целовались перед выходом на сцену, Вано успел подсыпать цианид в чашечку. И никто, кроме него, не мог этого сделать. И никто, кроме него, не имел таких серьезных причин для убийства: он ненавидел Стаса, который когда-то загнал его в тюрьму, отняв дом и жену. Вано ловко продумал это преступление. Подлое, мерзкое убийство. Он воспользовался нашим спектаклем. Воспользовался мной и Васей, так ему доверявшими.
Боже, как все просто. Потом он проник в Васину квартиру, чтобы похитить бронзовую Афродиту. Ему нужны были деньги, чтобы смыться. Он же ударил меня по голове богиней любви и красоты, а потом оказался рядом – для отвода глаз. И разве не об этом мне твердила Оксана? И разве она не говорила, что я слишком инфантилен, что каждый человек скрывает истинное лицо под маской, тем более преступник. Потом Вано ловко переключил мое внимание на Толмачевского. Он знал, что мне не нравится рожа этого «нового русского» в бордовом пиджаке.
Вано вновь воспользовался моей доверчивостью и моими руками хотел расправиться с Анной, своей бывшей женой. Он-то и навел на ее след, решив, что я тут же все выложу Порфирию и Анну в любом случае возьмут на заметку. А Васю освободят, и я окончательно успокоюсь.
Вано очень не глуп. Что ж, не зря он читал книжки об уголовном праве. Он прекрасно разыграл это преступление, но переоценил свои силы и недооценил мои, не предполагая, что копать я буду глубоко. Ну, нет, на сей раз я с ним рассчитаюсь! К тому же он совсем не похож на скульптора из богемной тусовки. Нет, скорее он – опасный рецидивист, и еще неизвестно, по какой причине он оказался в тюряге.
Я его ненавидел. Еще никого в жизни я не ненавидел так, как Вано. Именно потому, что считал его своим товарищем и до последнего верил в его невиновность. Я готов был подозревать кого угодно, только не Вано. Я и мысли не допускал, что человек, которого я повстречал в самые трудные минуты своей жизни, которому открыл свою душу, может так подло предать. Да, я законченный инфантил, Оксана права. Жизнь гораздо проще и гораздо злее. Я не мог представить, что этот беззубый простодушный парень в нелепой рубашке так легко убьет человека. Но он не просто убийца – он хуже!
Именно по его вине в тюрьме находится невинная девушка. И по его вине она тоже едва не ушла из жизни. Поэтому я должен сам, собственноручно рассчитаться с этим негодяем, не дожидаясь суда, в справедливости которого постоянно приходится сомневаться. И пусть потом меня судят, но я сумею восстановить правду. Я сумею отомстить за красивого парня с байроновской печалью на лице. И за свою девушку. О Боже! Я сдавил ладонями пульсирующие виски. О Боже! Ведь под угрозой еще одна жизнь. Жизнь красивой женщины Анны. Мне нужно успеть. И я уже не кричал на таксиста. А просто, ни на что не надеясь, устало прохрипел:
– Я вас очень прошу, пожалуйста, побыстрее…
Не знаю почему, но он внял моему хрипу – вскоре мы были на месте. Перескакивая через ступеньки, я мчался на пятый этаж и возле квартиры Толмачевского резко притормозил, заметив, что она приоткрыта. У меня невольно сжалось сердце – я почуял недоброе.
Бесшумно проскользнув в темный коридор, я сразу же увидел, что в гостиной горит свет, и почувствовал, что там кто-то есть. Мои ноги отяжелели. Я боялся обнаружить там что-то страшное. Но, пересилив себя, я медленно продвигался по коридору к гостиной. Мои предчувствия оправдались, когда я отворил дверь комнаты: в европейской гостиной на однотонном сиреневом паласе возле напольной китайской вазы, расписанной восточными народными умельцами, лежала Анна.
Она была в том же мужском темно-синем костюме в серую тонкую полосочку. Ее серая широкополая шляпа валялась рядом с ее головой. Одна ее тонкая рука, украшенная золотым браслетиком, безжизненно лежала на полу, вторая – на груди, возле самого сердца, из которого сквозь пальцы сочилась кровь, совершенно их заливая. Красивое лицо было бледно, но удивительно спокойно. Лишь черные густые брови слегка приподняты. Похоже, она успела лишь удивиться – и больше ничего. Следов борьбы не видно. И это ее спокойствие говорило о том, что она не ожидала, что ее убьют. Она знала убийцу. И она верила ему.
Я тяжело опустился на диван, покрытый тем же белым льняным покрывалом с фетровыми аппликациями. Я не мог оторвать глаз от этой женщины и ловил себя на мысли, что мне страшно, очень страшно. Я уже никогда не успею спасти Анну. Но на этот раз моя ненависть к преступнику превозмогла страх. Мой страх покинул меня. Я ощущал бы себя подонком, если бы сейчас испугался, поэтому мужественно продолжал смотреть на мертвое тело и думал.
Первое: она, по-видимому, убита из пистолета с глушителем. Иначе Баба-Яга давно бы прибежала сюда с милицией. Второе: Анну убил тот, кто отлично знал ее и кого она не боялась. Ее убил Вано. Это однозначно. Толмачевский не рискнул бы убивать ее в собственной квартире. И третье.
О Господи, что же третье? Ну же, думай, Ник! Ты столько пережил за это время. Ты уже не тот инфантильный мальчик, которого все знали пару недель назад. Ты взрослый мужчина, переживший смерть парня с тонкими чертами лица, красивой умной женщины; переживший незаслуженное наказание своей возлюбленной. Думай, Ник. Вот перед тобой лежит Анна. Вот мертвое тело. Вот прекрасные черные волосы. Вот крупные яркие губы. Огромные черные глаза. Маленькая родинка на правой щеке. От этой женщины столько мужчин не раз теряли голову! А скольких бы она еще могла свести с ума! Помнишь ее слова: «Какой прекрасный вечер… Разве можно ускорять приход смерти? Мы не должны искать ее. Она сама нас отыщет». Кто же, Ник, посмел ускорить приход ее смерти? Кто посмел? Кто посмел сделать так, чтобы она никогда уже не почувствовала прохлады осеннего вечера?
Мне стало холодно. Я поежился. Взгляд не отрывался от этого тела, скрытого широким мужским костюмом. Она больше никогда ничего не почувствует. И я никогда не смогу прикоснуться к этой нежной белой коже, к этим жгуче-черным волосам, к этой маленькой родинке на правой щеке. Сейчас вечер, и эта красивая женщина совсем рядом.
О Господи, о чем это я… Что ты еще хотел сказать, Ник? О чем подумать? Не знаю… Мысли путаются, превращаются в липкое месиво. Анна. Она чем-то похожа на мою жену. Тот же умный взгляд. Такой же успокаивающий голос. Странные у тебя ассоциации, Ник. Оксана просто умная. Анна еще и эксцентричная, страстная. Успокойся, Ник. Тебе еще пригодится твоя голова. Ну же, лучше подумай. О чем же ты хотел подумать? О чем?
И вдруг в углу, за кабинетной мебелью, послышался шорох. Вот оно! В комнате кто-то есть. Ты нашел ту мысль, которую так долго искал, и она точна: в комнате кто-то есть.
Я вздрогнул от этой мысли. И в тот же миг в гостиной погас свет. Квартира погрузилась во мрак. В ней – только я, труп женщины и еще кто-то третий. Кто-то третий, кто, крадучись, выбирается из своего укрытия. И бесшумно, крадучись, приближается ко мне. Я слышу только неровное дыхание и в растерянности кручу головой. Но ничего не вижу. Уходи, Ник! Да, конечно, я ухожу и даже пытаюсь встать, но не успеваю и падаю куда-то вниз. Все ниже, ниже. Только желтые круги прыгают в моей голове. Они что-то мне напоминают. Обжигают огненным желтым теплом. Ах, да – желточные кувшинки, про которые рассказывал отец Стаса. Как это было давно… И я теряю сознание.
Это уже когда-то было: я так же открывал отяжелевшие веки, так же морщил лоб от невыносимой боли и так же пытался пошевелить налитыми свинцом ногами. Когда же наконец находил силы открыть глаза, то видел склоненное надо мной лицо своего товарища. Тогда я еще считал его своим товарищем. Тогда еще верил ему. И был безмерно рад, что он оказался в трудную минуту рядом со мной. Это было не так уж давно. Но это уже было. И вот сегодня это повторяется.
Я так же открываю тяжелые веки и так же вижу склоненное надо мной небритое лицо Вано. Теперь это – лицо моего злейшего врага. Лицо предателя. Лицо человека, уничтожившего не одну жизнь. И я ему уже не верю. Мое лицо кривится от злости, и я шепчу побелевшими, потрескавшимися до крови губами:
– Сволочь, сволочь, сволочь…
Он пытается что-то ответить и вдруг неожиданно исчезает. Я знаю почему. Он понимает, что я вычислил его, и пытается смыться. Я хочу задержать его, пытаюсь приподнять свою тяжелую голову, пытаюсь кричать охрипшим голосом, но издаю лишь какой-то нечленораздельный звук. И вновь проваливаюсь в черную пропасть, в которой плавают желточные кувшинки, обжигая мою голову южным теплом.
Не знаю, сколько времени я пролежал без памяти. Но, когда в очередной раз очнулся, в гостиной Толмачевского уже никого не было. Только я. И рядом – труп красивой женщины. Не скажу, что это соседство вселило в меня оптимизм, но выбора у меня не было. И я уже не знал, то ли мне приснилось небритое лицо Вано, то ли оно было на самом деле. Мой взгляд падает на короткий мохеровый шарф ярко-зеленого цвета в малиновую клетку, мирно лежащий на диване. Такой шарф из всей богемы мира носил только Вано. И я окончательно убедился, что это был не сон: Вано хотел убить меня и склонился надо мной, чтобы удостовериться, жив ли я еще. А потом почему-то испугался и сбежал. У меня нет сил броситься за ним вдогонку. Но хватает ума позвонить. Дорога каждая минута. И я, как раненый герой, ползком добираюсь до телефона и беру трубку дрожащей рукой. Пытаюсь набрать номер Порфирия. Это удается с третьего раза. Наконец слышится долгожданный голос следователя.
– Алло, Юрий Петрович? – хриплю я.
– Алло! Говорите громче, вас не слышно, – раздается мягкий, ровный голос.
– Юрий Петрович! – хриплю я изо всех сил. – Это я, Ник!
– Ник? Вы? – искренне удивляется он. – Вы что, простыли? Говорил вам, не шастайте под дождем! Особенно не по делу. А вы не послушались мудрого…
– Прекратите. И приезжайте. Вано – убийца. Если вы не поторопитесь… Он…
У меня больше нет сил говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
1. Стас+
2. Василиса#
3. Анна?
Это становилось далеко не смешным. Стас убит – возле его имени знак плюс. Вася в тюрьме. Возле ее имени – знак типа решетки. Но самое неприятное, что возле Анны вопросительный знак, и нужно быть полным кретином, чтобы не сообразить, что и ей угрожает опасность. Но нужно быть в тысячу раз большим кретином, чтобы в этой ситуации спокойно прохлаждаться в квартире Вано. Не задумываясь, я выскочил за дверь и нос к носу столкнулся с недавним приятелем, пьяным соседом Вано. Он, как и подобает, шатался и грозил мне красным опухшим пальцем.
– Предатель, – выдавил наконец он и громко икнул. – Обещал со мной… А сам с Ванькой бухаешь. Не советую… С Ванькой шутки плохи. – И он, потеряв равновесие, навалился на меня, что совсем меня не обрадовало, потому что не было времени с ним разбираться. Но я поддержал его, чтобы он не ударился головой о лестничную площадку, потом усадил на ступеньки, а сам бросился вниз по лестнице. Мне нужно было срочно разыскать Анну, предупредить ее, спрятать, ну, я не знаю – уберечь от смерти. Я понятия не имел, где она живет, но зато я прекрасно знал адрес ее дружка Толмачевского.
И уже через несколько минут я на такси мчался к нему. К сожалению, шофер оказался ярым сторонником порядка и соблюдал все правила уличного движения. Даже когда это было вовсе необязательно делать. Это раздражало меня. Я вертелся, как юла, нервничал. Наконец, осознав, что своими криками на таксиста не ускорю хода событий, откинулся на заднем сиденье и прикрыл глаза. У меня было время подумать.
«С Ванькой шутки плохи», – вертелись в моей голове слова пьяного соседа. Пожалуй, он прав. Я совсем недавно безгранично верил Вано.
Оксана оказалась права: я слишком доверяю людям, сужу о них поверхностно. Мне нравился Вано, и я всячески придумывал ему оправдания. А все было так просто. В тот злополучный вечер, когда мы с Васей целовались перед выходом на сцену, Вано успел подсыпать цианид в чашечку. И никто, кроме него, не мог этого сделать. И никто, кроме него, не имел таких серьезных причин для убийства: он ненавидел Стаса, который когда-то загнал его в тюрьму, отняв дом и жену. Вано ловко продумал это преступление. Подлое, мерзкое убийство. Он воспользовался нашим спектаклем. Воспользовался мной и Васей, так ему доверявшими.
Боже, как все просто. Потом он проник в Васину квартиру, чтобы похитить бронзовую Афродиту. Ему нужны были деньги, чтобы смыться. Он же ударил меня по голове богиней любви и красоты, а потом оказался рядом – для отвода глаз. И разве не об этом мне твердила Оксана? И разве она не говорила, что я слишком инфантилен, что каждый человек скрывает истинное лицо под маской, тем более преступник. Потом Вано ловко переключил мое внимание на Толмачевского. Он знал, что мне не нравится рожа этого «нового русского» в бордовом пиджаке.
Вано вновь воспользовался моей доверчивостью и моими руками хотел расправиться с Анной, своей бывшей женой. Он-то и навел на ее след, решив, что я тут же все выложу Порфирию и Анну в любом случае возьмут на заметку. А Васю освободят, и я окончательно успокоюсь.
Вано очень не глуп. Что ж, не зря он читал книжки об уголовном праве. Он прекрасно разыграл это преступление, но переоценил свои силы и недооценил мои, не предполагая, что копать я буду глубоко. Ну, нет, на сей раз я с ним рассчитаюсь! К тому же он совсем не похож на скульптора из богемной тусовки. Нет, скорее он – опасный рецидивист, и еще неизвестно, по какой причине он оказался в тюряге.
Я его ненавидел. Еще никого в жизни я не ненавидел так, как Вано. Именно потому, что считал его своим товарищем и до последнего верил в его невиновность. Я готов был подозревать кого угодно, только не Вано. Я и мысли не допускал, что человек, которого я повстречал в самые трудные минуты своей жизни, которому открыл свою душу, может так подло предать. Да, я законченный инфантил, Оксана права. Жизнь гораздо проще и гораздо злее. Я не мог представить, что этот беззубый простодушный парень в нелепой рубашке так легко убьет человека. Но он не просто убийца – он хуже!
Именно по его вине в тюрьме находится невинная девушка. И по его вине она тоже едва не ушла из жизни. Поэтому я должен сам, собственноручно рассчитаться с этим негодяем, не дожидаясь суда, в справедливости которого постоянно приходится сомневаться. И пусть потом меня судят, но я сумею восстановить правду. Я сумею отомстить за красивого парня с байроновской печалью на лице. И за свою девушку. О Боже! Я сдавил ладонями пульсирующие виски. О Боже! Ведь под угрозой еще одна жизнь. Жизнь красивой женщины Анны. Мне нужно успеть. И я уже не кричал на таксиста. А просто, ни на что не надеясь, устало прохрипел:
– Я вас очень прошу, пожалуйста, побыстрее…
Не знаю почему, но он внял моему хрипу – вскоре мы были на месте. Перескакивая через ступеньки, я мчался на пятый этаж и возле квартиры Толмачевского резко притормозил, заметив, что она приоткрыта. У меня невольно сжалось сердце – я почуял недоброе.
Бесшумно проскользнув в темный коридор, я сразу же увидел, что в гостиной горит свет, и почувствовал, что там кто-то есть. Мои ноги отяжелели. Я боялся обнаружить там что-то страшное. Но, пересилив себя, я медленно продвигался по коридору к гостиной. Мои предчувствия оправдались, когда я отворил дверь комнаты: в европейской гостиной на однотонном сиреневом паласе возле напольной китайской вазы, расписанной восточными народными умельцами, лежала Анна.
Она была в том же мужском темно-синем костюме в серую тонкую полосочку. Ее серая широкополая шляпа валялась рядом с ее головой. Одна ее тонкая рука, украшенная золотым браслетиком, безжизненно лежала на полу, вторая – на груди, возле самого сердца, из которого сквозь пальцы сочилась кровь, совершенно их заливая. Красивое лицо было бледно, но удивительно спокойно. Лишь черные густые брови слегка приподняты. Похоже, она успела лишь удивиться – и больше ничего. Следов борьбы не видно. И это ее спокойствие говорило о том, что она не ожидала, что ее убьют. Она знала убийцу. И она верила ему.
Я тяжело опустился на диван, покрытый тем же белым льняным покрывалом с фетровыми аппликациями. Я не мог оторвать глаз от этой женщины и ловил себя на мысли, что мне страшно, очень страшно. Я уже никогда не успею спасти Анну. Но на этот раз моя ненависть к преступнику превозмогла страх. Мой страх покинул меня. Я ощущал бы себя подонком, если бы сейчас испугался, поэтому мужественно продолжал смотреть на мертвое тело и думал.
Первое: она, по-видимому, убита из пистолета с глушителем. Иначе Баба-Яга давно бы прибежала сюда с милицией. Второе: Анну убил тот, кто отлично знал ее и кого она не боялась. Ее убил Вано. Это однозначно. Толмачевский не рискнул бы убивать ее в собственной квартире. И третье.
О Господи, что же третье? Ну же, думай, Ник! Ты столько пережил за это время. Ты уже не тот инфантильный мальчик, которого все знали пару недель назад. Ты взрослый мужчина, переживший смерть парня с тонкими чертами лица, красивой умной женщины; переживший незаслуженное наказание своей возлюбленной. Думай, Ник. Вот перед тобой лежит Анна. Вот мертвое тело. Вот прекрасные черные волосы. Вот крупные яркие губы. Огромные черные глаза. Маленькая родинка на правой щеке. От этой женщины столько мужчин не раз теряли голову! А скольких бы она еще могла свести с ума! Помнишь ее слова: «Какой прекрасный вечер… Разве можно ускорять приход смерти? Мы не должны искать ее. Она сама нас отыщет». Кто же, Ник, посмел ускорить приход ее смерти? Кто посмел? Кто посмел сделать так, чтобы она никогда уже не почувствовала прохлады осеннего вечера?
Мне стало холодно. Я поежился. Взгляд не отрывался от этого тела, скрытого широким мужским костюмом. Она больше никогда ничего не почувствует. И я никогда не смогу прикоснуться к этой нежной белой коже, к этим жгуче-черным волосам, к этой маленькой родинке на правой щеке. Сейчас вечер, и эта красивая женщина совсем рядом.
О Господи, о чем это я… Что ты еще хотел сказать, Ник? О чем подумать? Не знаю… Мысли путаются, превращаются в липкое месиво. Анна. Она чем-то похожа на мою жену. Тот же умный взгляд. Такой же успокаивающий голос. Странные у тебя ассоциации, Ник. Оксана просто умная. Анна еще и эксцентричная, страстная. Успокойся, Ник. Тебе еще пригодится твоя голова. Ну же, лучше подумай. О чем же ты хотел подумать? О чем?
И вдруг в углу, за кабинетной мебелью, послышался шорох. Вот оно! В комнате кто-то есть. Ты нашел ту мысль, которую так долго искал, и она точна: в комнате кто-то есть.
Я вздрогнул от этой мысли. И в тот же миг в гостиной погас свет. Квартира погрузилась во мрак. В ней – только я, труп женщины и еще кто-то третий. Кто-то третий, кто, крадучись, выбирается из своего укрытия. И бесшумно, крадучись, приближается ко мне. Я слышу только неровное дыхание и в растерянности кручу головой. Но ничего не вижу. Уходи, Ник! Да, конечно, я ухожу и даже пытаюсь встать, но не успеваю и падаю куда-то вниз. Все ниже, ниже. Только желтые круги прыгают в моей голове. Они что-то мне напоминают. Обжигают огненным желтым теплом. Ах, да – желточные кувшинки, про которые рассказывал отец Стаса. Как это было давно… И я теряю сознание.
Это уже когда-то было: я так же открывал отяжелевшие веки, так же морщил лоб от невыносимой боли и так же пытался пошевелить налитыми свинцом ногами. Когда же наконец находил силы открыть глаза, то видел склоненное надо мной лицо своего товарища. Тогда я еще считал его своим товарищем. Тогда еще верил ему. И был безмерно рад, что он оказался в трудную минуту рядом со мной. Это было не так уж давно. Но это уже было. И вот сегодня это повторяется.
Я так же открываю тяжелые веки и так же вижу склоненное надо мной небритое лицо Вано. Теперь это – лицо моего злейшего врага. Лицо предателя. Лицо человека, уничтожившего не одну жизнь. И я ему уже не верю. Мое лицо кривится от злости, и я шепчу побелевшими, потрескавшимися до крови губами:
– Сволочь, сволочь, сволочь…
Он пытается что-то ответить и вдруг неожиданно исчезает. Я знаю почему. Он понимает, что я вычислил его, и пытается смыться. Я хочу задержать его, пытаюсь приподнять свою тяжелую голову, пытаюсь кричать охрипшим голосом, но издаю лишь какой-то нечленораздельный звук. И вновь проваливаюсь в черную пропасть, в которой плавают желточные кувшинки, обжигая мою голову южным теплом.
Не знаю, сколько времени я пролежал без памяти. Но, когда в очередной раз очнулся, в гостиной Толмачевского уже никого не было. Только я. И рядом – труп красивой женщины. Не скажу, что это соседство вселило в меня оптимизм, но выбора у меня не было. И я уже не знал, то ли мне приснилось небритое лицо Вано, то ли оно было на самом деле. Мой взгляд падает на короткий мохеровый шарф ярко-зеленого цвета в малиновую клетку, мирно лежащий на диване. Такой шарф из всей богемы мира носил только Вано. И я окончательно убедился, что это был не сон: Вано хотел убить меня и склонился надо мной, чтобы удостовериться, жив ли я еще. А потом почему-то испугался и сбежал. У меня нет сил броситься за ним вдогонку. Но хватает ума позвонить. Дорога каждая минута. И я, как раненый герой, ползком добираюсь до телефона и беру трубку дрожащей рукой. Пытаюсь набрать номер Порфирия. Это удается с третьего раза. Наконец слышится долгожданный голос следователя.
– Алло, Юрий Петрович? – хриплю я.
– Алло! Говорите громче, вас не слышно, – раздается мягкий, ровный голос.
– Юрий Петрович! – хриплю я изо всех сил. – Это я, Ник!
– Ник? Вы? – искренне удивляется он. – Вы что, простыли? Говорил вам, не шастайте под дождем! Особенно не по делу. А вы не послушались мудрого…
– Прекратите. И приезжайте. Вано – убийца. Если вы не поторопитесь… Он…
У меня больше нет сил говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58