Толпа, Ник, – самая страшная вещь! Это ты не обращал на эти вещи внимания, ты жил просто так: как жилось, так и жил. Это позволительно только детям! И ты никогда не понимал, что человек должен быть уникален, а толпа убивает все уникальное в человеке. Я ненавижу толпу! И так же ненавидел ее Вова Лядов. И мы понимали друг друга. Всегда… Стас тоже не любил толпу. Но он был все таки другим…
– Порядочным! – с вызовом заключил я. Но Оксана не среагировала на мой вызывающий тон.
Ответ ее был неожиданно прост, и мне на мгновение показалось, что она вновь стала нормальной.
– Смотря что понимать под порядочностью, Ник. Самые великие дела вершились самым подлым образом и нечистыми руками. С чистыми руками можно только сидеть дома, взаперти, чтобы не испачкаться, а для великих свершений нужно перемесить много грязи, Ник. И не мне тебе это объяснять.
– Но это великие свершения ради общества, ради человечества, – возразил я ей. – А ради чего ты совершала эти бессмысленные убийства? Ради себя…
– А мне плевать на общество! Я сама – общество, и сама его королева, и сама – его слуга, и сама – палач, и сама – благодетель! И моя идея – это идея только моего общества.
– А Стасу хотелось жить, Оксана.
– Люди, которые хотят жить, всегда выживают. Ты это запомни, Ник. Вот ты, например. Твои игры в самоубийство – это чистейший блеф! Игра неудавшегося актера! Ты всегда хотел жить. И я это видела! Поэтому мне трудно было бороться с тобой: ты слишком иронично ко всему относился, в том числе и к самой жизни. А ирония, здоровый цинизм – один из самых сильных двигателей жизни. Недаром ты сразу учуял фальшь в оформлении «КОСА» и ее спектаклях. Тебе это было почти смешно, хотя пришел ты в клуб искренне, по собственному желанию. Стас был совсем другим. Он был слишком слаб для жизни и поэтому умер. Если бы его не отравила я, он все равно рано или поздно наложил бы на себя руки, как и его мать. Но этот мальчишка, этот депрессирующий Байрон все-таки сумел перечеркнуть мой план, переиграл мой спектакль, изменил финал моего сценария. Он сунул нос не в свое дело! Я бросила его, а он не хотел сдаваться. Он все время следил за мной.
Однажды заявился ко мне на работу, где и увидел нашу свадебную фотографию, на которой была изображена счастливая влюбленная парочка: улыбающийся Ник и его прелестная скромница жена Оксана. Потрясенный, он на время затаился, пока однажды ему не удалось меня вычислить. Это случилось незадолго до самоубийства Матвея Староверова. Я, видимо, неосторожно себя повела, и он заметил, как я проникла в «КОСА». И после этого он постоянно пытался найти меня в клубе. Он выспрашивал обо мне у Толмачевского, но тот отвечал одно и то же мол, это была Анна. Стас не сдавался, и шпионство привело его в кабинет Толмачевского, когда я беседовала со Староверовым. Конечно, он тогда не мог знать, зачем я там со Староверовым. И еще сомневался, кто это на самом деле я или Анна. Но ответы Толмачевского уже не удовлетворяли его, и он решил самостоятельно провести расследование. Он проник в мой кабинет, пересмотрел карточки, заведенные на больных. И сравнил список моих пациентов со списком членов «КОСА». Толком он все равно еще ничего не мог разобрать, и, не сомневаюсь, я бы легко выпуталась из этого щекотливого положения: Стас был слишком доверчив… Куда большей неудачей было то, что однажды он застал меня с Лядовым. И когда накануне спектакля он прибежал ко мне, взъерошенный, промокший до нитки, так непохожий на чистюлю Стаса, я по-настоящему испугалась. Он кричал, что умер Староверов и не исключено, что это я приложила к этому руку. Но самое страшное, что он узнал тебя, Ник! Он вспомнил свадебную фотографию. Вспомнил, что я целовалась с Лядовым. Он понял, что я готовлю что-то против своего мужа, то есть против тебя, Ник. Ты ему был очень симпатичен. И еще он кричал, что обязательно все расскажет тебе. Это становилось крайне опасным. Даже если бы Стас ничего толком не мог доказать, в любом случае это могло привести к разрыву с тобой. Ты бы никогда не простил, что я спуталась с Лядовым, которого ты почему-то считал дешевкой. А тогда мне уже не получить изумрудную чашу. Этого я никак не могла допустить!
После визита ко мне он решил встретиться с Лядовым, чтобы узнать всю правду и потом посвятить тебя в эту правду. А я в это время задумала преступление… Я не могла допустить, чтобы ты обо всем узнал. Я не могла допустить, чтобы ты узнал о моей двойной игре. Выходило, что, если Стас останется жив, у меня не будет шанса выпутаться и моя мечта никогда не осуществится.
Я позвонила Лядову и сказала, что Стас хочет с ним поговорить. Но Лядов уже это знал и как раз собирался к нему. Я попросила Вову, чтобы он подольше задержался у этого мальчишки. Чтобы тот не успел перед премьерой рассказать правду Нику, то есть тебе. А я тем временем вновь превратилась в красавицу Анну и проникла за кулисы. Я еще точно не представляла своих действий, но любым способом обязана была подсыпать яд в чашку. Не удайся мне это, я бы после спектакля все равно изыскала способ не позволить Стасу поговорить с тобой. Я бы все равно уничтожила его! Но вновь на помощь пришли силы небесные…
Или силы дьявола, как ты говоришь. Ведь дьявол играет на стороне сильных. Сыграл он и на моей стороне. Я почти отчаялась, так как Вася не выпускала чашечки из своих рук. И я уже было решилась на крайние меры, как вдруг эта маленькая дурочка в порыве любви окликнула тебя, чтобы повиснуть на шее. Этого было вполне достаточно, чтобы успеть подсыпать цианид в чашку. Стас умер. В этом можно было запросто обвинить эту девчонку, да и ты играл на моей стороне. Ты ведь все до деталей мне рассказывал. В рассказах твоих меня тревожило одно – кто этот лысый Вано, выдающий себя за моего бывшего парня, скульптора.
Ты и сам толком не знал, кто он, этот парень, по непонятным причинам вернувшийся со сцены и вполне успевший заметить меня. Но если бы он видел, то должен был сообщить следователю. Значит, либо он ничего не заметил, либо он просто шантажист и выжидает момента воспользоваться информацией. В любом случае, он становился опасным. И я решила убрать его. Такая возможность мне предоставилась, когда я проникла в квартиру Вороновой за Афродитой. Я увидела этого здоровенного бугая в окно, тебя не могла заметить – ты уже вошел в подъезд. И я спряталась за дверью. Я не знала, что Вано задержится. И, ударив кого-то бронзовой статуэткой, я была уверена, что это он. Но мне не повезло. Это оказался ты, хотя, может быть, небесные силы мне подсказывали в ту минуту, что тебя необходимо убить. Ведь ты столько раз мне мешал, Ник!
– Какие добрые твои приятели, силы небесные, Оксана. Они подсказывают такие умные вещи…
– Ах, оставь, Ник. У меня мало времени. И, если хочешь выслушать до конца…
– Очень хочу, – тут же ответил я, уверенный, что самой Оксане ничуть не меньше хочется говорить.
– А потом, – продолжала она, – а потом я узнала, что этот парень жив. И очень даже сует нос в это дело. Я и предположить не могла, что он следователь. Сыщик с такой физиономией! Это да! И я решила, что он просто шантажист, который хочет насобирать побольше фактов, чтобы использовать их в своих интересах. Но, узнав, что он следователь… я даже обрадовалась! Значит, этот мордатый сыщик за кулисами ничего не увидел и не услышал. Я вновь оставалась в тени. Конечно, в истории с Вано был еще один мой просчет: я проглядела, как он проник в «КОСА», не придала этому значения. Нужно было тщательней подбирать людей.
– Любая работа не обходится без ошибок, – съязвил я. – Особенно такая рискованная…
– А потом вы вычислили Анну. – Оксана не обращала внимания на мои слова. – Мне пришлось убрать ее.
– Как потом пришлось убрать Толмачевского и вообще ни в чем не повинного швейцара!
– Так уж и не повинного! Этот негодяй все же видел меня! И мог опознать. В любом случае – его жизнь уже ничего не стоила.
– Впрочем, как не стоила и любая другая жизнь. По сравнению с твоей, Оксана.
– Я всегда знала, ради чего живу, Ник. Отлично знала. А это не так уж мало, поверь. С твоей точки зрения – это дурная жизнь. Но разве не дурна жизнь людей, которые не знают, ради чего живут?!
– Жизнь так называемой толпы?
– Да! Именно! – Она вызывающе тряхнула пышными волосами, которые на самом деле оказались лишь роскошным париком. Фальшивкой, как и вся ее жизнь. – Проходит день за днем. Они двигаются, жуют, спят, даже что-то делают. Ради чего, Ник? Ответь?
– Я постараюсь. Мой дядя писал книги. Он не стал Тургеневым или Толстым, но он работал ради того, чтобы его мечты и мысли поняли. И, если его понял хотя бы один человек, это уже немало. Стас был прекрасным танцором. И, видимо, он мечтал о любви. Анна была красивой женщиной, мечтала о мирной, уютной жизни вместе со своим любимым, которому она бы подарила детей. Толмачевский… Возможно, его жизнь стоит дешевле. Хотя… Нет, Оксана. Этот человек, если бы не ты, мог честно зарабатывать деньги, любить Анну. Мог создать с ней свой дом, он ведь ее любил, хотя и предпочитал красивые вещи умным книжкам. И ты не имела права отнимать у него жизнь! Варфоломеев… Я его плохо знал. Но, судя по всему, он вообще ни в чем не виноват. И тоже имел право на жизнь. Удачную – неудачную. Осмысленную или менее осмысленную. Не нам с тобой решать.
Эти люди жили по-разному, у каждого из них была своя судьба! Так и должно быть! Пойми, мы все должны быть разными! И ты не имела права распоряжаться чужими жизнями. Не имела, черт побери! Не ты создала их судьбы в этой жизни. И не тебе было ими распоряжаться! А Вася… Сколько зла ты принесла этой девочке, которую я любил и которую люблю!..
– И от которой ты мгновенно отказался этой же ночью. Так легко – взял и отказался. Только потому, что решил: она преступница! Скажи, умный, честный, славный парень Ник! Разве любовь зависит от поступков? Разве поддается критериям правды и лжи? Совести и бессовестности. Ведь любовь вне этого!
– Ты никогда не любила, Оксана, и не тебе об этом судить.
– Возможно. Но любовь – это не обязательно отношения между женщиной и мужчиной. Я выбрала другую любовь. И я горжусь тем, что ни разу не отступилась от нее, что рисковала, что пожертвовала ради нее всем! Своим благополучием, своим покоем, своей совестью! Ты же, Ник, ради любви не жертвовал ничем! Ты отступался при малейшей опасности или малейшем подозрении. Ты – ребенок, Ник. «Плохо» означает для тебя только «плохо». А «хорошо» – только «хорошо». А этих крайностей в жизни вообще не существует! Их выдумали литераторы, Ник!
– Ты хотела уничтожить мою любимую девушку, Оксана! И этому нет оправдания! И такая крайность, как «плохо», – есть!
– А если бы я убила ее из ревности? Было бы этому оправдание? Молчишь! Ага, Ник! Вот видишь, как все получается! Ты лишь сегодня узнал обо мне правду. А если бы ты ее не узнал и Вася погибла из-за моей ревности, ты бы по-другому смотрел на эту смерть! Я уверена, ты бы меня даже пожалел! У тебя одни понятия в жизни, а у меня – совершенно другие. Я убивала ради своей правды! И не тебе меня судить! Только не тебе, Ник!
– Ты убивала всех, кто мешал тебе, осуществлению твоих бредовых идей! Зачем ты в последний раз воспользовалась Лядовым! Почему, ответь!
Я уже не говорил, я – орал. И, если бы в эту минуту раздался выстрел, я б не испугался и принял смерть как должное. Мой мир настолько перевернулся, что смерть для меня в эти мгновения становилась всего лишь фарсом, карнавалом, клоунадой – короче, игрой.
А Оксана неожиданно заговорила тихо, почти шепотом, и наш дуэт стал весьма оригинален: громкий крик и мягкий шепот, отчаяние и спокойствие, зов разума и эхо безумия.
– Вася неожиданно позвонила мне вчера. Она спросила тебя. И, узнав, что тебя нет, рассказала, что ее выпустили за отсутствием улик. Выпустили до суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58