Нет, на самом деле ссоры бывали и раньше. Но прежде Серафим, как правило, боролся за свое право сидеть дома безвылазно, не ездить в пионерлагерь, не ходить с классом в поход, не переться с мамой в лес по грибы или с папой на рыбалку, а читать себе спокойно книжки.
А теперь он вдруг поднял бунт с прямо противоположными целями.
— Я не обязан отчитываться перед тобой о каждом своем шаге, — кричал он матери. — Я тебе не раб и не заключенный. У меня тоже могут быть свои дела!
Сегодня он собирался ночевать у Введенского, чтобы завтра не проспать и чтобы еще раз повторить все детали операции. А еще — чтобы настроиться, войти в рабочий режим и не растратить энергию в бессмысленной ссоре с родителями.
— Я еду на дачу к одной девушке, — сказал он маме по телефону. — У нее день рождения, и она меня пригласила… Нет, мне не рано интересоваться девушками… Да, я буду ночевать у нее… Нет, не один… А какая тебе разница, с кем? У нее много друзей… И у меня тоже много друзей… Когда вернусь — не знаю. Завтра позвоню… Как только доберусь до телефона.
Мама была крайне недовольна, но Серафим специально выбрал телефонный способ общения — так было проще объясняться.
Еще неделю назад Серафим ни за что не позволил бы себе разговаривать с матерью в таком тоне. Даже если бы ему действительно нужно было поехать на день рождения к девушке, он построил бы разговор совсем иначе. Просил бы разрешения, умолял, на худой конец устроил бы истерику. И только Введенский надоумил его, что есть способ проще.
— А на кой черт тебе родительское благословение? — просто спросил он. — Тебе шестнадцать. По всем законам ты лично несешь полную ответственность за свои действия. Не хочешь расстраивать родителей — предупреди их. Позвони, придумай романтическую историю. Праздник любви, ужин при свечах, танцы у костра. Только ничего не проси и даже не требуй. Просто поставь перед фактом.
Серафим так и сделал — и опять удивился. Все получилось. Мама даже не слишком возражала. Ее беспокоило только, не слишком ли рано ее сын собрался ночевать с девушкой — хотя из разговора явно не вытекало, что он собирается с этой девушкой переспать.
Серафим даже вроде бы намекал, что спать он собирается отдельно от девушки.
Так оно, собственно, и вышло. Правда, квартира у Введенского была однокомнатная и однокроватная. Так что Серафима положили на раскладушке, с которой он мог от начала и до конца наблюдать долгий акт любви между воином тентай-де шестнадцатой ступени и девушкой, мечтающей уехать в Америку.
Впрочем, деликатный юноша стеснялся значительно больше, чем оба любовника вместе взятые, а потому повернулся к их кровати спиной и воспринимал акт любви исключительно на слух.
Сколько стоит женщина
Многие удивятся, если им сказать, что хорошо обученная рабыня может принести своему хозяину доход, исчисляемый сотнями тысяч долларов США.
Между тем, ничего странного тут нет. Хорошая проститутка стоит от 100 до 300 долларов за ночь. Рабыню можно заставлять работать каждую ночь без выходных и праздников, и денег платить ей не надо. Следовательно, получается от 35 до 100 тысяч долларов чистой прибыли в год.
Однако надо учесть, что настоящие рабыни, прошедшие школу покорности, крайне редко попадают в обыкновенные бордели. А если и попадают, то во всяком случае, не сразу. Некоторые начинают свою карьеру в гаремах, и в этом случае они не приносят хозяину денег, а доставляют лишь радость неограниченного обладания.
И не нужно думать, что гаремы бывают только в тех странах, откуда пришли сказки 1001-й ночи. В Европе, Северной и Южной Америке, в Африке и странах Дальнего Востока многие мужчины тоже не хотят удовлетворяться одной законной женой. Чаще всего они заводят любовниц, но некоторым этого недостаточно. И они создают гаремы, нанимая девушек, которые не прочь подзаработать таким экзотическим способом, или же покупая рабынь.
Любой мужчина подсознательно хочет иметь много женщин. Это не прихоть, а физиологическая потребность. Он может притворяться приверженцем моногамии, он может убедить даже самого себя в том, что нет ничего лучше вечной любви к одной женщине — но лишь только появится возможность, и древний инстинкт прорывается сквозь путы условностей и обязательств.
Живучесть проституции, кстати, имеет ту же самую причину. Не всякому по средствам содержать гарем и не всякому по силам с честью выпутываться из проблем, связанных с наличием постоянной любовницы — но очень многие мужчины в состоянии позволить себе время от времени расслабиться с проституткой.
А лучшими проститутками во все времена были рабыни.
Рабыня не властна над своими поступками. Она не властна над своим телом.
Обычная проститутка может отказаться от некоторых видов секса, от извращений и изощрений, которые противоречат ее принципам — да-да, у проституток бывают принципы. Некоторые, например, категорически не желают, чтобы их целовали в губы.
Обычная проститутка может отказаться совершенствовать свою сексуальную технику — зачем, если ей и так хорошо платят?
А рабыня делает все, что прикажет ее хозяин.
Иногда рабынями называют девушек из слаборазвитых стран (включая, к сожалению, и Россию), выехавших за границу и оказавшихся в третьесортных борделях. Их тоже избивают за неповиновение, порой сажают на иглу, изредка убивают. Им почти всегда платят слишком мало — ничтожную долю того, что они зарабатывают своим телом.
Но здесь речь идет о других рабынях. О тех, кого отбирают и обучают специально, от которых добиваются абсолютной покорности. И за которых платят большие деньги. Очень большие.
— 25 тысяч за каждую из шести, — сказал француз, именующий себя Жаком де Моле.
Охотники получают за каждую девушку тысячу долларов и пять процентов от суммы продажи.
При перевозке похищенных из других городов шоферам приходится доплачивать за риск. Они хоть и члены организации, но не рабы и не могут работать бесплатно.
Персонал базы — сто пятьдесят человек. А девчонок всегда меньше сотни, потому что больше просто не потянуть. И каждая должна провести здесь по меньшей мере семь недель, а желательно — сто дней и больше.
В пятнадцать, а то и двадцать тысяч обходится «Плутону» одна рабыня.
И если кому-то кажется, что прибыль в 50 % — это много, то они не совсем правы. Ведь и господин Христофор и сам господин Платон (он же Георгий Борисович Платонов), и те, кто стоит над ними, и те, кто им покровительствует и прикрывает их во властных структурах — все они тоже нуждаются в плате за риск. А помимо этого есть еще стройка, есть периферийные базы и внешняя агентура, есть планы расширения бизнеса. И на все это нужны деньги. Много денег.
— За Сандру я плачу сто пятьдесят, — сказал француз.
— Сандра стоит дороже, — возразил Христофор.
— Никто не стоит дороже, — парировал француз. — Не забывайте, что мне еще предстоит вывозить этот ваш паленый груз из вашей безумной страны.
Они разговаривали по-французски, и Жак де Моле порой употреблял словечки из жаргона парижских бандитов, которые Христофор не вполне понимал, хотя и догадывался, что они могут означать.
— Не будь нашей безумной страны, то где бы вы брали такой первоклассный товар? — сказал Христофор. — У себя в Европе? Это смешно. Ваши женщины избалованы, у них слишком много свободы и слишком много денег. Из них получаются плохие рабыни.
Француз не обиделся на такую оценку европейских женщин, но от своей позиции не отступил.
— Я согласен, — произнес он. — Из ваших женщин получаются самые лучшие белые рабыни. И я плачу за них соответственно. 150 тысяч долларов — хорошая цена.
Христофор ни за что не согласился бы продать Сандру за такую цену по доброй воле. Но Платонов приказал любой ценой избавиться от шестерых «засвеченных» девушек — дочери Варяга, журналистки Ирины, Насти Мещеряковой, которая видела убийство Густова, а также от трех девчонок, которых привезли на базу водной машине с Настей.
И все-таки Христофор оказался упорнее. Он нащупал слабину, он почувствовал, что желание француза получить Сандру выше любых торгашеских расчетов. И Христофор пошел в наступление.
— Триста пятьдесят за всех, — сказал он. — Триста пятьдесят за мою лучшую рабыню, двух нетронутых девственниц и одну нимфоманку, которая может трахаться без остановки круглые сутки. Плюс скрытая мазохистка с высшим образованием, школьница без комплексов и еще одна красавица в полном расцвете сил. Решайтесь, господин де Моле! Триста пятьдесят тысяч — и все они ваши.
Девушки присутствовали при этом, но только одна Ира Лубенченко могла понять, о чем говорят Христофор и его собеседник. Она неплохо знала французский, и происходящее чем-то напоминало ей аукцион лошадей, на котором ей однажды довелось побывать.
«Боже! — думала она. — Меня продают, как бессловесную скотину, как самую настоящую рабыню. Меня выставляют напоказ, голую и связанную, и торгуются в моем присутствии без всякого стеснения. И это в двадцатом веке, почти уже в двадцать первом. Господи, что же это происходит?!»
И все представления о собственной значимости, все мечты о славе и богатстве, все честолюбие и тщеславие разбиваются одним хлопком ладоней, которым Христофор заменяет удар аукционного молотка, когда француз наконец сдается и произносит:
— Хорошо. Я плачу триста пятьдесят.
— Продано! — восклицает Христофор, хлопая в ладоши, и рабыни вздрагивают от этого выкрика.
Они — все кроме Ирины — не понимают французского языка, но происходящее ясно им и без слов.
А французский им придется выучить. Ведь теперь все они — семь девушек, прежде имевших между собой мало общего, — собственность господина де Моле, который отныне властен над ними без каких бы то ни было ограничений.
Иван Петрович Сидоров
Борис Введенский надеялся на свою интуицию. Он потратил несколько дней на сбор сведений о шоферах, часто бывающих в бывшей «Бригантине». Он выявил несколько очевидных различий между теми, кто посещает «Плутон» в любое время суток, и теми, кто приезжает туда лишь между тремя и шестью часами пополудни. У первых было больше денег и имелись другие общие черты. Как в старые времена сотрудников КГБ внимательные люди легко узнавали по манере одеваться и выражению лица, так и Введенский быстро научился без особого труда различать «платоновцев» и непосвященных.
Комбинацию он задумал хитрую, с двойным дном. Представьте себе: на дорогу выходит юноша с лицом ангела и голосует, держа в руке что-то зеленое. Естественно, голосовать он будет не перед всеми машинами, а только перед той, которую укажет Введенский, наблюдающий за дорогой в бинокль.
За рулем этой машины должен сидеть некто Иван Петрович Сидоров, который по отзывам сослуживцев а ) весьма общителен, и б ) не прочь подкалымить по случаю.
Что-то зеленое в руке Серафима он просто обязан принять за американскую купюру. И действительно — это окажется купюра достоинством в один доллар, что, разумеется, несопоставимо с ценой, которую частные автоизвозчики заламывают за проезд от этого места до города.
Впрочем, юноша сразу чистосердечно признается, что вовсе и не собирался платить, и поведает Ивану Петровичу маленький секрет автостопщиков: на зеленую бумажку водилы реагируют лучше, нежели просто на поднятую руку.
Судя по тому, что Введенский успел узнать об Иване Петровиче, он после таких откровений, произнесенных с предельно виноватым видом, не должен послать юношу на три буквы. Наоборот, хитрые люди ему по душе, и вероятнее всего, он откроет перед Серафимом двери своей кабины.
Если же сесть в кабину не удастся, то Серафим все-таки может задать Ивану Петровичу хотя бы один из заранее заготовленных вопросов. Вполне естественный, вроде этого:
— Вы тут, наверно, всю округу знаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31