— Теперь второе, — объявил бородатый, протягивая Тане полоски черной плотной ткани. — Завяжи им глаза. Хорошенько завязывай, я проверю.
Вероника непроизвольно зажмурилась, когда ткань приблизилась к ее лицу. Потом повязка плотно прижала веки, и девушка почувствовала себя совершенно беспомощной.
— Теперь себе, — приказал бородач Тане, и она, ни слова не говоря, завязала себе глаза. Руки ей связал сам бородач, и он же повел девушку к «рафику». Второй парень в кимоно подтолкнул вперед Наташу, а третий, который подошел чуть позже — Веронику.
Садиться в микроавтобус со связанными за спиной руками и завязанными глазами было очень неудобно, но конвоиры не церемонились. Забираясь в салон, Вероника споткнулась, и парень, сопровождающий ее, придержал девушку за грудь. Ощущение было странным — ужас, страх, что эти безжалостные люди прямо сейчас начнут ее насиловать, причиняя боль, отвращение и унижение, соединился с каким-то животным удовольствием от прикосновения к эрогенным зонам. Никогда раньше Вероника не испытывала ничего подобного.
Машина тронулась с места и поехала вперед, часто поворачивая, отчего девушек бросало из стороны в сторону, и петли на их руках затягивались, причиняя жгучую боль.
Поездка длилась несколько минут. Потом «рафик» остановился, и девушек вытолкнули из машины и куда-то повели.
— Осторожно, здесь ступеньки, — сказал один из конвоиров, и сразу после этого Вероника чуть не упала. Со связанными за спиной руками и завязанными глазами не очень удобно спускаться по лестнице.
— Очень хорошо, — услышала Вероника, когда ступеньки сменились ровным полом — бетонным или каменным. — Ее сюда.
Чьи-то руки ослабили петли на запястьях Вероники, но тут же полоска холодной кожи опоясала ее шею, и Вика услышала звон цепи.
— Не вздумай снять, — сказали ей. — У нас наказывают очень больно.
Напоследок с нее сняли наручники. Скрипнула дверь и тихонько проскрипел хорошо смазанный засов с той стороны.
Вероника не знала, к чему относились слова «не вздумай снять» — только к ошейнику или к повязке на глазах тоже.
Снять повязку она не рискнула — только приподняла чуть-чуть. Однако без толку — вокруг стояла непроглядная темнота.
В темноте кто-то дышал.
— Эй, кто тут? — тревожно спросила Вероника, но ответа не получила.
Пионерлагерь
А с пионерлагерями вокруг города творилось что-то неладное. К примеру, в «Факеле» открылся бордель для богатеньких буратин, которые любят заниматься этим на природе. Его даже не переименовали — был пионерский лагерь «Факел», стал центр отдыха «Факел». Только контингент сменился. Впрочем, не исключено, что некоторые нынешние «массажистки» раньше были пионервожатыми. Чего только не бывает в нашем лучшем из миров.
С «Ласточкой» дело обстоит проще — она превратилась в турбазу для среднего класса. Разорившийся завод продал лагерь какой-то фирме, организующей активный отдых для тех, кто еще не накопил денег на путешествие по Средиземноморью и островам Карибского бассейна, а также для тех, кому надоела экзотика и кого потянуло на родную природу, где, как известно, ловятся лещи и водятся грибы.
В записной книжке журналистки Ирины Лубенченко значилось еще несколько пионерлагерей, переставших служить детям и перешедших в новые руки. Самым загадочным из них был лагерь «Бригантина». Весной прошлого года оборонное АО «Горизонт» избавилось от «Бригантины» по причине нехватки средств на ее содержание. Купила лагерь некая фирма «Плутон» — вроде бы российская, но имеющая какие-то темные связи с оффшорными банками и компаниями.
Судя по документам, копии которых Ирине Лубенченко с огромным трудом удалось добыть во властных структурах, «Плутон» собрался строить на территории бывшего пионерлагеря жилой комплекс для своих сотрудников. Однако проект, утвержденный областным комитетом архитектуры и градостроительства, демонстрировал несколько странное представления новых хозяев «Бригантины» о жилищном строительстве. Тот объект, план которого Ирина сумела заполучить, напоминал скорее фортификационное сооружение, а отнюдь не жилой дом.
Однако все необходимые визы и подписи были на месте — придраться не к чему. И тот факт, что строительство вели китайские рабочие, которые никогда не покидали территорию «Бригантины», обнесенную зачем-то высоченным забором с колючей проволокой поверху, тоже не вступал в противоречие с законом. У всех китайцев имелись безупречные визы на пребывание в стране. Правда, когда милиция приехала проверять эти визы, ее сотрудников допустили не дальше транзитного склада неподалеку от ворот, так что территорию они осмотреть не могли. Но они не затем и приехали — в их задачу входила проверка документов у китайцев, и такая возможность стражам порядка была предоставлена. Рабочих построили в одну шеренгу и сотрудники компетентных органов смогли лично убедиться, что паспорта и визы у всех китайцев подлинные, а сами китайцы полностью соответствуют своим документам.
Китайцы, правда, не говорили по-русски. Но это не имело значения, поскольку оснований для их допроса на каком бы то ни было языке после предъявления документов не существовало никаких. Как и для проникновения сотрудников милиции на территорию стройки. Нет там никакого криминала.
А что жилища для «плутоновцев» строятся странные — так это их личная проблема. Тот объект, проект которого попал в руки Иры Лубенченко — вообще задуман как персональная резиденция руководителя фирмы с семьей. Какое, собственно, журналистам дело до его представлений о зодчестве? Хочет богатый человек построить себе з(мок — пусть строит, какие проблемы?
И руководители разного ранга уже устали намекать Ире Лубенченко и редактору газеты «Молодой Петербург» Вере Поповой на то, что излишнее здание рождает большую скорбь. Впрочем, на хороших журналистов такие намеки действуют, как красная тряпка на быка.
До последнего времени странная стройка на территории «Бригантины» интересовала Иру Лубенченко во вторую очередь. Первоочередной задачей было разоблачение проходимцев, превративших в публичный дом пионерлагерь «Факел». Но этот кусок оказался Ире не по зубам. Редактор зарубила уже готовый материал после телефонного звонка, о содержании которого она предпочитала не распространяться. И другие издания его тоже не взяли.
Зная, что у Веры Петровны двое детей, Ира могла представить себе суть этого таинственного разговора. И не осуждала своего редактора.
Недавно Попова вслед за чиновниками из областной Администрации и управления внутренних дел намекнула Ирине, что пора бы уже бросить эту затею с расследованием судьбы пионерлагерей, переставших служить детям, — поскольку это становится слишком опасным.
Но Ира все-таки поехала фотографировать забор с колючей проволокой вокруг «Бригантины». Коля Чердаков — фотограф от Бога и рыцарь без страха и упрека, отправился вместе с нею.
Машину — редакционный «Москвич» — вела сама Ирина. Чердаков прав не имел и вообще боялся близко подходить к любой технике, за исключением фотооборудования и компьютеров. Впрочем, компьютеры он освоил только на программном уровне и понятия не имел о том, что происходит у них внутри.
Сейчас он, чтобы не терять зря времени, обрабатывал какую-то картинку на редакционном ноутбуке, лежащем у него на коленях. Скосив глаза на дисплей, Ира заметила, что предмет труда Николая не имеет никакого отношения к его профессиональным обязанностям. Чердаков медленно, но верно превращал в некую абстрактную картину фотографию обнаженной женщины в цепях.
Чемпион
— Что? Вадька связан с организованной преступностью?! Бред! — не задумываясь, сказал чемпион мира по спортивной гимнастике в опорном прыжке Олег Щукин.
— Вы абсолютно в этом уверены? — спросил старший оперуполномоченный угрозыска Максимов.
— На двести процентов! — решительно ответил гимнаст. — Что общего у него может быть с мафией? Сами посудите — мировая известность, отличные перспективы, неплохие заработки. Зачем ему связываться с преступниками?
— Слишком много ваших коллег-спортсменов предложили свои услуги преступникам. Так что никуда не деться от ассоциативной цепочки — если спортсмена убили, да еще из огнестрельного оружия — значит, мафиозные разборки.
— Чушь. Мы же не боксеры какие-нибудь, не борцы и не самбисты. Рукопашному бою и стрельбе не обучены — на что мы мафии?
— Ну, предположим, мускулатура у вас не хуже, чем у боксеров.
— Это точно. Однако далеко идущие выводы из этого делать не стоит. Мало ли, у кого какая мускулатура. Какой-нибудь гимнаст, вылетевший из элиты, может, и пошел бы в группировку. Но к Густову это никак не относится. Советую вам поискать другой мотив.
— Ищем, — кивнул Максимов. — Вам что-нибудь известно о любовных похождениях Вадима?
— А кому об этом неизвестно. Бабник он был закоренелый. И в то, что его убили из-за женщины, я охотно поверю. Ищите среди парней, которым Густов наставил рога — не ошибетесь.
Щукин немножко неправильно выразился — рога все-таки наставляют женщины, а не их любовники, но Максимов его прекрасно понял.
— Поищем обязательно. Но сначала неплохо бы узнать имена и адреса хотя бы некоторых его любовниц.
— С адресами будут проблемы, — сказал Щукин. — Он меня к ним домой не водил. А имена… Ну хотя бы Рита Медникова. Жила где-то поблизости от него.
— Хорошо. Это уже кое-что. Кто еще?
— Катя. Федосеева, кажется. А может, Федорова. Как-то так. Где живет, не знаю. Я ее встречал у Вадьки дома. Потом Людмила. Севастьянова, кажется. Советую обратить внимание. Они давно не встречаются, но Людка ревнива, как миллион чертей. И с неполадками в голове. Вполне могла грохнуть Вадика за кобелизм.
Максимов усмехнулся, услышав этот наукообразный термин, и, записав имя в блокнот, подчеркнул его двумя жирными чертами и отметил восклицательным знаком.
— А ревнивых мужей или горячих братьев у этих девушек не было?
— У Светки был, — не задумываясь, ответил Щукин. — Правда, не муж и не брат, а бывший друг.
— У какой Светки? — прервал его Максимов.
— А я разве не сказал? Ну что вы! Это персонаж особенный. Конченая авантюристка, совершенно без крыши и без тормозов. Ее прежний парень учился в универе на филфаке, вроде бы на английском отделении. И имел какие-то виды на работу в Америке. А потом эти виды потерял. Ну, Светлана его тут же бросила и упала на Вадика. Ей, я так понимаю, сильно хотелось в Америку, а чемпионат мира этим летом как раз там, в Чикаго. Ну а Гена, который с филфака, ее конечную цель, видать, понял и устроил большой тарарам. Однажды явился к нам на тренировку и попытался надавать Вадьке по морде. Ну и, соответственно, получил сам. Очень ощутимо.
— Весьма интересно. С этого следовало начинать. Похож этот Гена на человека, который может убить из ревности или мести?
— Чего не бывает в этом лучшем из миров… Хотя по совести, он даже морду не может набить по-человечески.
— Ну, это разные вещи.
— Вам виднее.
— Фамилию не знаете? Его или ее.
— Не знаю. Я когда морду бью, паспорт не спрашиваю.
— А вы что, тоже били ему морду?
— Не совсем. Я неточно выразился. По роже ему Вадька съездил. А я помогал его пинками выпроваживать. Он ведь совсем чумной был, все за гантели хватался.
— За гантели, значит, хватался, а убить, по вашему, не мог?
— А кто говорит, что не мог? Просто не похоже на него. Если бы среди бела дня кирпичом по голове, да еще с громкими криками — это было бы похоже. А ночью, с пистолетом, с заранее обдуманным намерением… Для этого надо крепкие нервы иметь, а у гены вместо нервов — граната-лимонка с выдернутой чекой.
— И все-таки нам было бы интересно с ним познакомиться.
— Флаг вам в руки. Он в общаге живет. Только не знаю, в какой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31