— сказал он.
— Нет-нет! На спортивной странице. Повтори!
Он зачитал объявление слово в слово.
— Эй, кстати! — сказал он. — Ты ведь был на скачках в Брэдбери. Ты не слышал этой странной истории о каком-то мужике, который упал с галереи на груду курток? Нас разыгрывают или это и вправду было? Стоит ли это печатать?
— Вправду было, — сказал я.
— А ты видел?
— Видел.
— И мужик не разбился?
— Нет, — сказал я. — Слушай, Банти, попроси рассказать тебе об этом кого-нибудь другого, ладно? Я у себя в машине, и мне еще нужно дать такое же объявление в «Спортивной жизни» и в «Конном спорте», прежде чем они пойдут в печать. Ты не мог бы дать мне их телефоны?
— Погоди, сейчас.
Я положил трубку на колени и передал ручку и блокнот назад, Даниэль.
Когда Банти вернулся с телефонами, я продиктовал их Даниэль.
— Слушай, Кит, — сказал Банти, — скажи мне, как ты оцениваешь шансы Абсайля в завтрашней скачке?
— Не могу, Банти, ты же знаешь. Уайкем Харлоу этого не любит.
— Ах, ну да! Вот старый пердун, совершенно не желает сотрудничать!
— Не забудь поместить мое объявление, — сказал я.
Банти пообещал лично позаботиться об этом, и я позвонил с той же просьбой еще в две спортивные газеты.
— Завтра и в субботу, — сказал я. — Крупным жирным шрифтом, на первой странице.
— Это будет дорого стоить, — сказали мне.
— Пришлите мне счет.
Даниэль и Литси слушали эти переговоры молча. Когда я положил трубку, Литси с сомнением спросил:
— Думаете, что-нибудь выйдет?
— Заранее никогда не известно. Попытка не пытка.
— Это твой девиз? — спросила Даниэль.
— Неплохой девиз, — заметил Литси. Мы высадили Даниэль у студии как раз вовремя и вернулись на Итон-сквер. Литси решил вообще ничего не говорить о своем чудесном спасении и спросил, что помогает от растянутых мышц.
— Сауна и массаж, — ответил я. — На худой конец, подольше полежать в горячей ванне и съесть несколько таблеток аспирина. И попросите Джона Гренди сделать вам массаж завтра утром.
Он решил прибегнуть к домашним средствам и немедленно исчез в своих комнатах. Я поднялся наверх, в «бамбуковую» комнату, все еще не захваченную противником, и принялся за обычные вечерние дела: позвонил Уайкему и прослушал записи, оставленные на моем автоответчике.
Уайкем сказал, что владельцы Пинкай были весьма раздражены тем, что скачка задержалась, и жаловались ему, что я был бесцеремонен после скачки.
— Но Пинкай же выиграла! — сказал я. Эту скачку я прошел на автопилоте, словно вел машину по давно знакомой дороге, будучи погружен в размышления, и после финиша не мог припомнить ни одной подробности. Пролетев мимо финишного столба, я не помнил даже, как брал препятствия.
— Ну, ты ведь знаешь, какие они! — сказал Уайкем. — Никогда не бывают довольны, даже если выиграют.
— Угу, — сказал я. — Лошадь в порядке?
Уайкем сообщил, что все лошади в порядке и что Абсайль буквально из кожи вон лезет и завтра должен быть в отличной форме.
— Замечательно! — сказал я. — Ну, Уайкем, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Пол.
«Ну вот, — с улыбкой подумал я, кладя трубку, — наконец-то все возвращается на круги своя!»
За ужином все держались натянуто, вели вежливую светскую беседу, и Ролан де Бреску с отрешенным видом восседал во главе стала в своей коляске.
Беатрис некоторое время жаловалась на то, что в «Хэрродс», лучший лондонский супермаркет, теперь, ходить невозможно — «стада туристов, Касилия, буквально стада!» — и что в «Фортнэмс» тоже слишком много народу, а ее любимый меховой магазин закрылся и исчез. Прогулка Беатрис по магазинам включала также визит к парикмахеру, в результате чего персиковый оттенок ее волос стал заметно интенсивнее. Видимо, все удовольствия Беатрис представляли собой тупое убивание времени, никакой иной цели не имеющее. Такое бессмысленное времяпрепровождение, должно быть, ужасно угнетает. Неудивительно, что она жалуется на жизнь! Беатрис, очевидно, почувствовала, что я на нее смотрю, и внезапно сказала с нескрываемой злобой:
— Это вы стоите на пути прогресса! Не пытайтесь отрицать, я это знаю! Ролан сам признался сегодня утром. Я уверена, он давно бы поддержал планы Анри, если бы не вы. Он признался, что вы против этого. Это все ваше влияние! Вы негодяй!
— Беатрис! — с упреком сказала принцесса. — Кит наш гость!
— А мне плевать! — энергично бросила Беатрис. — Ему не следует здесь находиться! Это он все время встает мне поперек дороги!
— Вам, Беатрис? — вкрадчиво переспросил Ролан. Беатрис заколебалась.
— Ну, он же занял мою комнату! — сказала она наконец.
— Да, действительно, — мягко, без злобы ответил я. — Я против того, чтобы месье де Бреску подписывал документ вопреки своей совести.
— Я от вас избавлюсь! — сказала она.
— Нет, Беатрис, в самом деле, это уже чересчур! — воскликнула принцесса. — Кит, пожалуйста, примите мои извинения...
— Все в порядке! — искренне заверил ее я. — Все в полном порядке.
Я действительно встал миссис Бэнт поперек дороги. И буду стоять, пока речь идет о том, что месье может поступить против совести.
Литси смотрел на меня задумчиво. Это было весьма провокационное заявление, можно сказать, открытое объявление войны, и он, похоже, размышлял, сознаю ли я это. А я был только рад, что мне представилась такая возможность. При случае я бы охотно повторил это снова.
— Вы охотитесь за деньгами Даниэль! — яростно выпалила Беатрис.
— У нее нет денег, вы же знаете.
— За наследством, которое она должна получить от Ролана!
Принцесса и Ролан оба были ошеломлены. Пожалуй, эта изысканная столовая еще никогда прежде не видела подобных стычек.
— Напротив, — вежливо ответил я. — Если бы я охотился за этим мифическим наследством, я, наоборот, должен был бы уговаривать месье подписать контракт — ведь торговля оружием должна принести ему большую прибыль, не так ли?
Она уставилась на меня, на время заткнувшись. Я продолжал сохранять на лице самое нейтральное выражение — привычка, усвоенная за время вражды с Мейнардом Аллардеком, — и вел себя так, словно это была обычная застольная беседа.
— И вообще, — сказал я самым любезным тоном, — я всегда буду стараться помешать тем, кто намеревается добиться своего угрозами и насилием.
Анри Нантерр ведет себя как уличный громила, и пока я здесь, я сделаю все возможное, чтобы у него ничего не вышло.
Литси открыл было рот, но передумал и промолчал. Однако задумчивое выражение на его лице сменилось неопределенным беспокойством.
— Ну... — сказала Беатрис. — Ну...
— Пожалуй, нам стоит расставить все точки над "и", не правда ли? заметил я, так же мягко, как прежде. — Вы ведь этого хотели, миссис Бэнт?
В тот момент мы как раз ели жареную камбалу. Беатрис внезапно решила, что в рыбе слишком много костей, требующих самого напряженного внимания.
Литси спокойно сообщил, что в среду он приглашен на открытие новой картинной галереи, и поинтересовался, не желает ли тетя Касилия составить ему компанию.
— В среду? — Принцесса посмотрела на меня. — Какие скачки будут в среду?
— Фолкстон, — сказал я.
Принцесса приняла приглашение Литси — в Фолкстон она обычно не ездила. Они с Литси обменялись несколькими незначащими фразами, чтобы загладить возникшую неловкость. Когда мы перешли в гостиную, Литси снова позаботился о том, чтобы я оказался рядом с телефоном, но телефон весь вечер молчал.
Угрозы и нападки Нантерра временно прекратились. Но надеяться, что он свернул шатры и отбыл, явно не стоило.
Когда Ролан, принцесса и Беатрис наконец ушли спать, Литси, поднявшийся, чтобы последовать их примеру, спросил:
— Вы что, решили сами сделаться приманкой?
— Ничего, мною он подавится, — улыбнулся я.
— Смотрите, не лазьте ни на какие галереи!
— Не буду, — пообещал я. — Доброй ночи.
Я обошел дом, но все вроде бы было спокойно. Когда подошло время, я отправился к гаражам, чтобы ехать за Даниэль.
В переулке было все так же темно и неуютно. Я осмотрел машину еще внимательнее, чем в прошлый раз, но не нашел ничего подозрительного и благополучно доехал до Чизика. Даниэль выглядела бледной и усталой.
— Совершенно сумасшедший вечер, — сказала она. Ее работа координатора состояла в том, чтобы решать, в каком объеме следует освещать те или иные события и отправлять соответствующие съемочные группы на место происшествия. Я несколько раз бывают у нее в студии и видел, как она работает, а потому знал, какая уйма энергии требуется, чтобы достичь успеха в этой работе. За смену она выкладывалась полностью, и эмоциональный подъем сменялся усталым молчанием.
Однако это уже не было то теплое, дружеское молчание, как когда-то.
Теперь молчание сделалось неловким, словно между чужими. В ноябре, декабре и январе мы встречались по выходным и были счастливы. А потом радость в ней начала угасать с каждой неделей.
Я ехал на Итон-сквер, размышляя о том, как я ее люблю и как мне хочется, чтобы она вновь стала такой, как прежде. И, остановив машину перед гаражом, я, повинуясь внезапному порыву, сказал, когда она уже открывала дверцу, чтобы выйти:
— Даниэль, пожалуйста... пожалуйста, объясни мне, что случилось...
Это вышло ужасно неуклюже. Чистый приступ отчаяния. Надо было послушаться принцессу. Едва сказав это, я тут же пожалел о своих словах: меньше всего мне хотелось, чтобы Даниэль сообщила, что любит Литси. Я подумал, что мой вопрос может даже подтолкнуть ее к этому, и в панике поспешно добавил:
— Не надо, не отвечай! Это не важно. Не отвечай.
Она повернула голову, посмотрела на меня, потом снова отвернулась.
— Вначале все было прекрасно, верно? — сказала она. — Это произошло так быстро... Как... как в сказке.
Я не мог этого слышать. Я открыл дверцу и начал выбираться наружу.
— Подожди! — сказала Даниэль. — Я уже начала — теперь мне надо договорить.
— Не надо! — сказал я.
Но ее уже было не остановить. Все, что она так долго носила в себе, выплеснулось наружу неудержимым потоком.
— С месяц тому назад, после этого ужасного падения в Кемптоне, когда я увидела тебя лежащим без сознания на носилках — тебя загружали в машину «Скорой помощи»... у меня начался понос от страха, я так боялась, что ты умрешь... И я внезапно осознала, как опасна твоя жизнь... и сколько в ней боли... и я вдруг представила, каково это будет — всю жизнь прожить здесь, в чужой стране... Одно дело — приятный романчик, а другое — жить вдали от дома и каждый день бояться... И я не знала, что тут так холодно и сыро... я выросла в Калифорнии... А потом приехал Литси... Он так много знает... и с ним так просто... с ним можно ходить в спокойные, безопасные места: на выставки, в картинные галереи и не дрожать от страха каждую секунду... Я слышала тревогу в твоем голосе, когда мы разговаривали по телефону, я видела ее в твоих глазах на этой неделе, но никак не могла тебе признаться... Она ненадолго умолкла. — Я рассказала тете Касилии. И спросила, что мне делать...
Я оттянул воротник куртки.
— И что она сказала?
— Сказала, что за меня никто решить не может. Я спросила, как она думает, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что мне всю жизнь придется жить в чужой стране — она ведь привыкла — и к мысли, что ты можешь погибнуть или покалечиться... Только не говори, что такого не бывает! Вон, на той неделе жокей погиб... Я спросила у нее, может, все это глупости...
— Даниэль сглотнула. — Она сказала, что тебя не переделаешь, ты такой, какой есть, и я должна отчетливо представлять себе, с кем имею дело. Сказала, что вопрос не в том, смогу ли я жить здесь с тобой, а в том, смогу ли я жить где бы то ни было без тебя.
Она снова помолчала.
— Я ей рассказала, как мне спокойно с Литси... Тетя сказала, что Литси — прекрасный человек... и что со временем я сама увижу... пойму... чего я хочу больше всего. Она говорит, для того, чтобы разобраться в себе, нужно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
— Нет-нет! На спортивной странице. Повтори!
Он зачитал объявление слово в слово.
— Эй, кстати! — сказал он. — Ты ведь был на скачках в Брэдбери. Ты не слышал этой странной истории о каком-то мужике, который упал с галереи на груду курток? Нас разыгрывают или это и вправду было? Стоит ли это печатать?
— Вправду было, — сказал я.
— А ты видел?
— Видел.
— И мужик не разбился?
— Нет, — сказал я. — Слушай, Банти, попроси рассказать тебе об этом кого-нибудь другого, ладно? Я у себя в машине, и мне еще нужно дать такое же объявление в «Спортивной жизни» и в «Конном спорте», прежде чем они пойдут в печать. Ты не мог бы дать мне их телефоны?
— Погоди, сейчас.
Я положил трубку на колени и передал ручку и блокнот назад, Даниэль.
Когда Банти вернулся с телефонами, я продиктовал их Даниэль.
— Слушай, Кит, — сказал Банти, — скажи мне, как ты оцениваешь шансы Абсайля в завтрашней скачке?
— Не могу, Банти, ты же знаешь. Уайкем Харлоу этого не любит.
— Ах, ну да! Вот старый пердун, совершенно не желает сотрудничать!
— Не забудь поместить мое объявление, — сказал я.
Банти пообещал лично позаботиться об этом, и я позвонил с той же просьбой еще в две спортивные газеты.
— Завтра и в субботу, — сказал я. — Крупным жирным шрифтом, на первой странице.
— Это будет дорого стоить, — сказали мне.
— Пришлите мне счет.
Даниэль и Литси слушали эти переговоры молча. Когда я положил трубку, Литси с сомнением спросил:
— Думаете, что-нибудь выйдет?
— Заранее никогда не известно. Попытка не пытка.
— Это твой девиз? — спросила Даниэль.
— Неплохой девиз, — заметил Литси. Мы высадили Даниэль у студии как раз вовремя и вернулись на Итон-сквер. Литси решил вообще ничего не говорить о своем чудесном спасении и спросил, что помогает от растянутых мышц.
— Сауна и массаж, — ответил я. — На худой конец, подольше полежать в горячей ванне и съесть несколько таблеток аспирина. И попросите Джона Гренди сделать вам массаж завтра утром.
Он решил прибегнуть к домашним средствам и немедленно исчез в своих комнатах. Я поднялся наверх, в «бамбуковую» комнату, все еще не захваченную противником, и принялся за обычные вечерние дела: позвонил Уайкему и прослушал записи, оставленные на моем автоответчике.
Уайкем сказал, что владельцы Пинкай были весьма раздражены тем, что скачка задержалась, и жаловались ему, что я был бесцеремонен после скачки.
— Но Пинкай же выиграла! — сказал я. Эту скачку я прошел на автопилоте, словно вел машину по давно знакомой дороге, будучи погружен в размышления, и после финиша не мог припомнить ни одной подробности. Пролетев мимо финишного столба, я не помнил даже, как брал препятствия.
— Ну, ты ведь знаешь, какие они! — сказал Уайкем. — Никогда не бывают довольны, даже если выиграют.
— Угу, — сказал я. — Лошадь в порядке?
Уайкем сообщил, что все лошади в порядке и что Абсайль буквально из кожи вон лезет и завтра должен быть в отличной форме.
— Замечательно! — сказал я. — Ну, Уайкем, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Пол.
«Ну вот, — с улыбкой подумал я, кладя трубку, — наконец-то все возвращается на круги своя!»
За ужином все держались натянуто, вели вежливую светскую беседу, и Ролан де Бреску с отрешенным видом восседал во главе стала в своей коляске.
Беатрис некоторое время жаловалась на то, что в «Хэрродс», лучший лондонский супермаркет, теперь, ходить невозможно — «стада туристов, Касилия, буквально стада!» — и что в «Фортнэмс» тоже слишком много народу, а ее любимый меховой магазин закрылся и исчез. Прогулка Беатрис по магазинам включала также визит к парикмахеру, в результате чего персиковый оттенок ее волос стал заметно интенсивнее. Видимо, все удовольствия Беатрис представляли собой тупое убивание времени, никакой иной цели не имеющее. Такое бессмысленное времяпрепровождение, должно быть, ужасно угнетает. Неудивительно, что она жалуется на жизнь! Беатрис, очевидно, почувствовала, что я на нее смотрю, и внезапно сказала с нескрываемой злобой:
— Это вы стоите на пути прогресса! Не пытайтесь отрицать, я это знаю! Ролан сам признался сегодня утром. Я уверена, он давно бы поддержал планы Анри, если бы не вы. Он признался, что вы против этого. Это все ваше влияние! Вы негодяй!
— Беатрис! — с упреком сказала принцесса. — Кит наш гость!
— А мне плевать! — энергично бросила Беатрис. — Ему не следует здесь находиться! Это он все время встает мне поперек дороги!
— Вам, Беатрис? — вкрадчиво переспросил Ролан. Беатрис заколебалась.
— Ну, он же занял мою комнату! — сказала она наконец.
— Да, действительно, — мягко, без злобы ответил я. — Я против того, чтобы месье де Бреску подписывал документ вопреки своей совести.
— Я от вас избавлюсь! — сказала она.
— Нет, Беатрис, в самом деле, это уже чересчур! — воскликнула принцесса. — Кит, пожалуйста, примите мои извинения...
— Все в порядке! — искренне заверил ее я. — Все в полном порядке.
Я действительно встал миссис Бэнт поперек дороги. И буду стоять, пока речь идет о том, что месье может поступить против совести.
Литси смотрел на меня задумчиво. Это было весьма провокационное заявление, можно сказать, открытое объявление войны, и он, похоже, размышлял, сознаю ли я это. А я был только рад, что мне представилась такая возможность. При случае я бы охотно повторил это снова.
— Вы охотитесь за деньгами Даниэль! — яростно выпалила Беатрис.
— У нее нет денег, вы же знаете.
— За наследством, которое она должна получить от Ролана!
Принцесса и Ролан оба были ошеломлены. Пожалуй, эта изысканная столовая еще никогда прежде не видела подобных стычек.
— Напротив, — вежливо ответил я. — Если бы я охотился за этим мифическим наследством, я, наоборот, должен был бы уговаривать месье подписать контракт — ведь торговля оружием должна принести ему большую прибыль, не так ли?
Она уставилась на меня, на время заткнувшись. Я продолжал сохранять на лице самое нейтральное выражение — привычка, усвоенная за время вражды с Мейнардом Аллардеком, — и вел себя так, словно это была обычная застольная беседа.
— И вообще, — сказал я самым любезным тоном, — я всегда буду стараться помешать тем, кто намеревается добиться своего угрозами и насилием.
Анри Нантерр ведет себя как уличный громила, и пока я здесь, я сделаю все возможное, чтобы у него ничего не вышло.
Литси открыл было рот, но передумал и промолчал. Однако задумчивое выражение на его лице сменилось неопределенным беспокойством.
— Ну... — сказала Беатрис. — Ну...
— Пожалуй, нам стоит расставить все точки над "и", не правда ли? заметил я, так же мягко, как прежде. — Вы ведь этого хотели, миссис Бэнт?
В тот момент мы как раз ели жареную камбалу. Беатрис внезапно решила, что в рыбе слишком много костей, требующих самого напряженного внимания.
Литси спокойно сообщил, что в среду он приглашен на открытие новой картинной галереи, и поинтересовался, не желает ли тетя Касилия составить ему компанию.
— В среду? — Принцесса посмотрела на меня. — Какие скачки будут в среду?
— Фолкстон, — сказал я.
Принцесса приняла приглашение Литси — в Фолкстон она обычно не ездила. Они с Литси обменялись несколькими незначащими фразами, чтобы загладить возникшую неловкость. Когда мы перешли в гостиную, Литси снова позаботился о том, чтобы я оказался рядом с телефоном, но телефон весь вечер молчал.
Угрозы и нападки Нантерра временно прекратились. Но надеяться, что он свернул шатры и отбыл, явно не стоило.
Когда Ролан, принцесса и Беатрис наконец ушли спать, Литси, поднявшийся, чтобы последовать их примеру, спросил:
— Вы что, решили сами сделаться приманкой?
— Ничего, мною он подавится, — улыбнулся я.
— Смотрите, не лазьте ни на какие галереи!
— Не буду, — пообещал я. — Доброй ночи.
Я обошел дом, но все вроде бы было спокойно. Когда подошло время, я отправился к гаражам, чтобы ехать за Даниэль.
В переулке было все так же темно и неуютно. Я осмотрел машину еще внимательнее, чем в прошлый раз, но не нашел ничего подозрительного и благополучно доехал до Чизика. Даниэль выглядела бледной и усталой.
— Совершенно сумасшедший вечер, — сказала она. Ее работа координатора состояла в том, чтобы решать, в каком объеме следует освещать те или иные события и отправлять соответствующие съемочные группы на место происшествия. Я несколько раз бывают у нее в студии и видел, как она работает, а потому знал, какая уйма энергии требуется, чтобы достичь успеха в этой работе. За смену она выкладывалась полностью, и эмоциональный подъем сменялся усталым молчанием.
Однако это уже не было то теплое, дружеское молчание, как когда-то.
Теперь молчание сделалось неловким, словно между чужими. В ноябре, декабре и январе мы встречались по выходным и были счастливы. А потом радость в ней начала угасать с каждой неделей.
Я ехал на Итон-сквер, размышляя о том, как я ее люблю и как мне хочется, чтобы она вновь стала такой, как прежде. И, остановив машину перед гаражом, я, повинуясь внезапному порыву, сказал, когда она уже открывала дверцу, чтобы выйти:
— Даниэль, пожалуйста... пожалуйста, объясни мне, что случилось...
Это вышло ужасно неуклюже. Чистый приступ отчаяния. Надо было послушаться принцессу. Едва сказав это, я тут же пожалел о своих словах: меньше всего мне хотелось, чтобы Даниэль сообщила, что любит Литси. Я подумал, что мой вопрос может даже подтолкнуть ее к этому, и в панике поспешно добавил:
— Не надо, не отвечай! Это не важно. Не отвечай.
Она повернула голову, посмотрела на меня, потом снова отвернулась.
— Вначале все было прекрасно, верно? — сказала она. — Это произошло так быстро... Как... как в сказке.
Я не мог этого слышать. Я открыл дверцу и начал выбираться наружу.
— Подожди! — сказала Даниэль. — Я уже начала — теперь мне надо договорить.
— Не надо! — сказал я.
Но ее уже было не остановить. Все, что она так долго носила в себе, выплеснулось наружу неудержимым потоком.
— С месяц тому назад, после этого ужасного падения в Кемптоне, когда я увидела тебя лежащим без сознания на носилках — тебя загружали в машину «Скорой помощи»... у меня начался понос от страха, я так боялась, что ты умрешь... И я внезапно осознала, как опасна твоя жизнь... и сколько в ней боли... и я вдруг представила, каково это будет — всю жизнь прожить здесь, в чужой стране... Одно дело — приятный романчик, а другое — жить вдали от дома и каждый день бояться... И я не знала, что тут так холодно и сыро... я выросла в Калифорнии... А потом приехал Литси... Он так много знает... и с ним так просто... с ним можно ходить в спокойные, безопасные места: на выставки, в картинные галереи и не дрожать от страха каждую секунду... Я слышала тревогу в твоем голосе, когда мы разговаривали по телефону, я видела ее в твоих глазах на этой неделе, но никак не могла тебе признаться... Она ненадолго умолкла. — Я рассказала тете Касилии. И спросила, что мне делать...
Я оттянул воротник куртки.
— И что она сказала?
— Сказала, что за меня никто решить не может. Я спросила, как она думает, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что мне всю жизнь придется жить в чужой стране — она ведь привыкла — и к мысли, что ты можешь погибнуть или покалечиться... Только не говори, что такого не бывает! Вон, на той неделе жокей погиб... Я спросила у нее, может, все это глупости...
— Даниэль сглотнула. — Она сказала, что тебя не переделаешь, ты такой, какой есть, и я должна отчетливо представлять себе, с кем имею дело. Сказала, что вопрос не в том, смогу ли я жить здесь с тобой, а в том, смогу ли я жить где бы то ни было без тебя.
Она снова помолчала.
— Я ей рассказала, как мне спокойно с Литси... Тетя сказала, что Литси — прекрасный человек... и что со временем я сама увижу... пойму... чего я хочу больше всего. Она говорит, для того, чтобы разобраться в себе, нужно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39