Поставив банку на столик, она опустилась на колени и потрепала пса, обвила руками и крепко обняла, желая ощутить что-то реальное, живое.
Его шкура была мокрой. И лапы тоже мокрыми, мокрыми и грязными. Он вилял хвостом.
– Хороший малыш, – сказала она рассеянно. – Хороший малыш.
Она встала. Ее голова была как в тумане, и Чарли видела медальон расплывшимся пятном. Она вынула его из банки, и потускневшая цепочка соскользнула по ее запястью. Нажав на застежку, она вскрыла сердечко.
Наружу выпал столбик черного порошка. Сначала ей показалось, что это земля, мелко истолченная земля, но крошки почерневшей бумаги вылетели наружу, зигзагом опускаясь на пол.
Дорогой Камень, я люблю его. Пожалуйста, верни мне его. Барбара.
Кто-то спалил эту записочку.
Краска обжигала руки и глаза. Чарли смочила валик в плоском желобе с краской и провела им по стене, покрыв ею немного больше площади грунтовой бумаги на панелях между дубовыми балками, чем прежде. А все потому, что ей было необходимо что-то делать. Хоть что-нибудь.
– Вам бы, мадам, сначала обработать потолок.
Лаура. Эта сука Лаура.
Чарли позвонила Лауре и наткнулась на автоответчик в ее квартире, наткнулась на автоответчик и в дамском магазинчике, позвонила Тому по частной линии, но там никто не ответил, позвонила по его основному номеру и повесила трубку, поскольку ответил телефонист. Уж не в Париже ли он с этой сучкой Лаурой?
– Не то краска с потолка поползет потом на стены.
Строитель Берни, нахально ухмыляясь, стоял в дверном проеме в грязном комбинезоне и с золотой сережкой в ухе.
– Потолок? Да… я… Я так и сделаю, наверное.
Берни провел руками поверх грунтовой бумаги.
– Неплохо. Мы подыщем вам работенку, если вы захотите стать профессионалом.
Она невольно улыбнулась.
– Для любителя это хорошо! – Он потер пальцем трещину между двумя соединениями. – Тут у вас вышла нахлестка, а надо бы их избегать, иначе краска сморщится.
– Не думаю, что эти стены имеют значение.
Ее голос звучал слабо. Стиснув ладони, она пыталась остановить боль.
– Господи, что вы с руками-то сделали?
– Стекло. Я разбила… кое-что стеклянное.
Он мельком взглянул на балки:
– Есть неплохой материал, которым вы могли бы их покрыть, вернуть им естественный цвет. Не могу припомнить название. Спрошу у Пита. – Он дернул за свою сережку. – И еще насчет стола-то вашего. – Он ткнул пальцем в направлении прихожей. – Ну, того, который, вы говорите, был опрокинут. Я помню, как принесли вторую почту, и я аккуратненько сложил ее на этот стол.
– А кто был здесь после того, как вы ушли?
– Да никого не было. Я запер собаку в кухне, как вы и просили.
– А водопроводчика уже не было?
– Нет.
– Вы уверены?
– Да, он рано ушел.
– А вы видели моего мужа, когда он приехал?
– Да, где-то около трех часов. Собирался в командировку. Хорошо бы так вот прокатиться. Куда он уехал-то? В какое-нибудь экзотическое местечко, да? А вас оставил тут работать. Таковы уж мужчины, это точно.
Кто-то слегка стукнул дверным кольцом. Бен залаял. Чарли вытерла руки о тряпку и пошла открыть. Державшийся подальше от дверей Гидеон выглядел раздраженным. Коснувшись шапочки, он произнес:
– Боюсь, я не буду к вам больше приходить, миссис Уитни. – Он вручил ей грязноватый конверт. – Тут мои рабочие часы за последнюю неделю.
Чарли с удивлением взяла конверт.
– Надеюсь, это не из-за кур? Мы не виним вас за них, Гидеон. Это вина не ваша. Вы хорошо поработали над изгородью.
Он пожал плечами, избегая смотреть ей в глаза:
– Я-то думал, что будет по-другому, раз уж она умерла, но ничего не изменилось.
– Что вы имеете в виду? – Она механически открыла конверт.
– Да лучше бы мне не говорить, если вы не возражаете.
– Я бы предпочла, чтобы вы сказали.
Его раздражение усилилось.
– Вам не составит труда подыскать кого-нибудь еще, – сказал он, пока она вынимала исписанный от руки листок. – Восемь с половиной часов на прошлой неделе.
– Вам что, предложили где-то больше денег? Я уверена, что мы могли бы повысить вам оплату.
Он покачал головой и уставился на ее сапожки.
– Нет, это здесь ни при чем.
– Не понимаю, в чем проблема?
– Я уже решил. Только не хочу об этом говорить.
– Пойду за кошельком, – сказала она, озадаченная и рассерженная.
Чарли стояла у того самого стола в прихожей и разбирала утреннюю почту. Внутри официального темно-желтого конверта, адресованного ей, были краткое письмо-листочек, озаглавленное «Доступ к регистрации рождений. Информация для усыновленных» и бланк. Прочитав листочек, она мельком взглянула на бланк и сложила их в конверт. Сквозь ее подавленность просочился слабый ручеек волнения и надежды.
Электрик, невысокий подагрический мужчина с козлиной бородкой, спустился по лестнице.
– Извините меня, миссис Уитни. Вы пользуетесь в доме необычными электроприборами?
– Необычными? В каком смысле необычными?
– Ну, чем-нибудь не домашним. С очень высокой мощностью.
– Мужчина, приходивший снимать показания счетчика, тоже говорил, что здесь используется много энергии. Он считал, что где-то короткое замыкание. А разве мой муж не говорил вам об этом?
– Никакого замыкания мы нигде не обнаружили. Мы заново сделали проводку и повсюду проверили ее. – Он похлопал по небольшой отвертке, прикрепленной к карману рубашки, как бы подчеркивая то, что сказал, а потом попытался вытащить занозу из пальца. – Здесь используется… что-то слишком уж мощное. Часть новой проводки, которую мы установили, начинает плавиться.
– Плавиться?
Он зубами вытащил кусочек занозы.
– Я проверил ваши электроприспособления. Они в полном порядке. Мне, видно, придется заменить часть новой проводки, которую я установил. – Он покачал головой. – Забавно. Позвоню в управление энергоснабжения, хочу удостовериться, нет ли здесь поблизости надземных кабелей.
– А что-нибудь другое не могло это вызвать?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, я не знаю… Сырость, сильный дождь.
– На электричество может влиять масса вещей. Я прослежу.
– Спасибо.
Пройдя в кухню, она поставила на плиту чайник и села за стол изучать форму обращения по поводу регистрации ее рождения. Чарли взялась за шариковую ручку.
Бланк расплывался, как и ее сознание. Она начала заполнять его, полная решимости, о да, полная решимости. Она заполняла бланк крупными буквами, огромными буквами. Ручка дважды глубоко протыкала бумагу, и Чарли приходилось останавливаться и разглаживать бланк вокруг дыр.
Чайник закипел, с щелчком отключившись, и ее внимание снова сосредоточилось на бланке. Расширившимися глазами она уставилась на то, что написала. Хотя это был совсем не ее почерк.
Надпись была отчетливой, крупной и небрежной:
«НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА».
– Эй?
В дверном проеме кухни стоял Хью Боксер, держа какое-то растение размером с небольшое деревце. Чарли перевернула бланк об усыновлении, пытаясь скрыть растерянность.
Верхушка растения была изогнута, и листья торчали во всех направлениях, будто оно росло так же беспорядочно, как и волосы самого Хью.
– Маленькая благодарность вам за то, что держали автомобиль в амбаре, – сказал он и добавил: – И что-то вроде подарка типа «Добро пожаловать к нам в соседи».
НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА.
Внутри у Чарли все бурлило.
– Очень мило. Что это такое?
Хью посмотрел на растение, как бы пытаясь припомнить, что он, собственно, намеревался с ним делать. Лицо его было испещрено следами машинной смазки, как и запачканные рабочие брюки из грубой ткани. Поверх рубашки с протершимся воротничком повязан галстук.
– Какое-то латинское название. Там, в пакете, есть специальная подкормка, которую вам надо будет ему давать. Черное мясо или что-то в этом роде.
Она слабо улыбнулась и коснулась одного из листьев – мягкого и пушистого.
– Спасибо, он и в самом деле милый. Весьма любезно с вашей стороны.
– Что вы сделали со своими руками?
– О, это… стекло. Просто царапины. – Она отвернулась от его вопрошающих глаз. – Очаровательное растение.
– Я его поставлю куда-нибудь. А то оно тяжелое.
– Вот на стол будет хорошо.
– Ему нужен свет, – сказал он.
– Возможно, ему понравится этот вид, – сказала она, пытаясь напустить на себя веселость.
Хью ухмыльнулся.
– Мне говорили, он неравнодушен к разным видам.
Их взгляды встретились, и Чарли заметила, что он почти незаметно нахмурил брови.
– Я как раз собиралась приготовить немного кофе.
– Это здорово, спасибо, но только мне не хотелось бы…
– Я собиралась пить растворимый, но в вашу честь я приготовлю настоящий.
Собеседник. Чарли не хотела, чтобы он видел ее страдание, ей хотелось, чтобы он остался, поговорил с ней. В его лице, манерах было что-то успокаивающее, хотя она толком и не понимала, что именно. Здесь, в доме, он выглядел еще выше, чуть не задевая потолок.
Она положила бланк запроса на подоконник и придавила его пластиковой рамкой с фотографиями Тома и ее собственными. Хью водрузил растение на стол. Прямо над ним раздавался стук молотков.
– Мне нравится золотая рыбка, – сказал Хью, подойдя к кухонному столу.
Он наклонился над шаром с Горацием и, подражая рыбке, открыл и закрыл рот. Чарли улыбнулась, пытаясь остановить готовые хлынуть слезы. Его внимательная доброжелательность заставила ее еще сильнее почувствовать печаль.
Клинышек обтрепанного галстука скользнул в воду. Хью оставил его в аквариуме, потому что рыбка подплыла к нему.
– Ему нравится мой галстук. Эта золотая рыбка явно рвется к портняжному делу.
– Вы можете снять его и просушить здесь, – сказала Чарли, а потом отвернулась, чтобы он не видел закапавших из глаз слез. – Вы всегда носите галстук? – спросила она.
Голос ее сорвался, она ложечкой сыпала кофе в кофейник. Она слегка коснулась глаз посудным полотенцем.
– Да. – Он отжал воду с кончика галстука. – Старая привычка. Мой отец всегда был одержим респектабельностью. – Хью разгладил клинышек галстука на груди. – Он был одним из тех британцев, с которыми вы спокойно могли бы отправиться хоть в пустыню. Даже если там будет сто сорок градусов в тени по Фаренгейту, он тем не менее будет одет в твидовый костюм и рубашку с галстуком.
– А чем он занимался?
Хью теребил рукой волосы.
– Он был археологом. Вел в своем роде жизнь Индианы Джонса, только не столь лихо. Им овладела навязчивая идея найти Священный Грааль, и он потратил здоровенный кусок жизни, раскапывая могилы.
– И все время при галстуке?
– Беспокоясь, что люди могут счесть его немного чокнутым, он старался выглядеть респектабельно. Он считал, что человеку в галстуке люди доверяют. Бедняга все время пытался добыть денег на экспедицию или что-нибудь еще, рассчитывая убедить людей. – Хью коснулся галстука. – Вот почему, вероятно, и я ношу всегда эту штуку. Ношение галстука сидит у меня в генах. – Он улыбнулся. – Все мы пленники нашего прошлого, вы же понимаете.
– Он нашел хоть что-то?
– О да. Не то, что разыскивал, но несколько открытий он сделал.
Открытия. Раскопки. Чарли захотела узнать, не откапывал ли его отец какой-нибудь медальон. Пятнышки усталости плясали в ее глазах.
– С вами все в порядке? – спросил он.
Чарли кивнула.
– Вы выглядите бледной.
Гены. Родители. Люди всегда считают своих родителей чем-то само собой разумеющимся, равно как и особенности, которые от них переняли. Ей хотелось узнать особенности своих настоящих родителей: не носил ли все время галстук ее отец? Какие духи предпочитала ее настоящая мать? Подобные вопросы никогда прежде не приходили ей в голову.
– Я немного устала. Покраска дома – работа тяжелая.
– Надеюсь, я не оставил большого беспорядка, выводя автомобиль. Солома совершенно сгнила. Должно быть, она пролежала там долгие годы. – Стук молотков над ними стал сильнее. Хью мельком взглянул на оловянную пивную кружку Тома, стоявшую на кухонном столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Его шкура была мокрой. И лапы тоже мокрыми, мокрыми и грязными. Он вилял хвостом.
– Хороший малыш, – сказала она рассеянно. – Хороший малыш.
Она встала. Ее голова была как в тумане, и Чарли видела медальон расплывшимся пятном. Она вынула его из банки, и потускневшая цепочка соскользнула по ее запястью. Нажав на застежку, она вскрыла сердечко.
Наружу выпал столбик черного порошка. Сначала ей показалось, что это земля, мелко истолченная земля, но крошки почерневшей бумаги вылетели наружу, зигзагом опускаясь на пол.
Дорогой Камень, я люблю его. Пожалуйста, верни мне его. Барбара.
Кто-то спалил эту записочку.
Краска обжигала руки и глаза. Чарли смочила валик в плоском желобе с краской и провела им по стене, покрыв ею немного больше площади грунтовой бумаги на панелях между дубовыми балками, чем прежде. А все потому, что ей было необходимо что-то делать. Хоть что-нибудь.
– Вам бы, мадам, сначала обработать потолок.
Лаура. Эта сука Лаура.
Чарли позвонила Лауре и наткнулась на автоответчик в ее квартире, наткнулась на автоответчик и в дамском магазинчике, позвонила Тому по частной линии, но там никто не ответил, позвонила по его основному номеру и повесила трубку, поскольку ответил телефонист. Уж не в Париже ли он с этой сучкой Лаурой?
– Не то краска с потолка поползет потом на стены.
Строитель Берни, нахально ухмыляясь, стоял в дверном проеме в грязном комбинезоне и с золотой сережкой в ухе.
– Потолок? Да… я… Я так и сделаю, наверное.
Берни провел руками поверх грунтовой бумаги.
– Неплохо. Мы подыщем вам работенку, если вы захотите стать профессионалом.
Она невольно улыбнулась.
– Для любителя это хорошо! – Он потер пальцем трещину между двумя соединениями. – Тут у вас вышла нахлестка, а надо бы их избегать, иначе краска сморщится.
– Не думаю, что эти стены имеют значение.
Ее голос звучал слабо. Стиснув ладони, она пыталась остановить боль.
– Господи, что вы с руками-то сделали?
– Стекло. Я разбила… кое-что стеклянное.
Он мельком взглянул на балки:
– Есть неплохой материал, которым вы могли бы их покрыть, вернуть им естественный цвет. Не могу припомнить название. Спрошу у Пита. – Он дернул за свою сережку. – И еще насчет стола-то вашего. – Он ткнул пальцем в направлении прихожей. – Ну, того, который, вы говорите, был опрокинут. Я помню, как принесли вторую почту, и я аккуратненько сложил ее на этот стол.
– А кто был здесь после того, как вы ушли?
– Да никого не было. Я запер собаку в кухне, как вы и просили.
– А водопроводчика уже не было?
– Нет.
– Вы уверены?
– Да, он рано ушел.
– А вы видели моего мужа, когда он приехал?
– Да, где-то около трех часов. Собирался в командировку. Хорошо бы так вот прокатиться. Куда он уехал-то? В какое-нибудь экзотическое местечко, да? А вас оставил тут работать. Таковы уж мужчины, это точно.
Кто-то слегка стукнул дверным кольцом. Бен залаял. Чарли вытерла руки о тряпку и пошла открыть. Державшийся подальше от дверей Гидеон выглядел раздраженным. Коснувшись шапочки, он произнес:
– Боюсь, я не буду к вам больше приходить, миссис Уитни. – Он вручил ей грязноватый конверт. – Тут мои рабочие часы за последнюю неделю.
Чарли с удивлением взяла конверт.
– Надеюсь, это не из-за кур? Мы не виним вас за них, Гидеон. Это вина не ваша. Вы хорошо поработали над изгородью.
Он пожал плечами, избегая смотреть ей в глаза:
– Я-то думал, что будет по-другому, раз уж она умерла, но ничего не изменилось.
– Что вы имеете в виду? – Она механически открыла конверт.
– Да лучше бы мне не говорить, если вы не возражаете.
– Я бы предпочла, чтобы вы сказали.
Его раздражение усилилось.
– Вам не составит труда подыскать кого-нибудь еще, – сказал он, пока она вынимала исписанный от руки листок. – Восемь с половиной часов на прошлой неделе.
– Вам что, предложили где-то больше денег? Я уверена, что мы могли бы повысить вам оплату.
Он покачал головой и уставился на ее сапожки.
– Нет, это здесь ни при чем.
– Не понимаю, в чем проблема?
– Я уже решил. Только не хочу об этом говорить.
– Пойду за кошельком, – сказала она, озадаченная и рассерженная.
Чарли стояла у того самого стола в прихожей и разбирала утреннюю почту. Внутри официального темно-желтого конверта, адресованного ей, были краткое письмо-листочек, озаглавленное «Доступ к регистрации рождений. Информация для усыновленных» и бланк. Прочитав листочек, она мельком взглянула на бланк и сложила их в конверт. Сквозь ее подавленность просочился слабый ручеек волнения и надежды.
Электрик, невысокий подагрический мужчина с козлиной бородкой, спустился по лестнице.
– Извините меня, миссис Уитни. Вы пользуетесь в доме необычными электроприборами?
– Необычными? В каком смысле необычными?
– Ну, чем-нибудь не домашним. С очень высокой мощностью.
– Мужчина, приходивший снимать показания счетчика, тоже говорил, что здесь используется много энергии. Он считал, что где-то короткое замыкание. А разве мой муж не говорил вам об этом?
– Никакого замыкания мы нигде не обнаружили. Мы заново сделали проводку и повсюду проверили ее. – Он похлопал по небольшой отвертке, прикрепленной к карману рубашки, как бы подчеркивая то, что сказал, а потом попытался вытащить занозу из пальца. – Здесь используется… что-то слишком уж мощное. Часть новой проводки, которую мы установили, начинает плавиться.
– Плавиться?
Он зубами вытащил кусочек занозы.
– Я проверил ваши электроприспособления. Они в полном порядке. Мне, видно, придется заменить часть новой проводки, которую я установил. – Он покачал головой. – Забавно. Позвоню в управление энергоснабжения, хочу удостовериться, нет ли здесь поблизости надземных кабелей.
– А что-нибудь другое не могло это вызвать?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, я не знаю… Сырость, сильный дождь.
– На электричество может влиять масса вещей. Я прослежу.
– Спасибо.
Пройдя в кухню, она поставила на плиту чайник и села за стол изучать форму обращения по поводу регистрации ее рождения. Чарли взялась за шариковую ручку.
Бланк расплывался, как и ее сознание. Она начала заполнять его, полная решимости, о да, полная решимости. Она заполняла бланк крупными буквами, огромными буквами. Ручка дважды глубоко протыкала бумагу, и Чарли приходилось останавливаться и разглаживать бланк вокруг дыр.
Чайник закипел, с щелчком отключившись, и ее внимание снова сосредоточилось на бланке. Расширившимися глазами она уставилась на то, что написала. Хотя это был совсем не ее почерк.
Надпись была отчетливой, крупной и небрежной:
«НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА».
– Эй?
В дверном проеме кухни стоял Хью Боксер, держа какое-то растение размером с небольшое деревце. Чарли перевернула бланк об усыновлении, пытаясь скрыть растерянность.
Верхушка растения была изогнута, и листья торчали во всех направлениях, будто оно росло так же беспорядочно, как и волосы самого Хью.
– Маленькая благодарность вам за то, что держали автомобиль в амбаре, – сказал он и добавил: – И что-то вроде подарка типа «Добро пожаловать к нам в соседи».
НЕ ЛЕЗЬ ТЫ В ЭТО ДЕЛО, СУЧКА.
Внутри у Чарли все бурлило.
– Очень мило. Что это такое?
Хью посмотрел на растение, как бы пытаясь припомнить, что он, собственно, намеревался с ним делать. Лицо его было испещрено следами машинной смазки, как и запачканные рабочие брюки из грубой ткани. Поверх рубашки с протершимся воротничком повязан галстук.
– Какое-то латинское название. Там, в пакете, есть специальная подкормка, которую вам надо будет ему давать. Черное мясо или что-то в этом роде.
Она слабо улыбнулась и коснулась одного из листьев – мягкого и пушистого.
– Спасибо, он и в самом деле милый. Весьма любезно с вашей стороны.
– Что вы сделали со своими руками?
– О, это… стекло. Просто царапины. – Она отвернулась от его вопрошающих глаз. – Очаровательное растение.
– Я его поставлю куда-нибудь. А то оно тяжелое.
– Вот на стол будет хорошо.
– Ему нужен свет, – сказал он.
– Возможно, ему понравится этот вид, – сказала она, пытаясь напустить на себя веселость.
Хью ухмыльнулся.
– Мне говорили, он неравнодушен к разным видам.
Их взгляды встретились, и Чарли заметила, что он почти незаметно нахмурил брови.
– Я как раз собиралась приготовить немного кофе.
– Это здорово, спасибо, но только мне не хотелось бы…
– Я собиралась пить растворимый, но в вашу честь я приготовлю настоящий.
Собеседник. Чарли не хотела, чтобы он видел ее страдание, ей хотелось, чтобы он остался, поговорил с ней. В его лице, манерах было что-то успокаивающее, хотя она толком и не понимала, что именно. Здесь, в доме, он выглядел еще выше, чуть не задевая потолок.
Она положила бланк запроса на подоконник и придавила его пластиковой рамкой с фотографиями Тома и ее собственными. Хью водрузил растение на стол. Прямо над ним раздавался стук молотков.
– Мне нравится золотая рыбка, – сказал Хью, подойдя к кухонному столу.
Он наклонился над шаром с Горацием и, подражая рыбке, открыл и закрыл рот. Чарли улыбнулась, пытаясь остановить готовые хлынуть слезы. Его внимательная доброжелательность заставила ее еще сильнее почувствовать печаль.
Клинышек обтрепанного галстука скользнул в воду. Хью оставил его в аквариуме, потому что рыбка подплыла к нему.
– Ему нравится мой галстук. Эта золотая рыбка явно рвется к портняжному делу.
– Вы можете снять его и просушить здесь, – сказала Чарли, а потом отвернулась, чтобы он не видел закапавших из глаз слез. – Вы всегда носите галстук? – спросила она.
Голос ее сорвался, она ложечкой сыпала кофе в кофейник. Она слегка коснулась глаз посудным полотенцем.
– Да. – Он отжал воду с кончика галстука. – Старая привычка. Мой отец всегда был одержим респектабельностью. – Хью разгладил клинышек галстука на груди. – Он был одним из тех британцев, с которыми вы спокойно могли бы отправиться хоть в пустыню. Даже если там будет сто сорок градусов в тени по Фаренгейту, он тем не менее будет одет в твидовый костюм и рубашку с галстуком.
– А чем он занимался?
Хью теребил рукой волосы.
– Он был археологом. Вел в своем роде жизнь Индианы Джонса, только не столь лихо. Им овладела навязчивая идея найти Священный Грааль, и он потратил здоровенный кусок жизни, раскапывая могилы.
– И все время при галстуке?
– Беспокоясь, что люди могут счесть его немного чокнутым, он старался выглядеть респектабельно. Он считал, что человеку в галстуке люди доверяют. Бедняга все время пытался добыть денег на экспедицию или что-нибудь еще, рассчитывая убедить людей. – Хью коснулся галстука. – Вот почему, вероятно, и я ношу всегда эту штуку. Ношение галстука сидит у меня в генах. – Он улыбнулся. – Все мы пленники нашего прошлого, вы же понимаете.
– Он нашел хоть что-то?
– О да. Не то, что разыскивал, но несколько открытий он сделал.
Открытия. Раскопки. Чарли захотела узнать, не откапывал ли его отец какой-нибудь медальон. Пятнышки усталости плясали в ее глазах.
– С вами все в порядке? – спросил он.
Чарли кивнула.
– Вы выглядите бледной.
Гены. Родители. Люди всегда считают своих родителей чем-то само собой разумеющимся, равно как и особенности, которые от них переняли. Ей хотелось узнать особенности своих настоящих родителей: не носил ли все время галстук ее отец? Какие духи предпочитала ее настоящая мать? Подобные вопросы никогда прежде не приходили ей в голову.
– Я немного устала. Покраска дома – работа тяжелая.
– Надеюсь, я не оставил большого беспорядка, выводя автомобиль. Солома совершенно сгнила. Должно быть, она пролежала там долгие годы. – Стук молотков над ними стал сильнее. Хью мельком взглянул на оловянную пивную кружку Тома, стоявшую на кухонном столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45