– Ищем, – отвечаю я.
– Что-то конкретное или просто так, себя? – не унимается правый я.
Средний я смеется и говорит:
– Дурачок! Зачем нам искать себя, если мы и так уже все здесь?
– И то верно, – соглашается правый я.
Заходя в лифт, я говорю:
– Надо найти один адрес.
– Расскажешь сейчас или потом, когда найдешь? – слышу голос среднего я. Он, кажется, самый молчаливый из всех.
– Потом, – говорю я, подходя к нужной нам квартире.
Дверь, понятное дело, открыта. Труп и пепельница лежат именно там, где я их оставил во время последнего визита сюда. Я глажу Никифорыча по слипшимся волосам, его жалко. Жалко нас всех, и кто-то должен положить конец кошмару. Единственный оставшийся – это я, поэтому сия опасная миссия лежит целиком и полностью на моих плечах, пусть и ослабленных, но не сдавшихся.
Я начинаю обыск, причем крайне тщательный, осматривая буквально каждую дырочку квартиры Никифорыча. Объект поисков – долгожданный адрес карлика. Уверен, он должен быть где-то здесь. Остальные я усаживаются прямо на пол на манер американских коренных жителей. Они молчат, ждут моих действий.
Чтобы было не так тоскливо, я нашептываю под нос песню «Glass Onion», а мои копии подхватывают мотив, и пение раскладывается на многоголосие. Думаю, в другой жизни из нас получился бы неплохой квартет, способный перевернуть весь мир к чертям собачьим. Каждому ведь хоть раз в жизни хотелось сыграть решающую роль в социальной эволюции, стать знаком определенной эпохи, разнести в дребезги умы миллиардов людей, мирно ступающих по жесткой поверхности единственной обитаемой (пока?) планеты во Вселенной. Мне вдруг хочется обсудить значение слова «вселенная» с моими спутниками, но я решаю оставить это на потом. В любом случае, нам еще представится возможность поговорить друг с другом.
– Я бы хотел научиться читать ваши мысли, друзья, – говорит левый я, оторвавшись от пения. – Это было бы так здорово: не тратить силы на произношение слов, а понимать с одного взгляда. Тогда проблема двусмысленности любой фразы отпала бы сама собой.
– В ней есть своя прелесть, – отвечает средний я и дальше: трактовка – вот в чем сила. Благодаря этому феномену, человечество развивается. По сути, все только и делают, что пересказывают слова других, но в ином свете. Все свое время разумная жизнь говорит об одном и том же, да только от года к году смысл перетекает, расширяясь и углубляясь. Так создается объем для плоских вещей.
– Надеюсь, ты не приравниваешь слово «плоский» к слову «пустышка», – замечает правый я. – Надеюсь, для тебя это не синонимы.
– Точно так же, как и для тебя, – улыбается средний я. А потом мы все вместе радуемся столько удачной ремарке.
Наконец до меня доходит, что искать адрес следует в компьютере, что я и делаю. Да, все так: в непрочитанных электронных письмах я нахожу искомое сообщение, переписываю данные в блокнот, который валяется рядом с клавиатурой.
– Саша, ты, как мне кажется, нашел то, что искал, – говорит правый я и добавляет: теперь-то уже мы можем разыграть последнюю сцену?
– Я все сделаю сам, – говорю в ответ я и покидаю квартиру.
Вся компания идет следом, перешептываясь у меня за спиной. Похоже, мои действия поставили их в тупик, и теперь они на ходу придумывают экстренный план, но только я-то давно все придумал и не намерен отступать ни на шаг. Твердой походкой я направляюсь к автобусной остановке. Так, на всякий случай, ведь неизвестно, чем закончится сегодняшний день, поэтому очень сильно хочется вспомнить те детские ощущения поездки в общественном транспорте. Если честно, я бы хотел еще много чего освежить в памяти перед финалом, но времени нет.
Я со своей свитой преодолеваю последний поворот на персональной дороге в ад. Раньше я думал, что этот путь будет усеян разложившимися трупами домашних животных, отрезанными половыми органами, взрывами ядерных боеголовок, но все оказалось намного проще: обычная, вымощенная стандартной плиткой, улица, пестрящая огнями дорогих магазинов и закупоренная лесом из голов менеджеров среднего звена.
Средний я говорит, догоняя меня:
– Куда мы направляемся? Неужели ты еще думаешь, что можешь исправить ситуацию?
Отвечаю утвердительно.
– Вы ведь сами недавно установили, что шанс должен быть всегда.
– Ты путаешь шанс с самообманом, – только и произносит средний я.
Ну и пусть, думаю я. Зато так будет честнее, хотя бы по отношению ко мне. А мы, тем временем, проходим мимо продуктового магазина. Его ступени пусты.
– Все ушли на бой, – шутит левый я.
Сегодняшнее солнце выглядит доброжелательно, играя в ляпки с кучкой молодых облаков, которые, скооперировавшись с ветром, быстро проносятся над головами людей, спешащих по своим делам. Стоя под козырьком автобусной остановки, я улыбаюсь, глядя на прекрасное мегаполисное небо, сверкающее и давящее неописуемой красотой. Прохожие, кажется, тоже заметили изменения матери-природы. Они сами по себе излучают волшебный блеск, сравнить который можно разве что с эксклюзивным ювелирным украшением работы средневекового мастера. Похоже, наступила весна.
34
Так вот выглядит обыкновенная деревянная дверь с одним простеньким замком и цепочкой с той стороны. Звонок расположен на высоте пупка усредненного физически здорового человека без врожденных или приобретенных аномалий. Похоже, низкорослые существа в этом доме частые гости. Я звоню. Дверь открывает – и я ни капли не удивлен! – карлик, только женского рода. Она меряет меня взглядом, словно какой-нибудь гробовщик, складывая в голове нужные параметры и рисуя воображаемую схему длинной деревянной коробки. Мои копии бесцеремонно проходят внутрь, но женщина-карлик это не замечает.
Потому спрашивает:
– Вы к кому? Добрый день.
– Добрый, – киваю головой я в ответ, а тело, кажется, разорвет от злорадства. – А Константин Леонидович дома?
– Да, конечно, – говорит женщина и, отвернувшись, кричит вглубь квартиры: – Костя, это к тебе!
Я не дожидаюсь, пока хозяин дома появится, и вхожу, захлопывая за собой дверь. Женщина отходит назад, а затем удаляется на кухню, подхватив на руки маленького ребенка, который бегает практически нагим по узкому коридору этого неопрятного жилища. Он пытается что-то возразить, но мамаша силой утаскивает его на кухню, откуда в следующую же секунду появляется новый карлик, тот, которого я и искал.
Все три копии в одни голос говорят:
– Мы все поняли!
Карлик подходит ко мне, вытирая полотенцем руки, а затем останавливается, побелев. Я говорю:
– Привет! Помнишь меня?
Он молчит.
– Костя, значит? – продолжаю я, сближаясь. – Неужели, ты меня забыл, а? Думаю, я оставил в твоей жизни большой след, как и ты в моей. Теперь.
Между нами меньше метра, рукоятка пистолета холодеет в ладони, но я не собираюсь никого убивать. Слишком много смертей, поэтому сегодняшний день должен статься временем примирения, а никак не нового кровопролития. Мои копии с огромным интересом наблюдают за разыгрывающейся сценой встречи двух людей, иногда коротко комментируя.
Я говорю:
– Мое лицо тебе знакомо? – поправляю волосы для порядка и дальше: – Посмотри мне в глаза, Костя. Ты меня знаешь!
Раздаются одобрительные возгласы моих копий. Им приходится по душе тактика безостановочного давления, которую я избрал для важной беседы. Так будет проще перейти к маневру смягчения противника, и в итоге должно получиться результативно. Это не просто переговоры, это – важнейшая дискуссия в моей жизни, так что следует быть крайне осторожным, дабы создать присущий ситуации настрой и не спугнуть его затем.
Карлик сдавленно произносит:
– У меня есть ребенок.
– У меня тоже мог бы быть, – отвечаю я и снова: не хочешь пригласить меня выпить чаю? Давай, поговорим в более спокойной обстановке. В последнее время прихожие нагоняют на меня такую тоску, что хочется умереть.
На финальном слове фразы я делаю особый упор в целях придания атмосфере накаленного состояния, чтобы ввести собеседника в волнение. Пусть думает, что я готов на все.
– Пойдем, – говорит карлик, на удивление, спокойным голосом. Подчиняюсь.
Мы располагаемся в спальне на двух разваливающихся креслах около дешевой детской кроватки, наполненной смятыми простынями и пластмассовыми игрушками, прибывшими сюда прямиком из прошлого века. Готов биться об заклад, семейство карликов проводит здесь тихие счастливые вечера, любуясь своим чадом, забавляющимся перед сном с выцветшим дракончиком или матрешкой, краска с лица которой давно облезла.
Представляю себе эту картину и говорю:
– Костя, ты вспомнил меня?
Тот кивает, хотя по выражению его лица уже давно стало понятно, что меня забыть он не мог. Я вот умудрился выкинуть из головы тот случай, а он – никогда. Такое не проходит бесследно, оседая в памяти на веки вечные.
Удивительно, но карлик ничем не отличается от того призрака, что навещал меня: такой же маленький, такой же скукоженный, такой же по-детски высокий голосок, такой же смешной. Стараюсь быть серьезным, но все равно не могу сдержать легкой улыбки.
– Я пришел по делу, – говорю я и продолжаю: то, что произошло между нами… Кхм… Я сожалею об этом. Ты остался жив?
Глупый вопрос, но надо расположить собеседника к себе, заставив разговориться. Когда начнется доброжелательный диалог по душам, мне будет намного проще сделать то, за чем я, собственно, сюда явился. В комнату заглядывает жена карлика и спрашивает, все ли хорошо. Мы отвечаем, что так и есть. Сам карлик прекрасно понимает бессмысленность любых попыток забить тревогу, ведь он еще не знает цели моего визита. Возможно, надеется, что во мне разгорелся совестливый пожар и я материализовался из прошлого, дабы отвалить этому убогому много миллионов долларов. Впрочем, я мог бы поступить даже так, если бы это имело смысл.
– Может быть, сделать вам кофе? – спрашивает жена карлика, но мы отказываемся.
Пока еще слишком напряженный момент для распития горячих напитков. Сходимся во мнении, что, возможно, обратимся к ней чуть позже, когда решим все вопросы. Жена карлика удаляется, унося с собой дух расслабленности, и в комнате опять повисает неприятное ощущение трагической кульминации. Я улыбаюсь.
– Случилось то, что случилось, – продолжаю я говорить. – С этим не поспоришь?
– Нет, – коротко отвечает карлик.
Мои копии удобно устроились возле стен комнаты, буквально окружив меня и карлика со всех сторон. Мне кажется, что их стало больше, но это всего лишь обман зрения. Просто в помещении слишком много воображаемых зеркал, в которых я вижу свое отражение. Оно широко улыбается, словно говорю: «Да, мужик, ты все делаешь правильно! Продолжай в том же духе!»
– Зачем ты пришел? – спрашивает карлик, елозя задом по скрипучей поверхности кресла.
– Разобраться во всем, – отвечаю я и в качестве еще большего давления: расставить все точки над «i».
– Что тебе еще надо от меня? – не унимается карлик и добавляет: каждую ночь я вижу тебя во снах, чувствую тяжесть твоих ботинок и запах твоей мочи у меня на лице. По утрам я слышу ваш идиотский смех, шлепанье ног, хлопки дверей. Какого черта ты приперся сюда сейчас, спустя много лет?! Хочешь оживить воспоминания?
Разговор будет трудным, я это чувствую, поэтому сразу бросаюсь в пропасть:
– Я осознаю свою вину. Я ее уже искупил.
Карлик смеется, и его «ха-ха-ха!» разносится, кажется, по всей бесконечной Вселенной. Мои уши сотрясаются под звуком этого демонического смеха, я не знаю, что делать. Кричу:
– Я выстрадал, черт возьми!
Глаза карлика сужаются, и он спрашивает:
– Что ты выстрадал? Твоя совесть вдруг заговорила, или что?
– Дело не в совести, – отвечаю. – Я ведь человек и понимаю, насколько страшный поступок совершил.
Эти слова становятся причиной еще одному взрыву смеха, но только теперь карлик смеется не в одиночку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35