Но я подумал: а вдруг это нужно тебе? Ты же не шел ко мне не только сюда, ты и на Ярден не шел. Я очень много дней не видел и не слышал тебя.
– Что мне нужно?
– Чтобы меня взяли...
Господи, впервые Петр обратился к тому, чьим именем жил все последнее время. Господи всемогущий, за что Ты меня так?..
Иоанн легко добился своего: Петру сейчас было отчаянно страшно. И невероятно стыдно. Не за то, что он долго не шел: пришел когда задумал, когда, оказывается, и нужно было прийти. Но вот то, что он вообще не имел права сюда приходить, не имел - и по-прежнему не имеет! - права вселять в Иоанна даже надежду на спасение, - вот за это стыдно. За то, что не имеет... Впервые в жизни Петру, Мастеру Службы Времени, было страшно и стыдно потому, что он Мастер, что Служба его - или, точнее, служба, с маленькой буквы, - по определению считает тех, с кем приходится работать во времени, не за реальных людей, а только за некий рабочий материал. А рабочий материал может быть расходным, В Евангелии от Иоанна - другого Иоанна, Богослова, - первосвященник Кайафа выразил, по сути, философию Службы Времени: "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб". Куда там Достоевскому с его слезинкой ребенка!.. Нет, конечно, никто не ставит перед собой цель множить людские потери в многочисленных и порой жестких проектах по исправлению сломов. Более того, Мастера в бросках всегда стараются избежать любой смерти любого человека из времени броска - если можно. Вот ключ: "если можно". А если нельзя?.. Если нельзя, то... Что ж, тогда бывает... Нет, конечно, за каждую случайную и неслучайную смерть Мастер несет персональную ответственность, пишет кучу объяснительных записок, защищает свои действия на Большом Совете. И что с того? Петр не помнил ни одного случая, когда бы Совет не согласился с Мастером. Да и как его, Мастера, наказать? Выкинуть на улицу? А кто работать будет? Мастеров-то всего пятнадцать, а народу в прошлом - тьма... И если кто-то из этой тьмы погиб не случайно (ну виноват Мастер, ну бывает...), а именно неслучайно, то есть по Истории он должен был погибнуть, - за что и кого винить? Наоборот: поощрить и наградить. И поставить всем в пример. Иоанн должен погибнуть путем усекновения главы? Должен. Так написано в Истории Тогда, уважаемый Мастер Петр, вытрите сопли и займитесь делом.
– Вот что, - решительно сказал Петр, - вытри сопли и займись делом. Я пришел. Я тебя увидел: живой ты и на первый взгляд довольно здоровый. Не хочешь сам бежать отсюда - сиди в яме и жди меня. Я сейчас уйду, я тут, понимаешь ли, на день рождения к тетрарху Антипе приглашен, неудобно человеку отказывать, а вечером, когда все окончательно перепьются, я вернусь...
Сказал он так, и мысли у него были девственно чисты; ничего постороннего Иоанн в них услышать не мог.
– Хорошо, - согласился Иоанн, - я еще подожду.
ДЕЙСТВИЕ - 2. ЭПИЗОД - 6
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 24 год от Р.Х., месяц Таммуз
(Продолжение)
В так называемые покои, выделенные ему во дворце, Петр вернулся без приключений. Никого не встретил сам, и - надеялся! - никто, им не замеченный, его не засек. Да если б и засек: почему бы это благородному римлянину не прогуляться по прекрасному саду?..
Вообще-то лучше бы ему прогуляться не по саду, а до Нижнего города, до "конспиративной квартиры", то есть до дома с тайм-капсулой в подполе, переодеться в нечто более шикарное, золотишка на себя понавесить потяжелее. Но - некогда. Время к трем пополудни подошло, вот-вот начнется третья молитва, а после нее за Петром придет давешний толстячок и поведет на гульбище. Белая лацерна - вполне официальная для оного гульбища одежда, особенно - для середины жаркого дня, а массивный золотой рубчатый обруч с пятью подвесками, перехватывающий правый бицепс Петра, - скромное, но достаточное для серьезного мужа украшение.
Непривычно кроткий Иоанн, настойчиво торчащий в каменном колодце, - ведь вполне вылезти можно, хоть пройтись туда-сюда, ноги размять! - не шел из головы. Вернуться? Уйти вместе?.. Уж столько отступлений от канонических текстов совершено! Одним больше - кто считает?.. Но одно дело вылечить Иуду, который наделе оказался воином-зилотом, о его профессии-происхождении можно впоследствии потихонечку забыть, а совсем другое - легализовать Крестителя, который живым остаться никак не может. А зная преотлично его бурный и неугомонный характер, Петр был уверен, что, пользуясь исторической терминологией, "лечь на дно", то есть полностью отстраниться от действий, Иоанн не захочет и не сможет. Для него - уж лучше умереть.
Да и надо бы посмотреть, как празднование дня рождения тетрарха пройдет. Вдруг что-то опять не по канону будет, не тай; как у Марка и Матфея описано...
Петр попил вина, съел яблоко, с удовольствием помылся теплой розовой - с плавающими поверх лепестками! - водичкой, попробовал благовония - из красного стеклянного, явно римского происхождения, флакона, а тут и толстячок объявился.
Сообщил почтительно:
– Время, господин. Гости уже собираются. Тетрарх просит вас к себе.
– Я готов, - сказал Петр.
Площадь между северным и южным дворцами явно ожила с тех пор, как Петр вернулся от Иоанна. Гости валом валили на праздник, толпились в колоннадах, среди них сновали юркие слуги, разнося напитки и сладости. Этакий местный аперитив. Преобладали либо чисто-белые, либо назойливо яркие цвета, много золота на туниках - в виде шитья, много золота и драгоценных камней - на шеях, на пальцах рук, на запястьях, на женских прическах, сделанных часто по римской моде: локоны, косы, валики.
Толстяк провел Петра прямо во дворец, где тоже было людно, только публика здесь была явно побогаче и познатнее.
Антипа сидел на том же кресле, что и при знакомстве с Петром, увидел его, махнул рукой, приглашая подойти.
Петр склонился перед тетрархом малость пониже, чем утром, не жалко, пусть двор оценит отношение Рима к правителю Галилеи.
Как двор - Петр не понял, но Антипа оценил.
– Слушайте все! - зычно провозгласил он, голос у него был вполне командирский. - Сегодня в нашем гейхале почетный и приятный нам гость высокородный римский патриций Вителлий...
Он повысил Петра в ранге, тот не называл себя патрицием, и в рекомендательном письме действительно патриция Максимилиана о том - ни слова. Но логика проста: если уж патриций кого рекомендует, так только патриция, и можно ли осудить именинника за легкое тщеславие? Впрочем, и Петру - невредно...
Гости приняли сообщение к сведению, великого волнения Петр не заметил, чему втайне порадовался. При всех театрально-публичных составляющих своей профессии, он светиться не любил. С кем надо будет - сам познакомится.
А Антипа не отставал.
Кто-то из слуг подал Петру большой кубок зеленого матового стекла, налил в него вина.
– Выпьем, римлянин. - Антипа тянул к нему свой кубок. В историческом образовании Петра обнаружился пробел: он не ведал, как в Иудее поздравляют с днем рождения, какие произносят тосты. Однако решил, что стандартный набор пожеланий еще никому никогда не вредил. И не удивит, кстати.
– Твое здоровье, - сказал .Петр. - Удачи тебе в управлении твоими землями, умножения богатств, любви женщин, спокойствия в народе.
– Хорошо сказал! - оценил Антипа и залпом выпил кубок. Петр не отстал. Он не боялся опьянения, легко умел уходить от него, а вот обвинение в неуважении к хозяину - как так не допил за здоровье?! - было бы сейчас для него лишним.
Вино оказалось легким и прохладным, а на вкус - явно лучше тех вин, что попадались ему в странствиях по стране. Тонкий, быстро уходящий - вино-то молодое - след послевкусия требовал повторения дегустации, и Петр шарил глазами в поисках слуги...
– Тебе понравилось? - Голос пришел сзади, нежданно, и Петр мгновенно повернулся, застигнутый врасплох. Очень он этого не любил! Но повернулся и застыл этакою женою Лота. Сравнение из Торы было здесь вполне уместным
Перед Петром стояла Иродиада, он ее, конечно, сразу узнал. А она его - не могла. Во-первых, вряд ли она запомнила хоть кого-то, кроме Иоанна, - тогда, у реки. Во-вторых, даже если и запомнила, то Петра, а не Вителлия: вместе с одеждой Петр изменил и внешность - волосы, цвет глаз, форма губ... Мелочи, легкая и привычная работа, а эффект - стопроцентный. Тыщу раз проверено.
Петр узнал Иродиаду, но не мог не отметить с изумлением: это была она и-не она. Честное слово, она владела своей внешностью не хуже Петра. В долину Иордана пришла яркая, уверенная в себе и своей броской красоте женщина, пришла царица, и все в ней тогда было пышным, жарким, броским - царским. Как там у классика: "от гребенок до ног". А сейчас перед римлянином Вителлием стояла юная и нежная красавица - тонкая, воздушная, пастельная. Стиль "арт-нуво", которому до рождения- две тысячи лет без малого. На ней почти не было драгоценностей только тонкий золотой обруч на распущенных, чуть волнистых длинных - до пояса волосах да грозди тоже тончайших золотых браслетов на запястьях. Длинная и широкая, волочащаяся по земле туника, ничем не подпоясанная, была практически прозрачна, разве что чуть зафильтрована голубым цветом ткани, и почти не скрывала небольшую, но отменной формы грудь словно бы и нерожавшей женщины: недавняя римская мода, безумно дорогая знаменитая коийская ткань, даже для Рима это было - на грани приличий, а уж для Иудеи...
– Моя жена, - с гордостью сказал Антипа. - Ее назвали Мирьям, как и мать ее отца, моего покойного сводного брата, но в народе ее называют Иродиадой, женщиной Ирода.
– Прости, я не ответил тебе, - Петр склонил перед женщиной голову, - но лишь потому, что потерял дар речи от твоей красоты. А что до вина - да, прекрасное...
– Я хочу с тобой выпить, - сказала Иродиада. И сразу же рядом вырос слуга, налил вина госпоже, Петру, Антипе, но Иродиада словно бы не видела мужа, она смотрела только на Петра, глаза у нее были зеленые-зеленые, как омут. И так же - глубоки.
Странно, но сейчас Петр не слышал ее. Может быть, потому, что поплыл: от глаз этих, от прозрачной туники, от тяжелых волос, от неведомого стиля "арт-нуво" поплыл великий Мастер, который,. если честно, никаких земных удовольствий, кроме работы, не имел в землях Израильских. Так что понять можно. И даже простить.
Но не Петру - самого себя.
Тяжко, будто преодолевая сопротивление вязкой и теплой воды, он вынырнул, выплыл, отдышался, пришел в себя.
– За твою небесную красоту! - сказал он и выпил опять до дна. К слову, он же сам хотел выпить еще, он искал слугу, так при чем здесь глаза Иродиады?
– Скажи мне, римлянин, где я могла тебя видеть? - спросила она.
Вот тебе и стопроцентный эффект от "легкой и привычной работы". Еще один паранорм в этой Богом избранной земле?.. Нет, не может быть, Петр услыхал бы, почувствовал бы еще в прошлый раз. Скорее - тысячелетиями знаменитая женская интуиция, фантастическое чутье кошки, коей и являлась эта волшебница - да, злая, но и у злых волшебниц не отнять их волшебных способностей. Хорошее название для рассказа: "Волшебница и Мастер". Был бы Петр писателем - сочинил бы...
– Не думаю, моя госпожа, - сказал Петр. - Разве что во снах... Но вряд ли я мог тебе присниться. Ты мне - наверно, часто, теперь я понимаю...
Она засмеялась. Смех у нее - звонкий, холодноватый, будто льдинки рассыпались... Некорректное сравнение, подумал Петр; откуда здесь льдинки? И сам же себя поправил: вот они. Омут в глазах Иродиады словно бы загустел, потемнел, стал черно-зеленым и отчетливо холодным. Уж на что Петр - волчара опытный, а и ему стало зябко. Неужто вспомнила? Нет, быть того не может! Просто глаза, как писали древние салонные романисты, - зеркало души. Или кто-то другой писал, Петр не помнил. И в зеркале Иродиады никакой души не наблюдалось, ничего не отражало зеркало, пусто в нем было. Зато Петр отчетливо слышал ее: она уже о нем и думать забыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Что мне нужно?
– Чтобы меня взяли...
Господи, впервые Петр обратился к тому, чьим именем жил все последнее время. Господи всемогущий, за что Ты меня так?..
Иоанн легко добился своего: Петру сейчас было отчаянно страшно. И невероятно стыдно. Не за то, что он долго не шел: пришел когда задумал, когда, оказывается, и нужно было прийти. Но вот то, что он вообще не имел права сюда приходить, не имел - и по-прежнему не имеет! - права вселять в Иоанна даже надежду на спасение, - вот за это стыдно. За то, что не имеет... Впервые в жизни Петру, Мастеру Службы Времени, было страшно и стыдно потому, что он Мастер, что Служба его - или, точнее, служба, с маленькой буквы, - по определению считает тех, с кем приходится работать во времени, не за реальных людей, а только за некий рабочий материал. А рабочий материал может быть расходным, В Евангелии от Иоанна - другого Иоанна, Богослова, - первосвященник Кайафа выразил, по сути, философию Службы Времени: "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб". Куда там Достоевскому с его слезинкой ребенка!.. Нет, конечно, никто не ставит перед собой цель множить людские потери в многочисленных и порой жестких проектах по исправлению сломов. Более того, Мастера в бросках всегда стараются избежать любой смерти любого человека из времени броска - если можно. Вот ключ: "если можно". А если нельзя?.. Если нельзя, то... Что ж, тогда бывает... Нет, конечно, за каждую случайную и неслучайную смерть Мастер несет персональную ответственность, пишет кучу объяснительных записок, защищает свои действия на Большом Совете. И что с того? Петр не помнил ни одного случая, когда бы Совет не согласился с Мастером. Да и как его, Мастера, наказать? Выкинуть на улицу? А кто работать будет? Мастеров-то всего пятнадцать, а народу в прошлом - тьма... И если кто-то из этой тьмы погиб не случайно (ну виноват Мастер, ну бывает...), а именно неслучайно, то есть по Истории он должен был погибнуть, - за что и кого винить? Наоборот: поощрить и наградить. И поставить всем в пример. Иоанн должен погибнуть путем усекновения главы? Должен. Так написано в Истории Тогда, уважаемый Мастер Петр, вытрите сопли и займитесь делом.
– Вот что, - решительно сказал Петр, - вытри сопли и займись делом. Я пришел. Я тебя увидел: живой ты и на первый взгляд довольно здоровый. Не хочешь сам бежать отсюда - сиди в яме и жди меня. Я сейчас уйду, я тут, понимаешь ли, на день рождения к тетрарху Антипе приглашен, неудобно человеку отказывать, а вечером, когда все окончательно перепьются, я вернусь...
Сказал он так, и мысли у него были девственно чисты; ничего постороннего Иоанн в них услышать не мог.
– Хорошо, - согласился Иоанн, - я еще подожду.
ДЕЙСТВИЕ - 2. ЭПИЗОД - 6
ИУДЕЯ, ИЕРУСАЛИМ, 24 год от Р.Х., месяц Таммуз
(Продолжение)
В так называемые покои, выделенные ему во дворце, Петр вернулся без приключений. Никого не встретил сам, и - надеялся! - никто, им не замеченный, его не засек. Да если б и засек: почему бы это благородному римлянину не прогуляться по прекрасному саду?..
Вообще-то лучше бы ему прогуляться не по саду, а до Нижнего города, до "конспиративной квартиры", то есть до дома с тайм-капсулой в подполе, переодеться в нечто более шикарное, золотишка на себя понавесить потяжелее. Но - некогда. Время к трем пополудни подошло, вот-вот начнется третья молитва, а после нее за Петром придет давешний толстячок и поведет на гульбище. Белая лацерна - вполне официальная для оного гульбища одежда, особенно - для середины жаркого дня, а массивный золотой рубчатый обруч с пятью подвесками, перехватывающий правый бицепс Петра, - скромное, но достаточное для серьезного мужа украшение.
Непривычно кроткий Иоанн, настойчиво торчащий в каменном колодце, - ведь вполне вылезти можно, хоть пройтись туда-сюда, ноги размять! - не шел из головы. Вернуться? Уйти вместе?.. Уж столько отступлений от канонических текстов совершено! Одним больше - кто считает?.. Но одно дело вылечить Иуду, который наделе оказался воином-зилотом, о его профессии-происхождении можно впоследствии потихонечку забыть, а совсем другое - легализовать Крестителя, который живым остаться никак не может. А зная преотлично его бурный и неугомонный характер, Петр был уверен, что, пользуясь исторической терминологией, "лечь на дно", то есть полностью отстраниться от действий, Иоанн не захочет и не сможет. Для него - уж лучше умереть.
Да и надо бы посмотреть, как празднование дня рождения тетрарха пройдет. Вдруг что-то опять не по канону будет, не тай; как у Марка и Матфея описано...
Петр попил вина, съел яблоко, с удовольствием помылся теплой розовой - с плавающими поверх лепестками! - водичкой, попробовал благовония - из красного стеклянного, явно римского происхождения, флакона, а тут и толстячок объявился.
Сообщил почтительно:
– Время, господин. Гости уже собираются. Тетрарх просит вас к себе.
– Я готов, - сказал Петр.
Площадь между северным и южным дворцами явно ожила с тех пор, как Петр вернулся от Иоанна. Гости валом валили на праздник, толпились в колоннадах, среди них сновали юркие слуги, разнося напитки и сладости. Этакий местный аперитив. Преобладали либо чисто-белые, либо назойливо яркие цвета, много золота на туниках - в виде шитья, много золота и драгоценных камней - на шеях, на пальцах рук, на запястьях, на женских прическах, сделанных часто по римской моде: локоны, косы, валики.
Толстяк провел Петра прямо во дворец, где тоже было людно, только публика здесь была явно побогаче и познатнее.
Антипа сидел на том же кресле, что и при знакомстве с Петром, увидел его, махнул рукой, приглашая подойти.
Петр склонился перед тетрархом малость пониже, чем утром, не жалко, пусть двор оценит отношение Рима к правителю Галилеи.
Как двор - Петр не понял, но Антипа оценил.
– Слушайте все! - зычно провозгласил он, голос у него был вполне командирский. - Сегодня в нашем гейхале почетный и приятный нам гость высокородный римский патриций Вителлий...
Он повысил Петра в ранге, тот не называл себя патрицием, и в рекомендательном письме действительно патриция Максимилиана о том - ни слова. Но логика проста: если уж патриций кого рекомендует, так только патриция, и можно ли осудить именинника за легкое тщеславие? Впрочем, и Петру - невредно...
Гости приняли сообщение к сведению, великого волнения Петр не заметил, чему втайне порадовался. При всех театрально-публичных составляющих своей профессии, он светиться не любил. С кем надо будет - сам познакомится.
А Антипа не отставал.
Кто-то из слуг подал Петру большой кубок зеленого матового стекла, налил в него вина.
– Выпьем, римлянин. - Антипа тянул к нему свой кубок. В историческом образовании Петра обнаружился пробел: он не ведал, как в Иудее поздравляют с днем рождения, какие произносят тосты. Однако решил, что стандартный набор пожеланий еще никому никогда не вредил. И не удивит, кстати.
– Твое здоровье, - сказал .Петр. - Удачи тебе в управлении твоими землями, умножения богатств, любви женщин, спокойствия в народе.
– Хорошо сказал! - оценил Антипа и залпом выпил кубок. Петр не отстал. Он не боялся опьянения, легко умел уходить от него, а вот обвинение в неуважении к хозяину - как так не допил за здоровье?! - было бы сейчас для него лишним.
Вино оказалось легким и прохладным, а на вкус - явно лучше тех вин, что попадались ему в странствиях по стране. Тонкий, быстро уходящий - вино-то молодое - след послевкусия требовал повторения дегустации, и Петр шарил глазами в поисках слуги...
– Тебе понравилось? - Голос пришел сзади, нежданно, и Петр мгновенно повернулся, застигнутый врасплох. Очень он этого не любил! Но повернулся и застыл этакою женою Лота. Сравнение из Торы было здесь вполне уместным
Перед Петром стояла Иродиада, он ее, конечно, сразу узнал. А она его - не могла. Во-первых, вряд ли она запомнила хоть кого-то, кроме Иоанна, - тогда, у реки. Во-вторых, даже если и запомнила, то Петра, а не Вителлия: вместе с одеждой Петр изменил и внешность - волосы, цвет глаз, форма губ... Мелочи, легкая и привычная работа, а эффект - стопроцентный. Тыщу раз проверено.
Петр узнал Иродиаду, но не мог не отметить с изумлением: это была она и-не она. Честное слово, она владела своей внешностью не хуже Петра. В долину Иордана пришла яркая, уверенная в себе и своей броской красоте женщина, пришла царица, и все в ней тогда было пышным, жарким, броским - царским. Как там у классика: "от гребенок до ног". А сейчас перед римлянином Вителлием стояла юная и нежная красавица - тонкая, воздушная, пастельная. Стиль "арт-нуво", которому до рождения- две тысячи лет без малого. На ней почти не было драгоценностей только тонкий золотой обруч на распущенных, чуть волнистых длинных - до пояса волосах да грозди тоже тончайших золотых браслетов на запястьях. Длинная и широкая, волочащаяся по земле туника, ничем не подпоясанная, была практически прозрачна, разве что чуть зафильтрована голубым цветом ткани, и почти не скрывала небольшую, но отменной формы грудь словно бы и нерожавшей женщины: недавняя римская мода, безумно дорогая знаменитая коийская ткань, даже для Рима это было - на грани приличий, а уж для Иудеи...
– Моя жена, - с гордостью сказал Антипа. - Ее назвали Мирьям, как и мать ее отца, моего покойного сводного брата, но в народе ее называют Иродиадой, женщиной Ирода.
– Прости, я не ответил тебе, - Петр склонил перед женщиной голову, - но лишь потому, что потерял дар речи от твоей красоты. А что до вина - да, прекрасное...
– Я хочу с тобой выпить, - сказала Иродиада. И сразу же рядом вырос слуга, налил вина госпоже, Петру, Антипе, но Иродиада словно бы не видела мужа, она смотрела только на Петра, глаза у нее были зеленые-зеленые, как омут. И так же - глубоки.
Странно, но сейчас Петр не слышал ее. Может быть, потому, что поплыл: от глаз этих, от прозрачной туники, от тяжелых волос, от неведомого стиля "арт-нуво" поплыл великий Мастер, который,. если честно, никаких земных удовольствий, кроме работы, не имел в землях Израильских. Так что понять можно. И даже простить.
Но не Петру - самого себя.
Тяжко, будто преодолевая сопротивление вязкой и теплой воды, он вынырнул, выплыл, отдышался, пришел в себя.
– За твою небесную красоту! - сказал он и выпил опять до дна. К слову, он же сам хотел выпить еще, он искал слугу, так при чем здесь глаза Иродиады?
– Скажи мне, римлянин, где я могла тебя видеть? - спросила она.
Вот тебе и стопроцентный эффект от "легкой и привычной работы". Еще один паранорм в этой Богом избранной земле?.. Нет, не может быть, Петр услыхал бы, почувствовал бы еще в прошлый раз. Скорее - тысячелетиями знаменитая женская интуиция, фантастическое чутье кошки, коей и являлась эта волшебница - да, злая, но и у злых волшебниц не отнять их волшебных способностей. Хорошее название для рассказа: "Волшебница и Мастер". Был бы Петр писателем - сочинил бы...
– Не думаю, моя госпожа, - сказал Петр. - Разве что во снах... Но вряд ли я мог тебе присниться. Ты мне - наверно, часто, теперь я понимаю...
Она засмеялась. Смех у нее - звонкий, холодноватый, будто льдинки рассыпались... Некорректное сравнение, подумал Петр; откуда здесь льдинки? И сам же себя поправил: вот они. Омут в глазах Иродиады словно бы загустел, потемнел, стал черно-зеленым и отчетливо холодным. Уж на что Петр - волчара опытный, а и ему стало зябко. Неужто вспомнила? Нет, быть того не может! Просто глаза, как писали древние салонные романисты, - зеркало души. Или кто-то другой писал, Петр не помнил. И в зеркале Иродиады никакой души не наблюдалось, ничего не отражало зеркало, пусто в нем было. Зато Петр отчетливо слышал ее: она уже о нем и думать забыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89