Моя битва была проиграна заранее. Я был ослаблен, но не алкоголем, а наркотиками.
Все видели мою длительную деградацию. Я был как потерпевший кораблекрушение, один на острове, смотрящий на проплывающие вдали судна, но неспособный протянуть руку своим спасителям.
Такова, если поразмыслить, истинная причина того, что меня отстранили от этого дела.
Какой трагический факт!
Я знал, что мне потребуется много времени, чтобы достойно завершить свою миссию. Но это мало беспокоило меня. Чтобы возродиться, я должен исправить свои промахи. Для меня это было не просто расследование, а возможность остаться в живых. Я принял решение новыми глазами посмотреть на каждое дело, с максимумом дистанции и трезвости.
Трезвость. Именно этого мне больше всего не хватало, чтобы удачно вести расследование. Однако, верный своему методу, я опирался только на факты. На факты, ни на что больше! Бесполезно разубеждать меня. Факты никогда не лгут. Это аксиома. Если только…
Если только сами факты не были фальсифицированы. Кто-то мог исказить аксиому, чтобы привести сыщиков к ошибочным заключениям. Эта новая мысль прочно засела в моей голове, пустила корни и со временем стала чем-то очевидным.
Нужно восстановить все факты и проанализировать механизм, который позволил мне тогда сделать заключения. В какой момент меня ввели в заблуждение? Где скрывалась ловушка?
Я взял в руки записи, относящиеся к убийству маленькой Мэри Кинсли. Как я пришел к выводу, что убийцей девочки является ее отец? Я попытался восстановить этапы моего размышления. К счастью, я мог опираться на подробное и точное сочинение доктора Ватсона.
Я начал с газетной вырезки: «Тело девочки по имени Мэри Кинсли, десяти лет, найдено в Темзе в районе набережной Вестинг, 21. У девочки отсутствуют обе руки, отрезанные колесом вагонетки. На лбу у девочки рана. Заключение Скотланд-Ярда: смерть в результате несчастного случая, повлекшего за собой потопление».
Я заметил несоответствие. Необходима помощь по крайней мере двух крепких парней, чтобы сдвинуть с места этот внушительный механизм. Маленькая девочка не смогла бы сделать этого. Из этого логически следовало, что кто-то отрезал ей руки и бросил ее, живую, в Темзу.
На месте происшествия Джек-Попрошайка, бродяга и пьяница, подтвердил мои выводы. В его свидетельстве было логическое и неизбежное заключение: убийцей мог быть только отец бедной малютки. Кроме того, разве он сам не признал себя виновным?
Но если Джон Кинсли не был убийцей, то получается, что кто-то солгал. Статья в газете не могла лгать, поскольку основывалась на отчете полиции. Единственным слабым звеном, таким образом, было свидетельство Джека-Попрошайки.
Зачем бедняку было лгать мне? Кто-то давил на него? Мог ли он сам совершить это преступление?
Прежде всего, его отвратительное логово находилось в непосредственной близости от дома, в котором жил Джон Кинсли с дочерью. У него было предостаточно времени, чтобы наблюдать за тем, когда они приходят, когда уходят, узнать их привычки и распорядок дня. Он наверняка знал, что девочка проходит это место одна лишь в пятницу вечером, по дороге из школы. В это время набережная обычно пустынна.
Теперь я мог мысленно реконструировать сцену.
Джек-Попрошайка выходит из своей берлоги с ножом в руке, оглушает девочку, чтобы она не закричала, отрезает ей руки, оставляет на ее лбу дьявольскую метку и бросает ее в ледяные воды Темзы.
Но зачем он это сделал? Что могло послужить мотивом для столь чудовищного убийства? Если только не для того, чтобы обвинить отца Мэри. Но зачем? Из мести? Чем досадил ему Джон Кинсли?
Однако ничто в прошлом степенного и спокойного вдовца не заслуживало такого наказания.
Я попытался вспомнить лицо попрошайки. Однако видел ли я его на самом деле? Я видел некое существо в лохмотьях, лежащее в отвратительном логове, в мрачной дыре. Лохматая борода закрывала пол лица. Когда я зажег спичку, чтобы разглядеть его черты, он инстинктивно прикрыл глаза рукой. Однако слабого света свечи было недостаточно, чтобы как следует рассмотреть его. В таком случае зачем ему потребовалось закрываться рукой, как не для того, чтобы скрыть черты?
На сотую долю секунды я поймал его взгляд, когда он протянул руку, чтобы схватить монету. Этот испуганный взгляд. Беспокойный, почти одержимый. Чего он боялся? Меня? Боялся, что я его узнаю?
Я достал карточку, относящуюся к «делу о каннибале», и перечел заметки Ватсона по этому поводу.
«Мужчина порезал свою жену на мелкие кусочки и зажарил в камине своей собственной гостиной… Соседи утверждают, что супруги жили в мире и согласии. Никогда не ссорились».
Неужели банкир внезапно стал жертвой безумия, толкнувшего его на убийство?
Я решил вернуться на место преступления и допросить консьержку. Я надеялся, что она еще помнит это дело, несмотря на то, что прошло столько лет.
Старая женщина заверила меня, что ничего не забыла. Это происшествие навсегда останется в ее памяти. Она сказала, что до сих пор не оправилась от шока, вызванного смертью этой пары, которую она так уважала. Когда я проявил несколько наигранное сострадание, она не колеблясь выложила мне все, что знала.
Я слушал ее, опустив голову и скрестив руки, всем своим видом показывая, что я - пожилой господин, внимательный и хорошо воспитанный.
- Нет, мистер Кардвелл не был убийцей. Он был слишком хорош для этого. Впрочем, он всегда был добр ко мне. Всегда вытирал ноги, никогда не шумел и был прекрасно воспитан. Не то что нынешняя молодежь, одни пьяницы и наркоманы!
Я поддакивал ей. Она чувствовала, что ее понимают. И тогда я стал задавать более конкретные вопросы.
- Неужели нельзя было избежать этого несчастья? Как получилось, что в момент драмы никого из слуг не было дома?
- Кардвеллы имели обыкновение в воскресенье во второй половине дня отпускать всех слуг. Это день Господень. Ритуал был неизменным: их слуги выполняли все домашние дела в воскресенье утром, а после полудня, приготовив обед, уходили. Ужинали Кардвеллы одни. По воскресеньям они никуда не выходили. Они считали неприличным для людей их ранга демонстрировать радость жизни в день шабаша. Вы ведь понимаете меня, не так ли?
- Конечно.
- Как правило, вечер они проводили одни. Иногда на чай к ним приходил какой-то друг или родственник.
- Вы не помните, в тот день они принимали кого-нибудь?
- Да. В тот день явился этот мужчина и сообщил мне, что он - дальний кузен мистера Кардвелла. Супруги ожидали его.
- Вы не помните, как он выглядел?
- Помню. Я вижу его так, будто все было вчера. Он был настоящий джентльмен. Немного похож на вас. Я редко ошибаюсь насчет людей.
- Вы сообщили о нем полиции?
Она поджала губы.
- Конечно.
- В какое время пришел этот господин?
- Ровно в пять часов вечера. Я хорошо это помню, потому что в это время всегда пью чай. Поскольку он был очень пунктуален, было совершенно ясно, что этот человек знаком с правилами хорошего тона и…
- Во сколько он ушел?
- Я только что убрала посуду и печенье. Должно быть, около шести часов.
- Вам не показалось, что он торопится? Или что он возбужден?
- О нет! Он даже сказал мне несколько приятных слов и извинился за беспокойство, которое мог причинить мне его воскресный визит.
- Можете описать его более подробно?
- Рост, должно быть, метр семьдесят, скорее худой. Не помню, какого цвета его волосы, он был в шляпе.
- А лицо?
- На самом деле, я не слишком хорошо разглядела его черты. Ворот пальто был высоко поднят, а длинный шарф закрывал нижнюю часть лица. Тогда были сильные морозы.
- А его глаза?
- Я их не видела. На нем были темные очки, вроде тех, что носят от солнца.
- Тогда было очень светло?
- Нет. Было уже поздно и темно. Свет шел только от уличных фонарей, но сквозь туман такой свет никого не мог беспокоить. Я подумала, что у него слабые глаза.
- Он приходил после этого?
- Нет. Это совершенно точно. Я никогда не забываю посетителей.
Я решил взглянуть на место преступления. Может, мне повезет найти какую-нибудь улику, которую пощадило время.
- Можно взглянуть на квартиру?
Консьержка напряглась.
- Не уверена, что это законно.
Я понизил голос и заговорил доверительным тоном:
- Я вам сказал, что действую по приказу самой королевы?
- Я в этом немного сомневаюсь…
Однако эта небольшая ложь вызвала ожидаемый эффект. Старая женщина отнеслась ко мне с уважением, достойным посланника Ее Величества, и тотчас проводила меня в квартиру. Квартира была в безупречном порядке, ничто не напоминало о драме, которая здесь когда-то разыгралась. Я тщательно все осмотрел. Чуда не произошло. Нелепо было надеяться обнаружить здесь что бы то ни было по прошествии стольких лет. Мои слабые надежды нащупать правду отныне целиком зависели от памяти свидетелей тех преступлений. К счастью, у меня осталась точная хроника доктора Ватсона, которая не подвержена ходу времени.
Я попытался подвести итог. Мне показалось, что, сравнивая дела Кинсли и Кардвелла, можно выйти на след.
В деле Кинсли убийство мог совершить странный бродяга. До этого я никогда не рассматривал такую гипотезу, настолько она казалась нелепой и противоречащей фактам. Но на этот раз я был полон решимости рассмотреть все версии.
В деле Кардвелла «дальний кузен» нанес визит паре за несколько часов до убийства. У него был час. За это время он вполне мог подсыпать наркотик в чашки хозяев. Затем он мог выполнить свою отвратительную работу и уйти, при этом не забыв сказать пару ласковых слов консьержке. Очевидно, мужчина нарочно прятал глаза и изменил черты. В точности как Джек-Попрошайка.
Может ли это быть один и тот же человек? Если это так, то в моих руках, возможно, был кончик ниточки.
Следующие несколько месяцев я посвятил тому, что пытался выйти на след этого кузена. Кардвелл давно умер. Я предпринял обширное генеалогическое исследование. Многие члены семьи Кардвелл подходили под описание таинственного посетителя. К счастью, они были живы. Еще месяцы ушли на то, чтобы встретиться с каждым из них. Я проверил их алиби и изучил их жизнь. Вскоре мне стало ясно, что ни один из них не мог совершить преступления. Этот дальний кузен был самозванцем.
Мое убеждение только усилилось.
Я открыл досье на дело Джеймса Барнса, и перечел заметку, составленную Ватсоном: «Пожилой мужчина явился к своим соседям, супружеской паре шестидесяти лет, Эмме и Джеймсу Варне, с которыми он в тот день должен был играть в бридж. Он долго стучал в дверь, без всякого результата. Взволновавшись, он сообщил в полицию, которая нашла старого Джеймса Барнса распростертым в углу комнаты. Его рот был широко раскрыт, будто он собирался закричать, но не произнес ни звука. С ног до головы он был покрыт засохшей кровью. В кровати лежала его жена, или то, что от нее осталось. Стены комнаты были перепачканы кровью, так что было невозможно определить их первоначальный цвет. Тело несчастной было искромсано самым нечеловеческим образом…»
Я встречался с Джеймсом Барнсом после убийства. Он находился в госпитале для душевнобольных. Шок от этого ужасного преступления лишил его разума. Когда его спрашивали о фактах, он только повторял: «Я видел дьявола!» Несчастный ничего не смог мне рассказать.
И снова я решил провести проверочный опрос на месте преступления. Был разгар лета. От Темзы поднимался зловонный запах. Облупившийся дом, в котором жили старые супруги, располагался в самом сердце Лаймхауса. Ничего общего с зажиточным роскошным домом банкира Кардвелла. Мне пришлось переступить груду мусора, над которой жужжали мухи, чтобы подобраться к входной двери. Сторож-великан с лицом скотины встретил меня враждебным ворчанием. Должно быть, до того, как занять это место, он водил медведя. Его руки, мохнатые и грязные, покрывали блестящие от пота мускулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49