Тут был и Адриан – после трагедии Пол поселил его снова в Лендале, теперь он должен был жить у Баттсов и посещать школу, пока Пол не приищет ему места ученика или еще что-нибудь подходящее. Мальчик оказался очень смышленым, и Пол подумывал о том, что он неплохо бы смотрелся юристом. Адриан держался в стороне от остальных, как и следовало, учитывая двусмысленность своего положения, и по возможности стремился оказаться в тени. Но если он был на освещенном пространстве, его глаза, горящие как угольки, непрерывно следили за отцом.
– Итак, Нанетта, завтра ты возвращаешься в Кентдейл, – обратился Пол к бледной девочке в черном. Нанетта вообще представляла собой сочетание только черного и белого – ее волосы темнотой соперничали с ее траурной одеждой, а лицо было бледнее ее белого накрахмаленного чепца. – Ты должна прилежно учиться и упорно трудиться, быть послушной, чтобы стать приличной молодой женщиной. – Нанетта послушно склонила голову, и Пол продолжил более низким тоном: – Через несколько лет тебя уже можно будет выдать замуж. Я полагаю, что твой отец при первой же возможности нашел бы тебе пару. Не опасайся – я исполню за него этот долг. – Он оглядел собравшихся, смотревших на него. – Перед всеми вами я клянусь, что буду отцом детям Джека, и они не будут нуждаться ни в чем. Когда придет время, я обеспечу их надлежащим приданым и найду подходящие пары. Я считаю это своим священным долгом.
Пол перевел глаза на Нанетту, выжидательно смотревшую на него, и несколько виновато улыбнулся.
– Верь мне и отныне считай меня своим отцом, – объявил он. – Джек был моим братом, и я позабочусь о тебе и твоих сестрах.
Она кивнула и, подчиняясь безотчетному импульсу, подошла к нему и обняла, он на мгновение сжал ее в объятиях. В каждом из них жило свое горе, и в этот момент они распознали его друг в друге.
На следующий день сэр Томас Парр с Нанеттой и слугами ускакал по направлению к Кентдейлу, отбыли и другие гости. Теперь Полу нужно было сделать еще одно дело, прежде чем вернуться к нормальной жизни и привыкать к одиночеству. Урсула не была похоронена на Морлэндском кладбище – даже при всей любви к ней Пол не мог так оскорбить родовую честь. Он похоронил ее в тихом уголке кладбища при Св. Троице и завалил могилу цветами, которые в народе называли медвежьими ушками.
Но память о ней в доме, хозяйкой которого она могла бы стать, сложись жизнь иначе, должна была остаться. Пол призвал каменщика и дал ему соответствующие инструкции. Удивленный каменщик повиновался – не его дело задавать вопросы, а если к тому же приказывал мастер Пол-француз Морлэнд, он обязан был исполнить приказ. Поэтому в стене часовни, около которой Пол обычно становился на молитву, был вырезан силуэт медведицы – маленький, чтобы не нарушить другие обеты. Но теперь, когда Пол сидел, слушая слова мессы, или был погружен в молитву, его пальцы могли гладить барельеф в стене, как некогда он гладил живую женщину. Больше ничто не могло заполнить образовавшуюся в его душе пустоту.
Главный зал замка был переполнен, в нем стоял густой запах немытого человеческого тела, так как на заседании манориального суда присутствовали все арендаторы и слуги. Пол относился к своим сеньориальным обязанностям весьма серьезно, в отличие от южан, которые, говорят, уже не придерживались старых феодальных традиций, и сеньориальная система уходила в прошлое. Северяне гордились тем, что поддерживают старый порядок, и даже хвалились хорошими отношениями со своим сеньором.
Правда, большинство крестьян в Морлэнде были свободными – в поместье осталось только двое настоящих крепостных, два старика-брата, жившие в хижине на краю выпаса. Они никогда не были женаты, и соседи считали их немного... простоватыми, крестьяне их называли «аборигенами». Никто не знал, сколько им лет, никто не помнил их родителей, они стали просто частью пейзажа.
Большинство крестьян были добровольными арендаторами и испольщиками, и было даже несколько контрактников, обрабатывавших полоски земли в Шоузе и Уотермиле, появившихся совсем недавно, так как эти части имения управлялись по-современному. Остальные крестьяне не любили и презирали их за то, что их арендная плата была фиксированной и не могла повышаться, они были как бы привилегированным сословием, чуть ли не иностранцами, плодами южных веяний, чужаками. Это враждебное отношение заставляло их держаться вместе, что, в свою очередь, еще более отделяло их от остальных.
Пол начал с финансовых тяжб, так как ему всегда хотелось пораньше освободиться от денежных проблем, прежде чем приступать к чему-то более серьезному, что могло бы затронуть независимость этих йоркширцев и вызвать их гнев. Были собраны налоги и рента, мельничный сбор, плата за освобождение от барщины, которое Пол давал время от времени, хотя и не слишком часто, брачные и похоронные сборы, плата за использование незанятой земли. Как всегда, арендаторы стали обмениваться этими наделами, так как становилось все более модным соединять их в один большой участок, который можно было обрабатывать сразу, не бегая туда-сюда несколько миль. Пол ничего не имел против взаимных уступок наделов, так как при этом взимался налог, уплачиваемый ему. Сколько бы наделов ни было у одного человека, все равно то, Что ему сеять и обрабатывать, определялось на зимнем заседании суда, так что Полу пока до этого не было дела.
После того как с финансами было покончено и деньги собраны и спрятаны в казну управляющим, настало время для выслушивания ссор, дрязг и жалоб, но сначала Пол решил сделать одно приятное объявление. Он положил руку на плечо сидевшего рядом и слушавшего разбор дел – когда-нибудь ему самому придется заниматься этим – Эмиаса и объявил:
– Друзья, все вы знаете моего сына Эмиаса. – Последовал шепоток одобрения и согласия – все они знали хозяйского сына Эмиаса, недавно вернувшегося от двора великого кардинала Вулси, и гордились им. Отлично сложенный золотоволосый красивый парень выглядел и вел себя как настоящий дворянин. – Я счастлив сообщить вам, что мой сын уже два года как помолвлен, а теперь собирается вступить в брак с юной леди – миссис Елизаветой Норис, племянницей герцога Норфолка, отдаленной родственницей нашего повелителя, короля Англии.
Толпа разразилась приветственными воплями и криками радости.
– А потому мне доставит удовольствие, мои преданные подданные, пригласить вас вместе с вашими домочадцами к себе, на брачный пир, где будет вдосталь эля, мяса и всяких сладостей, танцы на лугу и прочие развлечения. Все вы приглашаетесь на этот пир.
– Благословит вас Господь, мастер! – воскликнул стоявший неподалеку старик. – И молодого мастера тоже!
Эмиас улыбнулся, ему было приятно это восхищение толпы. Пол тоже довольно кивнул: конечно, ему никогда не снискать такой любви, как Джеку, но за последние два года его отношения с крестьянами улучшились. Он никогда не был запанибрата с крестьянами, но теперь крестьяне, всегда уважавшие его как справедливого господина, начали отмечать появившуюся мягкость, он стал более доступен и склонен к мужской дружбе, чего раньше за ним не замечали. Многие из них считали, что он должен жениться снова, поскольку, как бы замечателен ни был мастер Эмиас, негоже наследству столь богатого господина «висеть» только на такой тонкой ниточке, как единственный сын (конечно, была еще и дочь, прелестная мисс Маргарет, и еще дитя любви, проживающее у Баттсов, о котором им не следовало знать). Им приходила на ум аналогия с королем, у которого была всего одна дочь, так как после ее рождения у бедной королевы случился еще один выкидыш и мертворожденный. Но хозяин поместья не подавал никаких поводов говорить о близкой свадьбе, и в детской жили только три девочки – Маргарет, Кэтрин и Джейн.
После этого объявления Пол приступил к разбору местных дел, выслушивал требования, фиксировал рождения и смерти, одобрял браки и улаживал споры – особенно много было последних, так как йоркширцы слыли упрямцами и спорщиками. То один крестьянин требовал от другого возмещения убытков, то женщина жаловалась на соседку, укравшую у нее кур, то одна семья обвиняла другую в порче источника для питьевой воды. Одного пришлось наказать за браконьерство, другую – за непосещение церкви в воскресенье (это, конечно, скорее дело самой церкви, но часто такие поступки разбирались и феодалами, более заинтересованными в поведении своих крестьян), еще пришлось наказать одну семью за то, что они подбросили новорожденного младенца соседям.
Пол терпеливо и внимательно выслушивал эти сбивчивые и невнятные обвинения и оправдания, и в целом люди остались довольны его судом. Эмиас скучал, он весь извертелся на стуле, поэтому, когда суд был закрыт и все разошлись, Полу пришлось строго выговорить ему за это.
– Нельзя относиться легкомысленно К их ссорам, сын. Если они не будут видеть в тебе источник правосудия, они будут не так преданы тебе. Они не придут к тебе просить защиты, если будут считать тебя легкомысленным, невнимательным и поспешным в решениях. Помни, они – твои подданные, и ты имеешь перед ними обязательства, как и они перед тобой. – Он вспомнил слова дядюшки Ричарда о королевском долге, произнесенные как-то за семейным обедом, и был доволен, когда Эмиас в ответ спросил его:
– Мои подданные? Ты говоришь так, словно я буду их королем.
– И ты им будешь, в некотором смысле. Отношения между господином и его крестьянами сродни отношениям между королем и его подданными. На этом стоит весь наш мир – если эти отношения разрушатся, то нарушатся и отношения короля и народа, и в один прекрасный день весь этот мир рухнет. Ты должен быть справедливым королем и слугой своего народа, Эмиас.
– Да, папа, – ответил юноша, думая про себя: «Если бы я был королем, то я бы заставил их служить мне и подчиняться, иначе бы они живо узнали тяжесть моего гнева».
Они уже выходили из зала, направляясь к управляющему, как вдруг во дворе послышался стук копыт, и слуга объявил о прибытии Джона Баттса.
– Бог в помощь, кузен, – приветствовал вошедший Пола, стягивая на ходу перчатки для верховой езды. Перед ним бежали его собаки, рыча на морлэндских псов, сгрудившихся у камина, и окружая принявшего боевую стойку Джеспера, не отступившего, как и полагается вожаку, со своего поста.
– Приветствую тебя, Джон, – ответил Пол, шагая ему навстречу с протянутой рукой. – Не знал, что ты уже вернулся из Лондона.
– Я только что с южного тракта и даже не заезжал домой, решил, что раз уж я проезжаю мимо, надо навестить тебя. Как домашние? Эмиас, ты отлично выглядишь. Как девочки?
– Все здоровы, спасибо. Эмиас, ступай принеси нам вина и скажи там на кухне, чтобы они приготовили поесть.
– Порцию эля, чтобы промочить горло, вот и все. Мне нужно сразу отправляться домой.
Пол кивнул Эмиасу, и тот отправился искать дворецкого. Юноша делал это с показным радушием, но про себя подумал, что, как наследник Морлэнда, он более важная персона, чем этот Джон Баттс, и не должен был бы обслуживать его. Эмиас любил быть в центре внимания.
– Ну, кузен, что новенького в Лондоне? – спросил Пол Джона, когда Эмиас удалился.
Мужчины отошли к камину и там встали друг против друга, прислонившись к каминному дымоходу. Они были полной противоположностью друг друга: Баттс – низенький, худой и светловолосый человечек с острым носом, одетый в кожаные ботфорты, меховые бриджи и кожаный жилет поверх пропотевшей за время скачки рубашки, а Пол – красивый, черноволосый гигант в роскошном фиолетовом бархатном кафтане, сквозь разрезы в рукавах виднелась великолепная льняная сорочка, костюм был оторочен волчьим мехом, а на длинных черных кудрях лежала фиолетовая шапочка с серыми перьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– Итак, Нанетта, завтра ты возвращаешься в Кентдейл, – обратился Пол к бледной девочке в черном. Нанетта вообще представляла собой сочетание только черного и белого – ее волосы темнотой соперничали с ее траурной одеждой, а лицо было бледнее ее белого накрахмаленного чепца. – Ты должна прилежно учиться и упорно трудиться, быть послушной, чтобы стать приличной молодой женщиной. – Нанетта послушно склонила голову, и Пол продолжил более низким тоном: – Через несколько лет тебя уже можно будет выдать замуж. Я полагаю, что твой отец при первой же возможности нашел бы тебе пару. Не опасайся – я исполню за него этот долг. – Он оглядел собравшихся, смотревших на него. – Перед всеми вами я клянусь, что буду отцом детям Джека, и они не будут нуждаться ни в чем. Когда придет время, я обеспечу их надлежащим приданым и найду подходящие пары. Я считаю это своим священным долгом.
Пол перевел глаза на Нанетту, выжидательно смотревшую на него, и несколько виновато улыбнулся.
– Верь мне и отныне считай меня своим отцом, – объявил он. – Джек был моим братом, и я позабочусь о тебе и твоих сестрах.
Она кивнула и, подчиняясь безотчетному импульсу, подошла к нему и обняла, он на мгновение сжал ее в объятиях. В каждом из них жило свое горе, и в этот момент они распознали его друг в друге.
На следующий день сэр Томас Парр с Нанеттой и слугами ускакал по направлению к Кентдейлу, отбыли и другие гости. Теперь Полу нужно было сделать еще одно дело, прежде чем вернуться к нормальной жизни и привыкать к одиночеству. Урсула не была похоронена на Морлэндском кладбище – даже при всей любви к ней Пол не мог так оскорбить родовую честь. Он похоронил ее в тихом уголке кладбища при Св. Троице и завалил могилу цветами, которые в народе называли медвежьими ушками.
Но память о ней в доме, хозяйкой которого она могла бы стать, сложись жизнь иначе, должна была остаться. Пол призвал каменщика и дал ему соответствующие инструкции. Удивленный каменщик повиновался – не его дело задавать вопросы, а если к тому же приказывал мастер Пол-француз Морлэнд, он обязан был исполнить приказ. Поэтому в стене часовни, около которой Пол обычно становился на молитву, был вырезан силуэт медведицы – маленький, чтобы не нарушить другие обеты. Но теперь, когда Пол сидел, слушая слова мессы, или был погружен в молитву, его пальцы могли гладить барельеф в стене, как некогда он гладил живую женщину. Больше ничто не могло заполнить образовавшуюся в его душе пустоту.
Главный зал замка был переполнен, в нем стоял густой запах немытого человеческого тела, так как на заседании манориального суда присутствовали все арендаторы и слуги. Пол относился к своим сеньориальным обязанностям весьма серьезно, в отличие от южан, которые, говорят, уже не придерживались старых феодальных традиций, и сеньориальная система уходила в прошлое. Северяне гордились тем, что поддерживают старый порядок, и даже хвалились хорошими отношениями со своим сеньором.
Правда, большинство крестьян в Морлэнде были свободными – в поместье осталось только двое настоящих крепостных, два старика-брата, жившие в хижине на краю выпаса. Они никогда не были женаты, и соседи считали их немного... простоватыми, крестьяне их называли «аборигенами». Никто не знал, сколько им лет, никто не помнил их родителей, они стали просто частью пейзажа.
Большинство крестьян были добровольными арендаторами и испольщиками, и было даже несколько контрактников, обрабатывавших полоски земли в Шоузе и Уотермиле, появившихся совсем недавно, так как эти части имения управлялись по-современному. Остальные крестьяне не любили и презирали их за то, что их арендная плата была фиксированной и не могла повышаться, они были как бы привилегированным сословием, чуть ли не иностранцами, плодами южных веяний, чужаками. Это враждебное отношение заставляло их держаться вместе, что, в свою очередь, еще более отделяло их от остальных.
Пол начал с финансовых тяжб, так как ему всегда хотелось пораньше освободиться от денежных проблем, прежде чем приступать к чему-то более серьезному, что могло бы затронуть независимость этих йоркширцев и вызвать их гнев. Были собраны налоги и рента, мельничный сбор, плата за освобождение от барщины, которое Пол давал время от времени, хотя и не слишком часто, брачные и похоронные сборы, плата за использование незанятой земли. Как всегда, арендаторы стали обмениваться этими наделами, так как становилось все более модным соединять их в один большой участок, который можно было обрабатывать сразу, не бегая туда-сюда несколько миль. Пол ничего не имел против взаимных уступок наделов, так как при этом взимался налог, уплачиваемый ему. Сколько бы наделов ни было у одного человека, все равно то, Что ему сеять и обрабатывать, определялось на зимнем заседании суда, так что Полу пока до этого не было дела.
После того как с финансами было покончено и деньги собраны и спрятаны в казну управляющим, настало время для выслушивания ссор, дрязг и жалоб, но сначала Пол решил сделать одно приятное объявление. Он положил руку на плечо сидевшего рядом и слушавшего разбор дел – когда-нибудь ему самому придется заниматься этим – Эмиаса и объявил:
– Друзья, все вы знаете моего сына Эмиаса. – Последовал шепоток одобрения и согласия – все они знали хозяйского сына Эмиаса, недавно вернувшегося от двора великого кардинала Вулси, и гордились им. Отлично сложенный золотоволосый красивый парень выглядел и вел себя как настоящий дворянин. – Я счастлив сообщить вам, что мой сын уже два года как помолвлен, а теперь собирается вступить в брак с юной леди – миссис Елизаветой Норис, племянницей герцога Норфолка, отдаленной родственницей нашего повелителя, короля Англии.
Толпа разразилась приветственными воплями и криками радости.
– А потому мне доставит удовольствие, мои преданные подданные, пригласить вас вместе с вашими домочадцами к себе, на брачный пир, где будет вдосталь эля, мяса и всяких сладостей, танцы на лугу и прочие развлечения. Все вы приглашаетесь на этот пир.
– Благословит вас Господь, мастер! – воскликнул стоявший неподалеку старик. – И молодого мастера тоже!
Эмиас улыбнулся, ему было приятно это восхищение толпы. Пол тоже довольно кивнул: конечно, ему никогда не снискать такой любви, как Джеку, но за последние два года его отношения с крестьянами улучшились. Он никогда не был запанибрата с крестьянами, но теперь крестьяне, всегда уважавшие его как справедливого господина, начали отмечать появившуюся мягкость, он стал более доступен и склонен к мужской дружбе, чего раньше за ним не замечали. Многие из них считали, что он должен жениться снова, поскольку, как бы замечателен ни был мастер Эмиас, негоже наследству столь богатого господина «висеть» только на такой тонкой ниточке, как единственный сын (конечно, была еще и дочь, прелестная мисс Маргарет, и еще дитя любви, проживающее у Баттсов, о котором им не следовало знать). Им приходила на ум аналогия с королем, у которого была всего одна дочь, так как после ее рождения у бедной королевы случился еще один выкидыш и мертворожденный. Но хозяин поместья не подавал никаких поводов говорить о близкой свадьбе, и в детской жили только три девочки – Маргарет, Кэтрин и Джейн.
После этого объявления Пол приступил к разбору местных дел, выслушивал требования, фиксировал рождения и смерти, одобрял браки и улаживал споры – особенно много было последних, так как йоркширцы слыли упрямцами и спорщиками. То один крестьянин требовал от другого возмещения убытков, то женщина жаловалась на соседку, укравшую у нее кур, то одна семья обвиняла другую в порче источника для питьевой воды. Одного пришлось наказать за браконьерство, другую – за непосещение церкви в воскресенье (это, конечно, скорее дело самой церкви, но часто такие поступки разбирались и феодалами, более заинтересованными в поведении своих крестьян), еще пришлось наказать одну семью за то, что они подбросили новорожденного младенца соседям.
Пол терпеливо и внимательно выслушивал эти сбивчивые и невнятные обвинения и оправдания, и в целом люди остались довольны его судом. Эмиас скучал, он весь извертелся на стуле, поэтому, когда суд был закрыт и все разошлись, Полу пришлось строго выговорить ему за это.
– Нельзя относиться легкомысленно К их ссорам, сын. Если они не будут видеть в тебе источник правосудия, они будут не так преданы тебе. Они не придут к тебе просить защиты, если будут считать тебя легкомысленным, невнимательным и поспешным в решениях. Помни, они – твои подданные, и ты имеешь перед ними обязательства, как и они перед тобой. – Он вспомнил слова дядюшки Ричарда о королевском долге, произнесенные как-то за семейным обедом, и был доволен, когда Эмиас в ответ спросил его:
– Мои подданные? Ты говоришь так, словно я буду их королем.
– И ты им будешь, в некотором смысле. Отношения между господином и его крестьянами сродни отношениям между королем и его подданными. На этом стоит весь наш мир – если эти отношения разрушатся, то нарушатся и отношения короля и народа, и в один прекрасный день весь этот мир рухнет. Ты должен быть справедливым королем и слугой своего народа, Эмиас.
– Да, папа, – ответил юноша, думая про себя: «Если бы я был королем, то я бы заставил их служить мне и подчиняться, иначе бы они живо узнали тяжесть моего гнева».
Они уже выходили из зала, направляясь к управляющему, как вдруг во дворе послышался стук копыт, и слуга объявил о прибытии Джона Баттса.
– Бог в помощь, кузен, – приветствовал вошедший Пола, стягивая на ходу перчатки для верховой езды. Перед ним бежали его собаки, рыча на морлэндских псов, сгрудившихся у камина, и окружая принявшего боевую стойку Джеспера, не отступившего, как и полагается вожаку, со своего поста.
– Приветствую тебя, Джон, – ответил Пол, шагая ему навстречу с протянутой рукой. – Не знал, что ты уже вернулся из Лондона.
– Я только что с южного тракта и даже не заезжал домой, решил, что раз уж я проезжаю мимо, надо навестить тебя. Как домашние? Эмиас, ты отлично выглядишь. Как девочки?
– Все здоровы, спасибо. Эмиас, ступай принеси нам вина и скажи там на кухне, чтобы они приготовили поесть.
– Порцию эля, чтобы промочить горло, вот и все. Мне нужно сразу отправляться домой.
Пол кивнул Эмиасу, и тот отправился искать дворецкого. Юноша делал это с показным радушием, но про себя подумал, что, как наследник Морлэнда, он более важная персона, чем этот Джон Баттс, и не должен был бы обслуживать его. Эмиас любил быть в центре внимания.
– Ну, кузен, что новенького в Лондоне? – спросил Пол Джона, когда Эмиас удалился.
Мужчины отошли к камину и там встали друг против друга, прислонившись к каминному дымоходу. Они были полной противоположностью друг друга: Баттс – низенький, худой и светловолосый человечек с острым носом, одетый в кожаные ботфорты, меховые бриджи и кожаный жилет поверх пропотевшей за время скачки рубашки, а Пол – красивый, черноволосый гигант в роскошном фиолетовом бархатном кафтане, сквозь разрезы в рукавах виднелась великолепная льняная сорочка, костюм был оторочен волчьим мехом, а на длинных черных кудрях лежала фиолетовая шапочка с серыми перьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78