Протянув руку, он приподнял один из шелковистых локонов Хиро и нежно погладил его.
– Ты прекрасна, – выговорил он, наконец. – Я вообще-то не это собирался сказать, но теперь, когда я смотрю на тебя, мне трудно подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
Хиро слегка кивнула.
– Я знаю.
– Знаешь? В самом деле? Хиро, а ты поймешь, если я признаюсь тебе, что мне как-то невесело, хоть счастье и переполняет сейчас все мое существо? Я чувствую… у меня довольно мрачно на душе и… страшно. Нет-нет, не страшно, но только… – он беспомощно пытался найти нужное слово, но не мог.
Хиро снова заговорила;
– Я знаю.
Кит внимательно изучил ее лицо.
– Да, ты знаешь, – подтвердил он, наконец, и это, кажется, успокоило его. Улыбнувшись уже более раскованно, Кит добавил: – Сегодня ты невеста. Какое прекрасное слово, но всегда ли оно было таким или это ты сделала его прекрасным? А ты, кстати, не танцевала на своей свадьбе.
– Я никогда и не танцую на свадьбах, – отозвалась она, с удивлением наблюдая за выражением его лица.
– А невеста должна танцевать на собственной свадьбе. Да-да, ты должна потанцевать, хотя бы раз.
Кит обнял Хиро за талию, а она положила руки ему на плечи. Слегка приподняв ее, Кит в величавом танце заскользил по полу, неся Хиро по воздуху и чуть слышно напевая, так тихо, что мелодия терялась в нежных тенях спальни. Она доверчиво прижалась к нему, качаясь, когда качался он. Хиро не отрывала от него глаз, а когда Кит увидел, что их выражение с каждым мигом меняется, он, не переставая танцевать, добрался до края кровати и нежно опустил на нее жену.
Он посмотрел на нее сверху вниз, изучая ее лицо, а потом негромко сказал:
– Не печалься. Печаль больше подходит для конца, а это – начало.
Кит оставил ее на минуту, чтобы задуть все свечи, кроме одной – той, что была в изголовье кровати. И тени сразу же сгустились и поползли вперед, и огромная комната съежилась до круга медового света, в котором лежала она, а белый единорог скрылся в этой темноте.
Шоуз был старым, темным, сырым и неудобным домом, построенным еще в те дни, когда-то и дело трубили сигнал тревоги и жизнь человека могла зависеть от того, насколько малы его окна и прочны стены. На протяжении полутора веков этот дом принадлежал Библейским Морлэндам, а его преуспевающие хозяева так много времени проводили в море и так мало – дома, что для усовершенствования старого здания не делалось почти ничего. Алетея Чэпем, мать Руфи, распорядилась, чтобы оконные проемы застеклили, а дымовые трубы перестроили, но когда она и Неемия с интервалом в несколько месяцев умерли, близнецы, Зафания и Захария, находились в морском плавании, поэтому все нововведения на этом и закончились.
Служанка Эллен с радостью оставила этот дом, вместе со своей молодой хозяйкой, сменив его на пышность и комфорт Морлэнда, но когда от Зафании пришло письмо, содержавшее кое-какие указания для управляющего, Эллен поспешно вызвалась сходить в Шоуз и все передать. Ее хозяйки в ней не нуждались: Руфь отправилась на соколиную охоту, а Нелл помогала Мэри-Эстер сортировать белье для ежегодной стирки. А денек для прогулки был просто замечательный. Впрочем, куда убедительнее всех этих причин послужило то, что как раз расположения этого управляющего, Перри, Эллен и домогалась вот уже два года, надеясь вскорости поставить перед ним вопрос ребром.
Мэри-Эстер спросила Эллен, не желает ли она слегка отклониться от своего пути и передать также сообщение судье в Твелвтриз.
– Я понимаю, что это продлит твое путешествие, – сказала она извиняющимся тоном. – Может быть, тебе лучше поехать верхом? Не хочешь взять нашего мула?
– Нет, мадам, – быстро ответила Эллен. Еще бы: у этого мула был ужасно вздорный нрав. – Не так уж я и привередлива, как кажется. Тут всего-то пара шагов туда, пара – обратно.
Прогулка и впрямь оказалась приятной. На полях было тихо: большинство мужчин находились на торфянике или отправились к воротам Тен Торнз, где были сооружены два загона для клеймения овец. И все же время от времени она проходила мимо работавших мужчин или молодых женщин, присматривавших за коровами, и это, конечно, было достаточным поводом, чтобы остановиться и поболтать. Сама Эллен была родом из Шоуза и знала там каждого вплоть до самых городских стен.
В Твелвтриз она поинтересовалась, где ей найти судью, на что ей ответили, что он, мол, находится на конском выгуле при доме «вместе с молодым хозяином», и с помощью этой путеводной нити Эллен вскоре добралась до нужного места. У ограды выгула толпилось множество конюхов и прочих слуг – да, по сути дела, все, в ком не было крайней нужды в доме, – и глаза всех собравшихся были устремлены на истоптанную грязную середину огороженного выгула, где Кит энергично сражался с жеребцом Обероном. Шерсть коня потемнела от пота и пыли, а грудь его была белой от взмыленной пены, но животное еще и не думало сдаваться. Как раз в тот момент, когда подошла Эллен, Оберон вновь сбросил своего хозяина на землю, и по толпе зрителей пронесся сочувственный вздох. Кит тяжело поднялся на ноги, сразу было видно, что ему много раз уже довелось близко пообщаться с этой жесткой, плотно утрамбованной землей.
Пока Оберон рысцой вертелся вокруг этого пятачка, вздернув голову и выкатив побелевшие глаза в сторону Кита, который упрямо и терпеливо шел за ним по пятам, выжидая новой возможности вцепиться в болтающийся повод, стоявший рядышком с Эллен конюх сказал:
– Да, скоро ему придется уступить, не хочется, а придется.
– Кому? – спросила Эллен. – Коню или хозяину?
Конюх угрюмо посмотрел на нее.
– Я-то знаю, кто уступит первым, только вот когда же это кончится-то? Этот хозяин-то не пользуется ни кнутом, ни стрекалом, ни стреножить жеребца, понимаешь ли, не желает, ни жилу пережать… И еще никого, видишь ли, не подпускает помочь себе.
Эллен уставилась на него в изумлении.
– Так как же он тогда собирается сломить его? – спросила она.
Конюх посмотрел на нее мрачнее прежнего.
– Он говорит, что и так с ним справится. Говорит, что не станет ломать его норов, а умаслит его любовью. А если, говорит, этот конь не пожелает его по доброй воле, то и ему он совсем не нужен. Да уж, тут никакого терпения не хватит… Я-то хорошо знаю, кто вбивает эти мысли в голову хозяину, а много ли радости это ей принесет, когда она овдовеет из-за такого упрямства, а?
Эллен внимательно следила, как Кит настигает Оберона и останавливает его, успокаивая. На этот раз передние ноги жеребца задрожали, Эллен увидела, что уши Оберона как бы поползли в стороны – в этаком жесте готовности к компромиссу. Покорить коня любовью? Что ж, это вполне соответствовало тому, что знала Эллен о молодом хозяине.
– Ну, – сказала она, – ведь в конце концов ее-то он покорил любовью и мягкостью, а уж у нее норову, что у любой лошади.
Конюх скептически посмотрел на нее.
– Кого это «ее»? Хромоножку-то? – Так местные слуги между собой именовали маленькую хромую Хиро, впрочем, совсем беззлобно. – Да, только женщина – это дело одно, а вот неоскопленный жеребец – совсем другое. Хотя, спроси кто у меня, так я бы ответил, что их обоих время от времени неплохо бы попотчевать кнутом, а не то рано или поздно на них соль выступит. А этот-то, твой, еще не купил тебе столовые ножи к свадьбе, а?
Эллен ухмыльнулась.
– Нет пока… только ведь я еще ему и не говорила, что он должен на мне жениться.
Она по-прежнему наблюдала за Китом. А тот уже, приласкав и успокоив огромного жеребца, ухватился за седло и изготовился снова вскочить в него. И тогда, чувствуя, что ей больше не хочется видеть, как Кит больно стукнется о землю, Эллен спросила у своего соседа, где ей найти судью, чтобы передать ему весточку, и отправилась своей дорогой.
Бредя в сторону Шоуза, она размышляла над странными обстоятельствами женитьбы Кита на Хиро. Кит, который легко мог бы заполучить себе любую, кого бы только ни пожелал, да и все ведь ожидали, что женится он на чьей-нибудь богатой наследнице. И вдруг Хиро, эта Хромоножка, у которой и приданого-то никакого не было, кроме кучки этих убогих старых домишек на Северной улице. Ничего себе парочка! Ее-то отец с матерью, понятное дело, до сих пор лелеяли надежды на имение Гамильтонов, что в Шотландии, и вот уж неделя, как они сами укатили в Шотландию, чтобы собственными персонами появиться на суде, когда будут рассматривать их дело. Только ни единая душа по-настоящему не верила в то, что их надежды сбудутся, а уж Хиро – меньше всех.
А потом еще эта печальная история, размолвка Хиро с ее братом. Любовь близнецов друг к другу и их неразлучность с самого раннего детства стали легендой во всей округе, и вот теперь, извольте – Гамиль так странно уехал с глаз долой, никогда не появляется рядом со своей сестрой, отказывается встречаться с ней и даже отвечать на те письма, которые она с такой преданностью ему посылает, моля о его любви. А самым-то странным из всего этого было то, что Гамилю пришлось отправиться жить со своей кузиной, с Сабиной, которая прежде считала, что он, как и все ее прочие родственники, тайно замышляет отобрать у нее Уотермилл. Но вообще-то, думала Эллен, проворно идя своей дорогой, всем хорошо было известно, что эта Сабина бешеная, словно мартовский заяц, вроде своего братца, покойного бедняжки Энтони, упокой Господь его душу! И даже другой ее братец, Эндаймион, ну тот, что пропал в море, он ведь тоже всегда был со странностями, как теперь каждый припомнит, кого ни спроси. Да и вся эта порода Чэпемов была несколько сумасшедшей, ведь правду же говорили, что у них дурная кровь. И хотя Эллен толком никогда не слыхала всю эту историю, она бы совсем не удивилась, если бы так оно и оказалось. Они же там все женятся на своих двоюродных сестрах, впрочем, Бог с ними: добродетельным католикам виднее, что делать…
Ее размышления резко оборвались, когда она добралась до прямоугольного серого здания Шоуза и увидела Зефира, привязанного к кольцу в стене дома. Мгновенная догадка и короткий осмотр привели ее к Руфи, сидевшей в самом темном уголке мрачной и унылой часовни и тупо уставившейся в пространство. Эллен снова заметила, какой бледной и худой стала ее молодая госпожа.
– Хм-хм… мисс, ну что же вы тут сидите одна-одинешенька в такой темнотище? – спросила она с грубоватым сочувствием. – А денек-то такой славный, и как же это только вы не порхаете по полям со своим кречетом? Никакого добра не будет, если так вот сидеть.
Но Руфь, подняв взгляд на служанку, спросила:
– Эллен, а не вернуться ли нам в Шоуз?
– Мне совсем не нравится ваша затея, мисс, – отважно ответила Эллен. – Как же это – жить в сыром старом доме, когда вон там стоит такой замечательный большой дом? Как вам в голову могла прийти такая мысль?
– Это не фантазия, – строго оборвала ее Руфь. – И тебе тоже придется задуматься над этим. Завтра я собираюсь поговорить с Малахией, и на этой неделе мы вернемся домой. Он уже достаточно взрослый, и в конце концов это его дом. А что касается сырости и ветхости… что ж, когда-то, Эллен, он был для тебя достаточно хорош, пока ты не стала чересчур уж нежной и привередливой. Но если он теперь не устраивает тебя, то можешь поискать себе другую госпожу, ибо вот этой угодно вернуться в тот дом, откуда она родом.
– Уж больно суровые речи для молодой леди вы ведете… – начала было Эллен, но Руфь яростно оборвала ее:
– Я не могу там больше жить! Не могу больше переносить этого. Я возвращаюсь домой, ибо там мне не на что больше надеяться, а дома у меня будет покой и любовь моего племянника. Итак, Эллен, ты едешь со мной или нет?
Эллен решила отказаться от дальнейших претензий, которых хозяйка все равно бы не приняла.
– Я поеду с вами куда угодно, – смиренно заверила она Руфь, а потом, сочувственно посмотрев на девушку, этак небрежно спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Ты прекрасна, – выговорил он, наконец. – Я вообще-то не это собирался сказать, но теперь, когда я смотрю на тебя, мне трудно подобрать слова, чтобы выразить свои чувства.
Хиро слегка кивнула.
– Я знаю.
– Знаешь? В самом деле? Хиро, а ты поймешь, если я признаюсь тебе, что мне как-то невесело, хоть счастье и переполняет сейчас все мое существо? Я чувствую… у меня довольно мрачно на душе и… страшно. Нет-нет, не страшно, но только… – он беспомощно пытался найти нужное слово, но не мог.
Хиро снова заговорила;
– Я знаю.
Кит внимательно изучил ее лицо.
– Да, ты знаешь, – подтвердил он, наконец, и это, кажется, успокоило его. Улыбнувшись уже более раскованно, Кит добавил: – Сегодня ты невеста. Какое прекрасное слово, но всегда ли оно было таким или это ты сделала его прекрасным? А ты, кстати, не танцевала на своей свадьбе.
– Я никогда и не танцую на свадьбах, – отозвалась она, с удивлением наблюдая за выражением его лица.
– А невеста должна танцевать на собственной свадьбе. Да-да, ты должна потанцевать, хотя бы раз.
Кит обнял Хиро за талию, а она положила руки ему на плечи. Слегка приподняв ее, Кит в величавом танце заскользил по полу, неся Хиро по воздуху и чуть слышно напевая, так тихо, что мелодия терялась в нежных тенях спальни. Она доверчиво прижалась к нему, качаясь, когда качался он. Хиро не отрывала от него глаз, а когда Кит увидел, что их выражение с каждым мигом меняется, он, не переставая танцевать, добрался до края кровати и нежно опустил на нее жену.
Он посмотрел на нее сверху вниз, изучая ее лицо, а потом негромко сказал:
– Не печалься. Печаль больше подходит для конца, а это – начало.
Кит оставил ее на минуту, чтобы задуть все свечи, кроме одной – той, что была в изголовье кровати. И тени сразу же сгустились и поползли вперед, и огромная комната съежилась до круга медового света, в котором лежала она, а белый единорог скрылся в этой темноте.
Шоуз был старым, темным, сырым и неудобным домом, построенным еще в те дни, когда-то и дело трубили сигнал тревоги и жизнь человека могла зависеть от того, насколько малы его окна и прочны стены. На протяжении полутора веков этот дом принадлежал Библейским Морлэндам, а его преуспевающие хозяева так много времени проводили в море и так мало – дома, что для усовершенствования старого здания не делалось почти ничего. Алетея Чэпем, мать Руфи, распорядилась, чтобы оконные проемы застеклили, а дымовые трубы перестроили, но когда она и Неемия с интервалом в несколько месяцев умерли, близнецы, Зафания и Захария, находились в морском плавании, поэтому все нововведения на этом и закончились.
Служанка Эллен с радостью оставила этот дом, вместе со своей молодой хозяйкой, сменив его на пышность и комфорт Морлэнда, но когда от Зафании пришло письмо, содержавшее кое-какие указания для управляющего, Эллен поспешно вызвалась сходить в Шоуз и все передать. Ее хозяйки в ней не нуждались: Руфь отправилась на соколиную охоту, а Нелл помогала Мэри-Эстер сортировать белье для ежегодной стирки. А денек для прогулки был просто замечательный. Впрочем, куда убедительнее всех этих причин послужило то, что как раз расположения этого управляющего, Перри, Эллен и домогалась вот уже два года, надеясь вскорости поставить перед ним вопрос ребром.
Мэри-Эстер спросила Эллен, не желает ли она слегка отклониться от своего пути и передать также сообщение судье в Твелвтриз.
– Я понимаю, что это продлит твое путешествие, – сказала она извиняющимся тоном. – Может быть, тебе лучше поехать верхом? Не хочешь взять нашего мула?
– Нет, мадам, – быстро ответила Эллен. Еще бы: у этого мула был ужасно вздорный нрав. – Не так уж я и привередлива, как кажется. Тут всего-то пара шагов туда, пара – обратно.
Прогулка и впрямь оказалась приятной. На полях было тихо: большинство мужчин находились на торфянике или отправились к воротам Тен Торнз, где были сооружены два загона для клеймения овец. И все же время от времени она проходила мимо работавших мужчин или молодых женщин, присматривавших за коровами, и это, конечно, было достаточным поводом, чтобы остановиться и поболтать. Сама Эллен была родом из Шоуза и знала там каждого вплоть до самых городских стен.
В Твелвтриз она поинтересовалась, где ей найти судью, на что ей ответили, что он, мол, находится на конском выгуле при доме «вместе с молодым хозяином», и с помощью этой путеводной нити Эллен вскоре добралась до нужного места. У ограды выгула толпилось множество конюхов и прочих слуг – да, по сути дела, все, в ком не было крайней нужды в доме, – и глаза всех собравшихся были устремлены на истоптанную грязную середину огороженного выгула, где Кит энергично сражался с жеребцом Обероном. Шерсть коня потемнела от пота и пыли, а грудь его была белой от взмыленной пены, но животное еще и не думало сдаваться. Как раз в тот момент, когда подошла Эллен, Оберон вновь сбросил своего хозяина на землю, и по толпе зрителей пронесся сочувственный вздох. Кит тяжело поднялся на ноги, сразу было видно, что ему много раз уже довелось близко пообщаться с этой жесткой, плотно утрамбованной землей.
Пока Оберон рысцой вертелся вокруг этого пятачка, вздернув голову и выкатив побелевшие глаза в сторону Кита, который упрямо и терпеливо шел за ним по пятам, выжидая новой возможности вцепиться в болтающийся повод, стоявший рядышком с Эллен конюх сказал:
– Да, скоро ему придется уступить, не хочется, а придется.
– Кому? – спросила Эллен. – Коню или хозяину?
Конюх угрюмо посмотрел на нее.
– Я-то знаю, кто уступит первым, только вот когда же это кончится-то? Этот хозяин-то не пользуется ни кнутом, ни стрекалом, ни стреножить жеребца, понимаешь ли, не желает, ни жилу пережать… И еще никого, видишь ли, не подпускает помочь себе.
Эллен уставилась на него в изумлении.
– Так как же он тогда собирается сломить его? – спросила она.
Конюх посмотрел на нее мрачнее прежнего.
– Он говорит, что и так с ним справится. Говорит, что не станет ломать его норов, а умаслит его любовью. А если, говорит, этот конь не пожелает его по доброй воле, то и ему он совсем не нужен. Да уж, тут никакого терпения не хватит… Я-то хорошо знаю, кто вбивает эти мысли в голову хозяину, а много ли радости это ей принесет, когда она овдовеет из-за такого упрямства, а?
Эллен внимательно следила, как Кит настигает Оберона и останавливает его, успокаивая. На этот раз передние ноги жеребца задрожали, Эллен увидела, что уши Оберона как бы поползли в стороны – в этаком жесте готовности к компромиссу. Покорить коня любовью? Что ж, это вполне соответствовало тому, что знала Эллен о молодом хозяине.
– Ну, – сказала она, – ведь в конце концов ее-то он покорил любовью и мягкостью, а уж у нее норову, что у любой лошади.
Конюх скептически посмотрел на нее.
– Кого это «ее»? Хромоножку-то? – Так местные слуги между собой именовали маленькую хромую Хиро, впрочем, совсем беззлобно. – Да, только женщина – это дело одно, а вот неоскопленный жеребец – совсем другое. Хотя, спроси кто у меня, так я бы ответил, что их обоих время от времени неплохо бы попотчевать кнутом, а не то рано или поздно на них соль выступит. А этот-то, твой, еще не купил тебе столовые ножи к свадьбе, а?
Эллен ухмыльнулась.
– Нет пока… только ведь я еще ему и не говорила, что он должен на мне жениться.
Она по-прежнему наблюдала за Китом. А тот уже, приласкав и успокоив огромного жеребца, ухватился за седло и изготовился снова вскочить в него. И тогда, чувствуя, что ей больше не хочется видеть, как Кит больно стукнется о землю, Эллен спросила у своего соседа, где ей найти судью, чтобы передать ему весточку, и отправилась своей дорогой.
Бредя в сторону Шоуза, она размышляла над странными обстоятельствами женитьбы Кита на Хиро. Кит, который легко мог бы заполучить себе любую, кого бы только ни пожелал, да и все ведь ожидали, что женится он на чьей-нибудь богатой наследнице. И вдруг Хиро, эта Хромоножка, у которой и приданого-то никакого не было, кроме кучки этих убогих старых домишек на Северной улице. Ничего себе парочка! Ее-то отец с матерью, понятное дело, до сих пор лелеяли надежды на имение Гамильтонов, что в Шотландии, и вот уж неделя, как они сами укатили в Шотландию, чтобы собственными персонами появиться на суде, когда будут рассматривать их дело. Только ни единая душа по-настоящему не верила в то, что их надежды сбудутся, а уж Хиро – меньше всех.
А потом еще эта печальная история, размолвка Хиро с ее братом. Любовь близнецов друг к другу и их неразлучность с самого раннего детства стали легендой во всей округе, и вот теперь, извольте – Гамиль так странно уехал с глаз долой, никогда не появляется рядом со своей сестрой, отказывается встречаться с ней и даже отвечать на те письма, которые она с такой преданностью ему посылает, моля о его любви. А самым-то странным из всего этого было то, что Гамилю пришлось отправиться жить со своей кузиной, с Сабиной, которая прежде считала, что он, как и все ее прочие родственники, тайно замышляет отобрать у нее Уотермилл. Но вообще-то, думала Эллен, проворно идя своей дорогой, всем хорошо было известно, что эта Сабина бешеная, словно мартовский заяц, вроде своего братца, покойного бедняжки Энтони, упокой Господь его душу! И даже другой ее братец, Эндаймион, ну тот, что пропал в море, он ведь тоже всегда был со странностями, как теперь каждый припомнит, кого ни спроси. Да и вся эта порода Чэпемов была несколько сумасшедшей, ведь правду же говорили, что у них дурная кровь. И хотя Эллен толком никогда не слыхала всю эту историю, она бы совсем не удивилась, если бы так оно и оказалось. Они же там все женятся на своих двоюродных сестрах, впрочем, Бог с ними: добродетельным католикам виднее, что делать…
Ее размышления резко оборвались, когда она добралась до прямоугольного серого здания Шоуза и увидела Зефира, привязанного к кольцу в стене дома. Мгновенная догадка и короткий осмотр привели ее к Руфи, сидевшей в самом темном уголке мрачной и унылой часовни и тупо уставившейся в пространство. Эллен снова заметила, какой бледной и худой стала ее молодая госпожа.
– Хм-хм… мисс, ну что же вы тут сидите одна-одинешенька в такой темнотище? – спросила она с грубоватым сочувствием. – А денек-то такой славный, и как же это только вы не порхаете по полям со своим кречетом? Никакого добра не будет, если так вот сидеть.
Но Руфь, подняв взгляд на служанку, спросила:
– Эллен, а не вернуться ли нам в Шоуз?
– Мне совсем не нравится ваша затея, мисс, – отважно ответила Эллен. – Как же это – жить в сыром старом доме, когда вон там стоит такой замечательный большой дом? Как вам в голову могла прийти такая мысль?
– Это не фантазия, – строго оборвала ее Руфь. – И тебе тоже придется задуматься над этим. Завтра я собираюсь поговорить с Малахией, и на этой неделе мы вернемся домой. Он уже достаточно взрослый, и в конце концов это его дом. А что касается сырости и ветхости… что ж, когда-то, Эллен, он был для тебя достаточно хорош, пока ты не стала чересчур уж нежной и привередливой. Но если он теперь не устраивает тебя, то можешь поискать себе другую госпожу, ибо вот этой угодно вернуться в тот дом, откуда она родом.
– Уж больно суровые речи для молодой леди вы ведете… – начала было Эллен, но Руфь яростно оборвала ее:
– Я не могу там больше жить! Не могу больше переносить этого. Я возвращаюсь домой, ибо там мне не на что больше надеяться, а дома у меня будет покой и любовь моего племянника. Итак, Эллен, ты едешь со мной или нет?
Эллен решила отказаться от дальнейших претензий, которых хозяйка все равно бы не приняла.
– Я поеду с вами куда угодно, – смиренно заверила она Руфь, а потом, сочувственно посмотрев на девушку, этак небрежно спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69