– Я понимала, что нам с Ричардом необходимо пожениться, в точности так же, как понимала и то, что мы должны приехать сюда, чтобы спасти всех вас. Это наша миссия, вверенная нам Господом. Когда мы поженились, Ричард хотел, чтобы мы отправились на корабле в Новый Свет, где торжествует царство истины, а блудница Вавилонская не имеет никакой власти. Но Господь говорил со мной во сне, и я ему сказала, что мы должны вернуться сюда, как вы просите в вашем письме. А Ричард всегда очень внимательно относится к моим снам, поэтому, когда я ему рассказала, что всем вам угрожает опасность…
– Опасность? – только и смог выговорить Эдмунд.
– Вашим бессмертным душам, сэр, угрожает серьезная опасность со стороны папистов, прелатов и лживых проповедей. Мы прибыли, чтобы освободить вас от цепей нонконформизма, католических обрядов и идолопоклонства.
– Да замолчите же! – проревел Эдмунд во весь голос. – Неужели у вас совсем нет стыда, девушка, как же можно вести подобные речи в присутствии тех, кто старше вас, да и выше по положению? И в присутствии преподобного отца Святой церкви? Отец Мишель, разве подобный подлог не делает их брак незаконным? Нельзя ли аннулировать его?
– Позвольте, Эдмунд, я задам вопрос этому юноше, – сказал отец Мишель. – Ричард, ты не мог бы припомнить слова этого, хм-хм… обряда?
Ричард повторил простую форму заявления, сделанного каждым из них перед мировым судьей.
– А присутствовали ли там свидетели? – продолжал священник.
– О, да, – ответил Ричард. – И очень много все слуги, все члены семьи, а также несколько друзей моего от… то есть господина Брауна.
– Выходит, отец этой девушки дал согласие?
– Разумеется. Он был очень доволен и счел это хорошей партией для Кэтрин. Господин Браун, правда, огорчился, когда мы сообщили ему, что отправляемся в Морлэнд, но Кэтрин рассказала ему о своем сне, ну и тогда он, конечно, одобрил нашу поездку.
Отец Мишель покачал головой и обратился к Эдмунду.
– Боюсь, у нас мало шансов добиться аннулирования этого брака. Отец девушки дал согласие, ну а Ричард уже достаточно взрослый и, следовательно, в вашем согласии не нуждается.
– А что, если рассказать отцу девушки о подлоге? Он бы тогда, несомненно, взял назад свое согласие.
Но прежде чем Мишель Мойе успел ответить, Кэтрин заявила.
– О нет, даже если вы и откроете ему нашу тайну, он все равно будет считать, что для меня это хорошая партия.
Эдмунд переводил взгляд с одного лица на другое. Отчаяние сквозило в его попытках сохранять спокойствие. В конце концов он произнес.
– Уходите отсюда все, кроме отца Мишеля. А вы, мадам, проследите, чтобы дети не шумели. С тобой, Ричард, я потолкую попозже.
Мэри-Эстер, Ричард и Кэтрин вышли в зал с лестницей, где на ступеньках играли с Псом младшие дети: Анна, Гетта, Ральф и Эдуард. По случаю своего неожиданного освобождения от тирании священника они радостно резвились. При появлении Мэри-Эстер все мгновенно бросились вниз ей навстречу, и в спешке маленький Эдуард, споткнувшись, упал и испустил такой рев, что его мать поспешила закрыть ему рот, боясь еще больше рассердить Эдмунда.
– Ну тихо, тихо, мой мальчик! Ну-ну, видишь, все уже и прошло. Дети, пожалуйста, перестаньте так шуметь, не то наш папа разгневается.
Она торопливо повела их в большой зал, неся Эдуарда на руках. И тут Анна громко сказала.
– Но мы хотим посмотреть на новую жену Ричарда. Это правда, что она уродина, как говорит Беатриса?
– Тише, Анна, как тебе не стыдно? Вот же она, – смутилась Мэри-Эстер.
Впрочем, Кэтрин совсем не выглядела огорченной, она лишь озиралась вокруг, оценивая обстановку дома и всем видом выражая неодобрение Анна гоже ничуть не сконфузилась.
– Выходит, она вовсе не уродина!
– Уродина, уродина, я же тебе говорила, – прошептала Гетта, но Анна продолжала пялить глаза на Кэтрин.
– Только вот почему она одета как служанка? – спросила Анна шепотом, который был не тише ее обычного голоса.
– Это пуритане так одеваются, – сообщила Гетта.
Очередное замечание Анны было предупреждено Ричардом; он проявив недюжинную сообразительность, смекнул, который из детей может быть Ральфом, и, выступив вперед, воскликнул.
– Ральф, сын мой, как ты подрос. Ну, иди же сюда и получи отцовское благословение, а я тебя представлю твоей новой матери.
При этих словах Ральф оцепенел от ужаса. Покраснев от замешательства, он стоял на месте как вкопанный.
– Ну иди же сюда, дитя, – настаивал Ричард, – ты, я гляжу, меня позабыл. Они что же, никогда не рассказывали тебе обо мне?
Он метнул гневный взгляд в сторону мачехи.
– Разумеется, мы рассказывали о тебе, Ричард, – отозвалась Мэри-Эстер, стараясь говорить как можно естественнее. – Просто твой ребенок побаивается – только и всего. Ведь когда ты уехал, он был совсем младенцем. Ральф, встань на колени перед своим отцом, он благословит тебя.
Да, что бы ни делал Ричард, и какова бы ни была ситуация с этой его Кэтрин, он все же был отцом Ральфа, и тот имел право попросить отцовского благословения. Побуждаемый этими мыслями, Ральф неохотно двинулся вперед и опустился на колени перед Ричардом, с мольбой скосив глаза в сторону Мэри-Эстер. Ведь она вырастила его, и если уж он кого и считал своей матерью, так только ее одну. Когда Ричард снова велел ему поприветствовать «новую мать», мальчик разразился слезами, и Мэри-Эстер во избежание дальнейших раздоров велела всем детям пойти побегать в саду.
– Я вижу, что вернулся вовремя, – проговорил Ричард, хмуро глядя на Мэри-Эстер. – Теперь я должен пойти и повидаться с Китом… а где он, кстати? Кэтрин, тебе надо познакомиться с моим братом.
– По-моему, я уже с ним знакома по его письмам, – заметила Кэтрин.
– Кит наверху, он в западной спальне вместе с Хиро. Только она больна, так что, Ричард, иди потише и не потревожь ее.
Мэри-Эстер внимательно наблюдала, как эта довольно нелепая парочка поднимается по лестнице. А потом вместе с вертевшимся у ее ног Псом и Эдуардом на руках, она вышла из дома, чтобы попытаться прояснить мысли и успокоить душу в мирной тиши сада.
Но это еще не было концом сумятицы. Сначала Джекоб отказался готовить обед на всех, и даже когда ему пригрозили увольнением, старик не смягчился и не позволил никому другому воспользоваться вместо него его кухней. Он никогда не любил Ричарда и был оскорблен тем, что тот притащил в дом какую-то пуританку, да мало того – еще и заявляет, что, мол, женился на ней по какому-то проклятому варварскому обряду, чем огорчил хозяина и навлек позор на дом. Кит его упрашивал, Мэри-Эстер упрашивала – но Джекоб оставался непоколебим. И в конце концов, хотя сама идея была довольно обидной для всех, Мэри-Эстер убедила Гетту пойти и потолковать с поваром. И только после такой длительной осады старик, наконец, уступил льстивым уговорам девочки.
Однако, когда все уже, казалось бы, снова утихомирилось, группа слуг во главе с самим Клементом потребовала встречи с хозяйкой, поскольку хозяин все еще совещался за закрытыми дверьми со священником. Лия проводила их всех к Мэри-Эстер в длинный зал, и, мельком взглянув на ее лицо, Мэри-Эстер поняла, что и ее служанка согласна с этой жалобой, какой бы та ни оказалась.
– И ты, выходит, тоже, Лия? Так в чем же дело, Клемент? Не сомневаюсь, что ты мог бы уладить это и сам, ведь так?
– Да уж, мадам, я бы не прочь это уладить, – явно негодуя, ответил Клемент, – только речь идет о тех слугах, которых привез с собой молодой хозяин. Они что же, останутся здесь, мадам? И каково же будет их положение в доме?
Мэри-Эстер была удивлена и раздражена тем, что ее допрашивали.
– Об этом, Клемент, тебе сообщат в свое время Что дает тебе право так непочтительно говорить со мной?
– Прошу прощения, мадам, только все мы вот чувствуем… они попросили меня высказаться от их имени, все слуги… ведь эти трое браунистов… эти проклятые еретики…
Клемент, быть может, впервые в своей жизни не мог найти нужных слов, онемев от ярости. Тогда дело взяла в свои руки Лия.
– Эти новые слуги, мадам, они ведь пуритане, стало быть, ужасные еретики, и мы не желаем, мадам, чтобы они находились с нами в одном доме.
– Что такое, Лия? Ты меня просто удивляешь Ты не желаешь? Да что это за речи такие?
Но в Лии и в помине не было никакого раскаяния. Она упрямо продолжала.
– Все это не к добру, мадам. Вы-то их, может быть, пока что не видели, но те речи, которые они ведут, мадам… да мы этого и разобрать-то не могли поначалу, они ведь говорят так мудрено, но когда мы поняли – это же сущее богохульство, мадам богохульные слова так и падают у них с губ, словно яд у змеи! – Остальные слуги согласно закивали – А потом, мадам, они побрели в церковь, словно на прогулку, и – Бог мой! – чего мы там только не наслушались! А один из них, мадам, он… он… он плюнул! На пол часовни!
Остальные опять дружно закивали, округлив глаза от ужаса, а кое-кто из слуг постарше перекрестился или прочертил в воздухе знак, оберегающий от греха. Мэри-Эстер вздохнула.
– Очень хорошо, Лия, я с ними поговорю и постараюсь, чтобы ничего подобного впредь не случалось. Но пока хозяин не скажет, как следует с ними поступить, им придется остаться, а вы должны вести себя самым благопристойным образом. Держитесь от них в стороне, если не можете вынести их общества, и не надо слушать их, коли их речи вас задевают. Я полагаюсь на всех вас и надеюсь, что в доме будет мир и тишина. У хозяина сейчас и так достаточно волнений… мы не должны их увеличивать.
Слуги молча покинули зал, явно не удовлетворенные, но не прошло и нескольких минут, как Мэри-Эстер вновь потревожили. На сей раз вбежала Гетта, ее обычно веселое, ясное личико было красным от гнева и мокрым от слез.
– Мама! Мама! – рыдала она, пряча лицо в складках платья матери.
– Ну-ну, цыпленочек, в чем дело? Ты уже слишком взрослая для таких страстей. Ну, скажи мне, что случилось?
Хотя Мэри-Эстер и успокаивала ребенка, на сердце у нее самой были дурные предчувствия. У Гетты была такая веселая, уравновешенная и жизнерадостная натура, что так расстроить ее могло лишь что-то очень дурное.
– Мой сад… они затоптали мой сад! – причитала она, убитая горем.
Мэри-Эстер пришла в ужас, мгновенно поняв, что произошло. Сад Гетты был предметом гордости в ее жизни. Эдмунд подарил ей небольшой клочок земли в солнечном углу итальянского сада, и с помощью Эйбела, садовника, она с любовью трудилась над ним несколько лет, проявляя при этом упорство и терпение, совсем необычные для такой маленькой девочки. Гетта выращивала в своем садике главным образом красные и желтые цветы – цветы жизни и солнца. Но девочка по-своему, незаметно для окружающих, была еще и глубоко религиозным ребенком. В задней части сада она выстроила небольшой грот из камней и раковин, засадив его папоротником и мелкими цветами, которые хорошо приживались среди камней и расщелин. А плотник Бен вырезал для нее из дерева небольшую статую Пресвятой Девы, и Гетта поставила ее в гроте.
Все это вытекало самым естественным образом из характеров упомянутых людей, однако многие из слуг относились к гроту Гетты с почтительным суеверием. Они так обожали девочку и так восхищались ее набожностью, что в своем сознании наделяли это место огромной силой. Редко выдавался день, в который кто-нибудь не остановился бы у грота, чтобы положить там букетик цветов, произнести молитву или просто на счастье коснуться этих камней. Это было своего рода проклятием для пуритан – суеверным предрассудком, идолопоклонством, «папизмом», как они презрительно выражались. Один из этих незнакомых слуг Ричарда явно усмотрел что-то такое в этом гроте и решил отомстить самым что ни на есть жестоким способом. Сердце Мэри-Эстер, утешающей рыдания своей дочери, воспылало гневом.
– Пойдем, поговорим об этом с папой, – решительно произнесла она, беря Гетту за руку и направляясь к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Опасность? – только и смог выговорить Эдмунд.
– Вашим бессмертным душам, сэр, угрожает серьезная опасность со стороны папистов, прелатов и лживых проповедей. Мы прибыли, чтобы освободить вас от цепей нонконформизма, католических обрядов и идолопоклонства.
– Да замолчите же! – проревел Эдмунд во весь голос. – Неужели у вас совсем нет стыда, девушка, как же можно вести подобные речи в присутствии тех, кто старше вас, да и выше по положению? И в присутствии преподобного отца Святой церкви? Отец Мишель, разве подобный подлог не делает их брак незаконным? Нельзя ли аннулировать его?
– Позвольте, Эдмунд, я задам вопрос этому юноше, – сказал отец Мишель. – Ричард, ты не мог бы припомнить слова этого, хм-хм… обряда?
Ричард повторил простую форму заявления, сделанного каждым из них перед мировым судьей.
– А присутствовали ли там свидетели? – продолжал священник.
– О, да, – ответил Ричард. – И очень много все слуги, все члены семьи, а также несколько друзей моего от… то есть господина Брауна.
– Выходит, отец этой девушки дал согласие?
– Разумеется. Он был очень доволен и счел это хорошей партией для Кэтрин. Господин Браун, правда, огорчился, когда мы сообщили ему, что отправляемся в Морлэнд, но Кэтрин рассказала ему о своем сне, ну и тогда он, конечно, одобрил нашу поездку.
Отец Мишель покачал головой и обратился к Эдмунду.
– Боюсь, у нас мало шансов добиться аннулирования этого брака. Отец девушки дал согласие, ну а Ричард уже достаточно взрослый и, следовательно, в вашем согласии не нуждается.
– А что, если рассказать отцу девушки о подлоге? Он бы тогда, несомненно, взял назад свое согласие.
Но прежде чем Мишель Мойе успел ответить, Кэтрин заявила.
– О нет, даже если вы и откроете ему нашу тайну, он все равно будет считать, что для меня это хорошая партия.
Эдмунд переводил взгляд с одного лица на другое. Отчаяние сквозило в его попытках сохранять спокойствие. В конце концов он произнес.
– Уходите отсюда все, кроме отца Мишеля. А вы, мадам, проследите, чтобы дети не шумели. С тобой, Ричард, я потолкую попозже.
Мэри-Эстер, Ричард и Кэтрин вышли в зал с лестницей, где на ступеньках играли с Псом младшие дети: Анна, Гетта, Ральф и Эдуард. По случаю своего неожиданного освобождения от тирании священника они радостно резвились. При появлении Мэри-Эстер все мгновенно бросились вниз ей навстречу, и в спешке маленький Эдуард, споткнувшись, упал и испустил такой рев, что его мать поспешила закрыть ему рот, боясь еще больше рассердить Эдмунда.
– Ну тихо, тихо, мой мальчик! Ну-ну, видишь, все уже и прошло. Дети, пожалуйста, перестаньте так шуметь, не то наш папа разгневается.
Она торопливо повела их в большой зал, неся Эдуарда на руках. И тут Анна громко сказала.
– Но мы хотим посмотреть на новую жену Ричарда. Это правда, что она уродина, как говорит Беатриса?
– Тише, Анна, как тебе не стыдно? Вот же она, – смутилась Мэри-Эстер.
Впрочем, Кэтрин совсем не выглядела огорченной, она лишь озиралась вокруг, оценивая обстановку дома и всем видом выражая неодобрение Анна гоже ничуть не сконфузилась.
– Выходит, она вовсе не уродина!
– Уродина, уродина, я же тебе говорила, – прошептала Гетта, но Анна продолжала пялить глаза на Кэтрин.
– Только вот почему она одета как служанка? – спросила Анна шепотом, который был не тише ее обычного голоса.
– Это пуритане так одеваются, – сообщила Гетта.
Очередное замечание Анны было предупреждено Ричардом; он проявив недюжинную сообразительность, смекнул, который из детей может быть Ральфом, и, выступив вперед, воскликнул.
– Ральф, сын мой, как ты подрос. Ну, иди же сюда и получи отцовское благословение, а я тебя представлю твоей новой матери.
При этих словах Ральф оцепенел от ужаса. Покраснев от замешательства, он стоял на месте как вкопанный.
– Ну иди же сюда, дитя, – настаивал Ричард, – ты, я гляжу, меня позабыл. Они что же, никогда не рассказывали тебе обо мне?
Он метнул гневный взгляд в сторону мачехи.
– Разумеется, мы рассказывали о тебе, Ричард, – отозвалась Мэри-Эстер, стараясь говорить как можно естественнее. – Просто твой ребенок побаивается – только и всего. Ведь когда ты уехал, он был совсем младенцем. Ральф, встань на колени перед своим отцом, он благословит тебя.
Да, что бы ни делал Ричард, и какова бы ни была ситуация с этой его Кэтрин, он все же был отцом Ральфа, и тот имел право попросить отцовского благословения. Побуждаемый этими мыслями, Ральф неохотно двинулся вперед и опустился на колени перед Ричардом, с мольбой скосив глаза в сторону Мэри-Эстер. Ведь она вырастила его, и если уж он кого и считал своей матерью, так только ее одну. Когда Ричард снова велел ему поприветствовать «новую мать», мальчик разразился слезами, и Мэри-Эстер во избежание дальнейших раздоров велела всем детям пойти побегать в саду.
– Я вижу, что вернулся вовремя, – проговорил Ричард, хмуро глядя на Мэри-Эстер. – Теперь я должен пойти и повидаться с Китом… а где он, кстати? Кэтрин, тебе надо познакомиться с моим братом.
– По-моему, я уже с ним знакома по его письмам, – заметила Кэтрин.
– Кит наверху, он в западной спальне вместе с Хиро. Только она больна, так что, Ричард, иди потише и не потревожь ее.
Мэри-Эстер внимательно наблюдала, как эта довольно нелепая парочка поднимается по лестнице. А потом вместе с вертевшимся у ее ног Псом и Эдуардом на руках, она вышла из дома, чтобы попытаться прояснить мысли и успокоить душу в мирной тиши сада.
Но это еще не было концом сумятицы. Сначала Джекоб отказался готовить обед на всех, и даже когда ему пригрозили увольнением, старик не смягчился и не позволил никому другому воспользоваться вместо него его кухней. Он никогда не любил Ричарда и был оскорблен тем, что тот притащил в дом какую-то пуританку, да мало того – еще и заявляет, что, мол, женился на ней по какому-то проклятому варварскому обряду, чем огорчил хозяина и навлек позор на дом. Кит его упрашивал, Мэри-Эстер упрашивала – но Джекоб оставался непоколебим. И в конце концов, хотя сама идея была довольно обидной для всех, Мэри-Эстер убедила Гетту пойти и потолковать с поваром. И только после такой длительной осады старик, наконец, уступил льстивым уговорам девочки.
Однако, когда все уже, казалось бы, снова утихомирилось, группа слуг во главе с самим Клементом потребовала встречи с хозяйкой, поскольку хозяин все еще совещался за закрытыми дверьми со священником. Лия проводила их всех к Мэри-Эстер в длинный зал, и, мельком взглянув на ее лицо, Мэри-Эстер поняла, что и ее служанка согласна с этой жалобой, какой бы та ни оказалась.
– И ты, выходит, тоже, Лия? Так в чем же дело, Клемент? Не сомневаюсь, что ты мог бы уладить это и сам, ведь так?
– Да уж, мадам, я бы не прочь это уладить, – явно негодуя, ответил Клемент, – только речь идет о тех слугах, которых привез с собой молодой хозяин. Они что же, останутся здесь, мадам? И каково же будет их положение в доме?
Мэри-Эстер была удивлена и раздражена тем, что ее допрашивали.
– Об этом, Клемент, тебе сообщат в свое время Что дает тебе право так непочтительно говорить со мной?
– Прошу прощения, мадам, только все мы вот чувствуем… они попросили меня высказаться от их имени, все слуги… ведь эти трое браунистов… эти проклятые еретики…
Клемент, быть может, впервые в своей жизни не мог найти нужных слов, онемев от ярости. Тогда дело взяла в свои руки Лия.
– Эти новые слуги, мадам, они ведь пуритане, стало быть, ужасные еретики, и мы не желаем, мадам, чтобы они находились с нами в одном доме.
– Что такое, Лия? Ты меня просто удивляешь Ты не желаешь? Да что это за речи такие?
Но в Лии и в помине не было никакого раскаяния. Она упрямо продолжала.
– Все это не к добру, мадам. Вы-то их, может быть, пока что не видели, но те речи, которые они ведут, мадам… да мы этого и разобрать-то не могли поначалу, они ведь говорят так мудрено, но когда мы поняли – это же сущее богохульство, мадам богохульные слова так и падают у них с губ, словно яд у змеи! – Остальные слуги согласно закивали – А потом, мадам, они побрели в церковь, словно на прогулку, и – Бог мой! – чего мы там только не наслушались! А один из них, мадам, он… он… он плюнул! На пол часовни!
Остальные опять дружно закивали, округлив глаза от ужаса, а кое-кто из слуг постарше перекрестился или прочертил в воздухе знак, оберегающий от греха. Мэри-Эстер вздохнула.
– Очень хорошо, Лия, я с ними поговорю и постараюсь, чтобы ничего подобного впредь не случалось. Но пока хозяин не скажет, как следует с ними поступить, им придется остаться, а вы должны вести себя самым благопристойным образом. Держитесь от них в стороне, если не можете вынести их общества, и не надо слушать их, коли их речи вас задевают. Я полагаюсь на всех вас и надеюсь, что в доме будет мир и тишина. У хозяина сейчас и так достаточно волнений… мы не должны их увеличивать.
Слуги молча покинули зал, явно не удовлетворенные, но не прошло и нескольких минут, как Мэри-Эстер вновь потревожили. На сей раз вбежала Гетта, ее обычно веселое, ясное личико было красным от гнева и мокрым от слез.
– Мама! Мама! – рыдала она, пряча лицо в складках платья матери.
– Ну-ну, цыпленочек, в чем дело? Ты уже слишком взрослая для таких страстей. Ну, скажи мне, что случилось?
Хотя Мэри-Эстер и успокаивала ребенка, на сердце у нее самой были дурные предчувствия. У Гетты была такая веселая, уравновешенная и жизнерадостная натура, что так расстроить ее могло лишь что-то очень дурное.
– Мой сад… они затоптали мой сад! – причитала она, убитая горем.
Мэри-Эстер пришла в ужас, мгновенно поняв, что произошло. Сад Гетты был предметом гордости в ее жизни. Эдмунд подарил ей небольшой клочок земли в солнечном углу итальянского сада, и с помощью Эйбела, садовника, она с любовью трудилась над ним несколько лет, проявляя при этом упорство и терпение, совсем необычные для такой маленькой девочки. Гетта выращивала в своем садике главным образом красные и желтые цветы – цветы жизни и солнца. Но девочка по-своему, незаметно для окружающих, была еще и глубоко религиозным ребенком. В задней части сада она выстроила небольшой грот из камней и раковин, засадив его папоротником и мелкими цветами, которые хорошо приживались среди камней и расщелин. А плотник Бен вырезал для нее из дерева небольшую статую Пресвятой Девы, и Гетта поставила ее в гроте.
Все это вытекало самым естественным образом из характеров упомянутых людей, однако многие из слуг относились к гроту Гетты с почтительным суеверием. Они так обожали девочку и так восхищались ее набожностью, что в своем сознании наделяли это место огромной силой. Редко выдавался день, в который кто-нибудь не остановился бы у грота, чтобы положить там букетик цветов, произнести молитву или просто на счастье коснуться этих камней. Это было своего рода проклятием для пуритан – суеверным предрассудком, идолопоклонством, «папизмом», как они презрительно выражались. Один из этих незнакомых слуг Ричарда явно усмотрел что-то такое в этом гроте и решил отомстить самым что ни на есть жестоким способом. Сердце Мэри-Эстер, утешающей рыдания своей дочери, воспылало гневом.
– Пойдем, поговорим об этом с папой, – решительно произнесла она, беря Гетту за руку и направляясь к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69