Не упуская этого шанса, Анна воскликнула:
– Сэр, вы ведь джентльмен… я должна видеть лейтенанта Саймондса. Отведите меня к нему, а то этот часовой принимает меня за потаскушку.
С сомнением посмотрев на нее, прапорщик сказал:
– Подождите здесь, я ему передам. Часовой, пропустите ее за дверь, но не далее… и больше не приставайте к ней.
Часовой что-то проворчал, но все же дал ей пройти внутрь крытого крыльца, и Анна, передернув плечами, стояла в этом укрытии, пытаясь руками хоть как-то пригладить растрепанные волосы и одежду в тщетной надежде улучшить свой вид. Но в этом не было необходимости. Едва появившись в дверях, Сэм бросился к ней и схватил за руки, дрожа от облегчения.
– Анна! Слава Богу, ты цела. А я-то уже думал, что ты погибла. Я искал тебя повсюду, когда мне сказали, что ты явилась на поле боя и искала Рейнольда. Но что ты делаешь здесь? Почему ты покинула дом?
Один лишь взгляд на нее мог бы объяснить ему эту причину, но Сэм был слишком возбужден и не замечал. Перевернув ладонь, Анна показала ему кольцо.
– Рейнольд погиб, – без обиняков сказала она, слишком уставшая и испуганная, чтобы подбирать щадящие слова, – а я беременна. Мне не к кому обратиться, кроме тебя. Ты мне поможешь?
Саймондс уставился на кольцо, лицо его побелело, а потом из белого стало красным, поскольку он не мог заставить себя оторвать взгляда от ее живота. Он поднял на нее глаза, смущенные и страдающие, обиженные и разгневанные. Она флиртовала с ним, заставила его поверить, что любит его, но улеглась с его братом… да и довольно давно, чтобы успеть отрастить такой вот внушительный живот. Но потом он увидел утонченную красоту ее лица, незнакомую спокойную отвагу, сменившую прежние капризы и тщеславие, и это глубоко тронуло его. В ее животе было дитя его брата, и ее руки – руки, которые когда-то были такими белыми и изящными, а теперь со сломанными ногтями, с глубоко въевшейся грязью, с царапинами и синяками… – доверчиво покоились в его руках. Так что же он мог сделать? Он любил ее, тщеславную, капризную и гордую, и не мог не любить ее теперь, страдающую и перепуганную, но по-прежнему гордую.
– Ты должна вернуться домой, – сказал он наконец. – Не годится, чтобы ты ехала в обозе вместе с армией. Позволь, я найду какой-нибудь способ отправить тебя в Морлэнд.
– Если ты только попытаешься это сделать, я вынуждена буду снова бежать. Я не могу вернуться домой. Ты хочешь помочь мне?
– Конечно, я хочу, но только…
– Жена Черного Тома Ферфакса сопровождает его, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Это возможно.
Он вздохнул, соглашаясь, и привлек ее к себе, чтобы можно было положить ей на плечи свою покровительственную руку.
– Что ж, хорошо, если ты так этого хочешь. Но в твоем положении… просто удивительно, что у тебя до сих пор не случился выкидыш.
– Сэм, – тихо произнесла она, – это ребенок твоего брата, – их глаза встретились, и Анна добавила: – Извини.
Сэм сжал ее руку и медленно проговорил:
– Если ты выйдешь за меня замуж, я стану отцом этого ребенка, и никто никогда не узнает, что… что я не всегда им был.
Она была поражена его благородством.
– Спасибо, – промолвила она, и они по-новому посмотрели друг на друга. Раскрыв ладонь, Анна протянула ему кольцо. – Возьми его.
Сэм покачал головой.
– Ты должна беречь его, пока я не достану для тебя другое. Оно будет твоим залогом.
– Ты – лучший залог, чем какое-то кольцо Но тем не менее я буду хранить его.
Сэм повел ее к внутренней двери.
– Я должен накормить и одеть тебя, и еще я… я должен послать за священником, чтобы мы могли обвенчаться как можно скорее. Нам надо будет попросить разрешения у принца, но я уверен, что он не станет возражать.
Седьмого июля принц вновь оставил Ричмонд и направился на юго-запад, через Ланкашир к Чеширу, чтобы пополнить полк новобранцами в Уэльсе и на юго-западе. Вместе с ним двинулось войско примерно в семь тысяч человек, среди которых были шотландские подкрепления, приведенные верным Монтрозом. И вместе с обозом в позаимствованной у кого-то одежде ехала Анна, новоиспеченная миссис Саймондс.
Число обитателей плантации Йорк медленно сокращалось. В августе Джозия, ослабший после несчастного случая с ногой, заболел лихорадкой, от которой не смог оправиться. Позже, в том же месяце, умерла Бетти Хэммонд, по всей вероятности, от той же самой болезни. Ее муж Джо был приведен этим в полное уныние. Он никогда не разлучался с ней надолго, с тех пор как они поженились – а было им в ту пору по тринадцать лет, – и без нее он просто не понимал, что ж ему самому-то теперь делать. Он, похоже, попросту угасал, словно жестокая судьба, вырвав у него жену, оставила и на нем рану, которую невозможно было залечить, и теперь она кровоточила, приближая его к смерти. Умер он во вторую неделю сентября. Место позади дома, где Нелл и Амброз похоронили мертвого новорожденного, понемногу становилось настоящим кладбищем.
А потом, уже в октябре, исчез Пен Хастер. Никто не понимал, что с ним могло случиться. Нелл была убеждена, что он сбежал, поскольку ему не нравилась тяжелая работа и перспектива зимовки в этом суровом месте. Амброз полагал, что с ним произошел какой-то несчастный случай, Рейчел же не сомневалась, что его схватили индейцы, в смертельном страхе перед которыми она жила, наслушавшись ужасных историй. Они пока еще не видели ни одного индейца, хотя иногда и находили свидетельства их присутствия на некотором расстоянии от дома. Похоже, что и сами индейцы были осторожны и не спешили приближаться, а лучшего никто и желать не мог.
Холода нагрянули в ноябре, но и они не дали им ни малейшего намека на то, что на них надвигалось. Овощи Нелл уже подросли и были съедены подчистую – все, кроме репы, которую она настойчиво потребовала отложить про запас. Но кругом было множество уток, прилетели и дикие гуси, и еще можно было ловить рыбу… правда, зерно почти иссякло, не считая посевного, отложенного для посадки на следующую весну. Однако никто из них уже не обладал прежней силой и здоровьем, как в пору их приезда: тяжелая работа, скудное питание и постоянные лихорадки истощили их силы. Нелл, толком не оправившись от неудачных родов, уже снова понесла, Феб была слабой от рождения, Амброз имел изможденный и осунувшийся вид, хотя по-прежнему упрямо сохранял свою веселость, а Остин, Рейчел и работники сильно исхудали и измучились от непосильного труда. И только Гудмены, хотя и утратили свою избыточную полноту, были здоровехоньки. Супруги сумели избежать изнурительного труда, москитов, переносивших лихорадку, и каким-то загадочным образом они, похоже, получали больше сил от еды… если только не ели что-то дополнительно.
Но потом повалил снег. Проснувшись однажды ночью, Нелл почувствовала какую-то давящую тишину снаружи: не было слышно ни единого звука, ни обычных ночных шорохов, ни шевеления травы и ветвей, ни пения птиц… Охваченная любопытством, Нелл поднялась с постели. От холода захватывало дыхание. Она подошла к окну, чуть-чуть приоткрыла ставни и не увидела снаружи ничего, кроме белых, ярко светившихся в свете звезд крупных и нежных хлопьев снега, подобно гусиным перышкам, мягко опускавшимся вниз и ласково оседавшим на ветви деревьев и на землю. Зрелище было чарующе прекрасно, но Нелл поняла, что это означает начало новых тяжких испытаний. Впрочем, даже она не могла предвидеть суровости той зимы.
Река замерзла, и снег шел до тех пор, пока невозможно стало определить, где же начинается вода и кончается земля. И вот в один ужасный день лед у самой кромки треснул под тяжестью Уилла Бревера, и он ушел под воду. Он дважды выныривал с посиневшим лицом, но был уже не в состоянии даже позвать на помощь. Они попытались добраться до него, но когда Джон Хогг, улегшись в снег и вытянувшись во весь свой рост, сумел дотронуться до его руки, ни у кого не нашлось сил, чтобы вытянуть огромное тело Бревера из воды. И в считанные минуты он снова скрылся подо льдом и больше уже не показывался.
После трех дней этой замерзшей белизны налетел второй буран, и в течение недели они не могли даже носа высунуть из дома. Им не оставалось ничего, как сидеть взаперти и изо всех сил поддерживать тепло в доме. И все то время, что они не могли выходить на охоту, им приходилось расходовать свои драгоценные запасы. Нелл изо всех сил старалась обойтись сушеным мясом и репой, но этого было недостаточно. А когда буран окончился, охотиться стало трудно: трудно было даже просто передвигаться в глубоких сугробах. Коза издохла от голода, а волки, спустившись с холмов, утащили ночью почти всех кур. Ну а потом за вторым бураном последовал третий, и угроза голодной смерти стала, мягко говоря, очевидной.
И вот Однажды утром, очень рано, Нелл проснулась от какого-то незнакомого звука и некоторое время никак не могла понять, что же это такое. А потом она сообразила, что это был звук бегущей воды, звук, отсутствовавший в ее мире вот уже более месяца. Началась оттепель! Волна облегчения прокатилась по ней. Как только рассветет, они доберутся до лодки и поплывут в город за новыми припасами. Или, если на пути попадется какое-нибудь другое поселение, попросят помощи там. Она снова погрузилась в сон. Все они теперь спали помногу – отчасти от слабости, отчасти от голода, а отчасти потому, что единственным местом, где можно согреться, была постель. Нелл просыпалась еще разок-другой, но ей становилось все теплее, и она была просто не в силах вырвать себя из объятий сна, пока спустя некоторое время после рассвета наконец не сообразила, что уже совершенно светло. Да, ведь ее ночью будил какой-то шум, но в первые минуты она не могла припомнить, что это было. А потом, вспомнив об оттепели, перевернулась, чтобы разбудить Амброза и сообщить ему эту замечательную новость.
Нелл села и увидела – вначале с удивлением, а потом с мрачным предчувствием, – что место для сна, которое обычно занимала чета Гудменов, опустело. Она потрясла Амброза, а потом поднялась сама, чтобы разбудить остальных. Все они были медлительны и бестолковы от сонливости и слабости, и к тому времени, когда, натянув обувь, все вышли наружу, было уже слишком поздно. Гудмены исчезли, а вместе с ними и лодка! К тому же Гудмены прихватили с собой все, что могли, на обмен, оставив обитателей Йорка совершенно беспомощными. Без лодки они были лишены практически всего.
Чтобы подбодрить, остальных и предотвратить всеобщее отчаяние, Нелл и Амброз прикинулись, будто бы плотник и его жена уехали за помощью для всех них, но никто не поверил этому. Когда их отрезал от мира четвертый буран, худшие из своих опасений они уже просто не воспринимали из-за порожденного голодом безразличия. От пробуждения и до нового сна они лежали, свернувшись калачиком в своих постелях, шевелясь лишь для того, чтобы проглотить ту скудную пищу, которую крохотными порциями раздавала им Нелл. Они съели последних кур и последнюю свинью, покончили и с посевным зерном, и после этого у них ничего уже не оставалось, а снег все падал и падал, молча и неумолимо, засыпая их, обнося неприступной стеной…
Умерла Рейчел, а за ней – Роберт Апдайк, и уцелевшие, напрягая остатки сил, выволокли тела наружу. Они похоронили покойных прямо в снегу, но волки их, конечно, откопали, и та ночь была ужасающей из-за омерзительных звуков звериного пиршества. К тому же волки больше уже не уходили. Зима оказалась голодной и для них, а в доме жили живые и съедобные существа. По ночам они выли, и их безумная музыка звучала жутковато-прекрасно под светом замерзших звезд.
Нелл сбилась со счета времени. Они уже больше не поднимались с той постели, которую делили все вместе, вставать им было незачем. Она просыпалась и засыпала и вновь просыпалась и однажды в тишине не услышала вообще никаких звуков дыхания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69