– Ты же помнишь моего отца.
– Которого? – Никто не смог бы сыграть полную тупость лучше Фредди.
– Моего единственного отца.
– Надо же, какой поворот, прямо как в романе. – Он задумчиво посмотрел на папу, который сидел как истукан, словно его отключили кнопкой «пауза». – А я-то думал, что вы гоняете верблюдов по Сахаре или плывёте на каноэ по Нилу. Вы были для меня чем-то вроде героя с тех самых пор, как мой папаша выразил надежду, что я не стану лоботрясом вроде Морли. Прямо-таки мифическая фигура. – Фредди засеменил ко мне подобно гигантской долгоножке и, добросовестно понизив голос, прошептал: – Разве твой родитель не был тоньше раз в пять?
– Вот твоя выпивка. – Бен сунул ему в руки бокал.
– Спасибо, дружище, преогромное спасибо!
– Фредди не надолго, – холодно сказала я. – Он только что вспомнил, что ему срочно надо бежать домой крахмалить своё нижнее бельё.
– Ну что у вас за дочь! – Мой толстокожий кузен подошёл к дивану и лучезарно улыбнулся, глядя в тусклые папины глаза. – Рад снова с вами встретиться, Морли, старина! За наши будущие дружеские вечеринки!
– А ты кто таков?
– Сын маминой сестры Лулу, – угрюмо ответила я. – Фредди был экспериментальным образцом, но после него тётушка Лулу больше не решилась заводить детей.
– Мы с Элли потому так привязаны друг к другу, – пояснил мой кузен, изо всех сил изображая задушевность, – что являемся единственными детьми.
И это было чистой правдой. Мы с ним очень близки, несмотря на то, что мне каждый день хочется прибить его сковородкой, чтобы мокрого места не осталось. Фредди ради меня готов почти на всё, как и я ради него, но тем не менее сейчас мне совсем не улыбалось, чтобы он присутствовал при излияниях отца. А может, папа уже закрыл тему Харриет? Честно говоря, я не знала, что хуже. Но как бы там ни было, семейных посиделок я вовсе не жаждала.
– Оставайся на месте, мой мальчик, не вздумай убегать! – Папа наконец вышел из транса. – Увы, из-за своего удручённого состояния я не могу сказать: больше народу – больше веселья. Но считаю, что общество родственников может придать мне некое подобие мужества, чтобы справиться с беспросветной пустотой, царящей в моей истерзанной душе. До твоего появления я собирал крохи храбрости, чтобы посвятить Жизель и… её замечательного супруга в те трагические и жестокие обстоятельства, что заставили меня вернуться в Англию.
– Он всегда так говорит? – раздался над ухом сценический шёпот Фредди.
– Папа, ты собирался нас с кем-то познакомить?
– С той, что переполняет моё сердце печалью и радостью. – Отец склонил голову, прежде чем благоговейно достать из сумки какой-то предмет и положить его на кофейный столик. – Возлюбленная моя Харриет, познакомься со своей новой семьёй!
Воцарилось гробовое молчание.
– Это глиняный горшок, – услужливо сообщил Фредди, не обращаясь ни к кому конкретно.
Это действительно был довольно уродливый горшок с крышкой.
– Это не горшок. – Отец нежно коснулся его поверхности. – Это урна.
– Ах, вот оно что! – Фредди артистически изогнул бровь в тщетной попытке изобразить задумчивость.
– И в ней содержится?.. – спросила я, уже зная ответ.
– Всё, что осталось от любви и света моей жизни.
– Так вот кто такая Харриет…
Я было встала, но снова опустилась в кресло. Не стоит поддаваться ребяческому порыву швырнуть эту дурацкую урну отцу в голову. Если даже она не разобьётся, её содержимое рассыплется по всей гостиной, и завтра Рокси Мэллой съест меня живьём, обвиняя в умышленно производстве пыли. Нет, лучше вести себя как взрослый человек и считать, что мне ещё повезло. Может, эта ситуация и отвратительна, но ничего преступного в ней нет. Никакого убийства, никаких расчленённых трупов, ни даже нарушения таможенных правил. Ибо я не сомневалась, что папа тщательно заполнил декларацию. Хотя бы для того, чтобы не потерять самообладания, когда его спросят, сам ли он укладывал чемодан и может ли поручиться, что с этого момента не оставлял его без присмотра.
Обретя голос, я продолжила:
– Очень надеюсь, что бедная Харриет не умерла мучительной смертью от какой-нибудь редкой тропической болезни, лекарство от которой найдут только на следующей неделе.
Говоря это, я избегала смотреть на Бена, но чувствовала на себе его пристальный взгляд.
– Мы с Харриет познакомились не в тропиках. – Папа сложил холщовую сумку так, словно это был государственный флаг, и бережно положил её на диван рядом с собой. – Она вошла в мою жизнь в чудесный сентябрьский день. Увы, я тогда не догадывался, как скоро лишусь моего ангела.
Устроив поудобнее на диване своё грузное тело, отец начал рассказ.
Глава четвёртая
– Это случилось в Шенбрунне, маленьком городке, что на юге Германии. Я сидел за столиком в пивной, порекомендованной мне хозяйкой пансиона, фрау Грундман. Это было типичное сельское заведение, где снаружи на окнах стояли ящики с цветами, а у двери, греясь в лучах заходящего солнышка, дремала собака. Человек, который днём, возможно, пас коз, теперь самозабвенно играл на аккордеоне. Розовощёкая официантка с длинной косой только что поставила глиняную кружку пшеничного пива, когда вошла ОНА…
О, какое это было небесное существо! Все головы разом повернулись в её сторону. Все глаза, включая мои, пристально наблюдали, как она идёт по пивной, огибая сколоченные из досок столы. Развевающееся платье оттенка увядшей сирени идеально шло к её женственной фигуре и чудесно оттеняло волосы цвета платины. И вот когда она собиралась проскользнуть мимо меня, я сам не заметил, как оказался на ногах. Впервые в жизни я пожалел, что не знаю ни слова по-немецки.
– Sprechen Sie английский?
Голос мой заглушил аккордеон. Или, может, то человек взял заслуженный перерыв, чтобы глотнуть пива.
– Слава богу! – У неё был замечательно тёплый гортанный смех. – Голос проклятой родины. Сегодня мой день рождения, и я, словно глупое дитя, весь день тоскую по тому, что надоело мне до чёртиков, когда уезжала из Англии. Вы здесь отдыхаете? Или приехали на международный конкурс певцов йодлем (Йодль – горловое пение, распространённое в Южной Германии и Австрии)? – Говоря это, она присела напротив и положила на стол свою белую сумочку. – А ваша жена где-то поблизости? – Она проказливо улыбнулась. – Успокойтесь. Обещаю быстро ретироваться, если она появится из туалета с горящими глазами и с половой тряпкой в руках.
– К сожалению, я вдовец, – услышал я свой дребезжащий от волнения голос.
– А, один из этих бедняжек. – Выражение её лица стало из насмешливого нежным и грустным. – Какой мужественный поступок – поехать за границу, когда вы ещё не оправились от скорби.
– Она… моя жена скончалась много лет назад.
– Тогда, наверное, самое худшее уже позади? На такого красивого мужчину женщины должны бросаться со всех сторон где угодно, даже в Шенбрунне.
– На самом деле это совсем не так. Я веду уединённый образ жизни.
– Только не сегодня! – Она игриво похлопала по столику. – Сегодня вы угостите меня пивом по случаю моего дня рождения. Так что садитесь, мистер…
– Саймонс.
Я осторожно опустился на свой стул, который, казалось, норовил выскользнуть из-под меня.
– А меня зовут миссис Браун. Но давайте забудем обо всех этих условностях. Я Харриет. Похоже на имя няньки времён королевы Виктории, не так ли?
Она рассмеялась и потянулась за моим стаканом.
– Харриет! – Само звучание этого имени наполнило мою душу музыкой. – Никакое другое имя не было бы достойно вас.
– Как вы любезны! – Не отрывая глаз от моего лица, она пальчиком поманила розовощёкую официантку. – Но вы не торопитесь раскрывать своё, дорогой мистер Саймонс. Неужели оно настолько никуда не годится? Позвольте, я угадаю… – Она склонила набок платиновую головку и пригвоздила меня шаловливой улыбкой. – Горацио? Элджинон? Пепегрин?
– Морли.
– Чудесно!
– Вам оно не кажется несколько чопорным?
– Ничуть. Значительное и очень солидное имя, но есть в нём и что-то игривое.
– Вы очень добры.
Я прочистил горло и заелозил на стуле. В раскрытую дверь струился запах олеандра, а на небе неожиданно взошла луна, словно чья-то невидимая рука пустила её из пращи.
– Я чувствую, что вы романтик, Морли.
– П-правда?
– О да! – Смех её был таким же легким и пенистым, как и пиво, стекавшее по бокам глиняной кружки, которую поставила на стол официантка. – Я хорошо разбираюсь в людях, дорогой Морли. Это один из моих талантов. Но давайте поговорим о вас и вашей жизни, наверняка полной удивительных приключений.
– Да, я довольно много путешествовал.
– Расскажите же!
Харриет наклонилась вперёд и обхватила мои пальцы, вцепившиеся в запотевшую кружку. Знойный экзотический запах её духов напомнил мне раскалённое солнце над дикими красными цветами в оазисе посреди пустыни. Я сам не заметил, как поведал ей о своих путешествия по Сахаре. О своей встрече с шейхом Абу эль-Пуккаби и о том, что только самым любимым его жёнам было дозволено пользоваться маслом из тех самых красных цветов, чтобы готовить из него… некие лосьоны, которые нужны только тёмной-претёмной ночью. Затем я рассказал ей о времени, проведённом в австралийском буше, о пребывании на Амазонке, о путешествии по Непалу и о праздном лете на Гавайях.
– Мне нравятся такие, как вы! Неукротимые и беззаботные.
Харриет приступила ко второй кружке пива и вытерла пенные усы, которые она перед этим отрастила, что ничуть не уменьшило её очарования.
– После смерти жены меня ничто больше не удерживало в квартире на Сент-Джонс-Вуд.
– У вас нет детей?
– Дочь Жизель. В то время она оканчивала школу и жаждала идти по жизни своим путём. Было бы преступлением обременять её безутешным вдовцом. Я собрал небольшой чемодан, опорожнил копилку на каминной полке и послал дочурке воздушный поцелуй через замочную скважину её спальни. Это было мукой для любящего отца, но, как оказалось, в жизни всё к лучшему. Теперь она замужем, у неё то ли один, то ли двое детей, и живёт она в деревушке под названием Чит… и что-то там такое.
– Какая очаровательная хозяйственность.
– Феллс.
– Что?
– Читтертон-Феллс, – объяснил я.
– В самом деле? – Харриет сделала большой глоток пива. – Мне кажется, что моя тётка живёт в местечке с похожим названием. Мы с ней редко видимся по причине глупой семейной ссоры, зовут её Матильда Оклендс. По-моему, именно так звучит фамилия её мужа… Помню, как однажды в детстве приезжала к ней. В девонскую деревню неподалёку от Долиша.
– Жизель вряд ли живёт там. – Я ощутил, как на меня накатилась волна грусти от того, что потерялась пусть и тонкая, но всё же ниточка с прошлым Харриет. – Она живёт на побережье, а не в Девоне. Дом её построен на рубеже веков и стоит на утёсе рядом с церковью.
Харриет задумчиво смотрела, как я допиваю свою кружку. Затем она рассмеялась.
– Вспомнила! Это дом назывался «Оклендс». А фамилия мужа тёти Матильды – Долиш, и живут они на окраине Кембриджа. Вот что делает с людьми возраст: сначала тебя покидает память, а затем и всё остальное. Совсем скоро я буду вынуждена подкрашивать волосы. – Она провела рукой по блестящим платиновым волнам, озорно улыбнулась и изогнула прелестную бровь.
– Мне трудно поверить, что вам хотя бы на день больше тридцати пяти, – заверил я с пылкой искренностью.
– Значит, вы слишком долго просидели в пустыне, общаясь лишь с кокосами. – Ей пришлось повысить голос, так как аккордеонист направился к нам, наигрывая «Счастливого бродягу». По счастью, старый пёс, лежавший у двери, внезапно пробудился и с утробным рыком набросился на ноги музыканта, и тот быстро ретировался в дальний угол. – Я люблю, Морли, когда мне говорят комплименты, – грустно продолжала Харриет, – но я вовсе не пустоголовая блондинка. И если вы надеетесь льстивыми речами затащить меня в постель, то я скажу auf Wiedersehen .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– Которого? – Никто не смог бы сыграть полную тупость лучше Фредди.
– Моего единственного отца.
– Надо же, какой поворот, прямо как в романе. – Он задумчиво посмотрел на папу, который сидел как истукан, словно его отключили кнопкой «пауза». – А я-то думал, что вы гоняете верблюдов по Сахаре или плывёте на каноэ по Нилу. Вы были для меня чем-то вроде героя с тех самых пор, как мой папаша выразил надежду, что я не стану лоботрясом вроде Морли. Прямо-таки мифическая фигура. – Фредди засеменил ко мне подобно гигантской долгоножке и, добросовестно понизив голос, прошептал: – Разве твой родитель не был тоньше раз в пять?
– Вот твоя выпивка. – Бен сунул ему в руки бокал.
– Спасибо, дружище, преогромное спасибо!
– Фредди не надолго, – холодно сказала я. – Он только что вспомнил, что ему срочно надо бежать домой крахмалить своё нижнее бельё.
– Ну что у вас за дочь! – Мой толстокожий кузен подошёл к дивану и лучезарно улыбнулся, глядя в тусклые папины глаза. – Рад снова с вами встретиться, Морли, старина! За наши будущие дружеские вечеринки!
– А ты кто таков?
– Сын маминой сестры Лулу, – угрюмо ответила я. – Фредди был экспериментальным образцом, но после него тётушка Лулу больше не решилась заводить детей.
– Мы с Элли потому так привязаны друг к другу, – пояснил мой кузен, изо всех сил изображая задушевность, – что являемся единственными детьми.
И это было чистой правдой. Мы с ним очень близки, несмотря на то, что мне каждый день хочется прибить его сковородкой, чтобы мокрого места не осталось. Фредди ради меня готов почти на всё, как и я ради него, но тем не менее сейчас мне совсем не улыбалось, чтобы он присутствовал при излияниях отца. А может, папа уже закрыл тему Харриет? Честно говоря, я не знала, что хуже. Но как бы там ни было, семейных посиделок я вовсе не жаждала.
– Оставайся на месте, мой мальчик, не вздумай убегать! – Папа наконец вышел из транса. – Увы, из-за своего удручённого состояния я не могу сказать: больше народу – больше веселья. Но считаю, что общество родственников может придать мне некое подобие мужества, чтобы справиться с беспросветной пустотой, царящей в моей истерзанной душе. До твоего появления я собирал крохи храбрости, чтобы посвятить Жизель и… её замечательного супруга в те трагические и жестокие обстоятельства, что заставили меня вернуться в Англию.
– Он всегда так говорит? – раздался над ухом сценический шёпот Фредди.
– Папа, ты собирался нас с кем-то познакомить?
– С той, что переполняет моё сердце печалью и радостью. – Отец склонил голову, прежде чем благоговейно достать из сумки какой-то предмет и положить его на кофейный столик. – Возлюбленная моя Харриет, познакомься со своей новой семьёй!
Воцарилось гробовое молчание.
– Это глиняный горшок, – услужливо сообщил Фредди, не обращаясь ни к кому конкретно.
Это действительно был довольно уродливый горшок с крышкой.
– Это не горшок. – Отец нежно коснулся его поверхности. – Это урна.
– Ах, вот оно что! – Фредди артистически изогнул бровь в тщетной попытке изобразить задумчивость.
– И в ней содержится?.. – спросила я, уже зная ответ.
– Всё, что осталось от любви и света моей жизни.
– Так вот кто такая Харриет…
Я было встала, но снова опустилась в кресло. Не стоит поддаваться ребяческому порыву швырнуть эту дурацкую урну отцу в голову. Если даже она не разобьётся, её содержимое рассыплется по всей гостиной, и завтра Рокси Мэллой съест меня живьём, обвиняя в умышленно производстве пыли. Нет, лучше вести себя как взрослый человек и считать, что мне ещё повезло. Может, эта ситуация и отвратительна, но ничего преступного в ней нет. Никакого убийства, никаких расчленённых трупов, ни даже нарушения таможенных правил. Ибо я не сомневалась, что папа тщательно заполнил декларацию. Хотя бы для того, чтобы не потерять самообладания, когда его спросят, сам ли он укладывал чемодан и может ли поручиться, что с этого момента не оставлял его без присмотра.
Обретя голос, я продолжила:
– Очень надеюсь, что бедная Харриет не умерла мучительной смертью от какой-нибудь редкой тропической болезни, лекарство от которой найдут только на следующей неделе.
Говоря это, я избегала смотреть на Бена, но чувствовала на себе его пристальный взгляд.
– Мы с Харриет познакомились не в тропиках. – Папа сложил холщовую сумку так, словно это был государственный флаг, и бережно положил её на диван рядом с собой. – Она вошла в мою жизнь в чудесный сентябрьский день. Увы, я тогда не догадывался, как скоро лишусь моего ангела.
Устроив поудобнее на диване своё грузное тело, отец начал рассказ.
Глава четвёртая
– Это случилось в Шенбрунне, маленьком городке, что на юге Германии. Я сидел за столиком в пивной, порекомендованной мне хозяйкой пансиона, фрау Грундман. Это было типичное сельское заведение, где снаружи на окнах стояли ящики с цветами, а у двери, греясь в лучах заходящего солнышка, дремала собака. Человек, который днём, возможно, пас коз, теперь самозабвенно играл на аккордеоне. Розовощёкая официантка с длинной косой только что поставила глиняную кружку пшеничного пива, когда вошла ОНА…
О, какое это было небесное существо! Все головы разом повернулись в её сторону. Все глаза, включая мои, пристально наблюдали, как она идёт по пивной, огибая сколоченные из досок столы. Развевающееся платье оттенка увядшей сирени идеально шло к её женственной фигуре и чудесно оттеняло волосы цвета платины. И вот когда она собиралась проскользнуть мимо меня, я сам не заметил, как оказался на ногах. Впервые в жизни я пожалел, что не знаю ни слова по-немецки.
– Sprechen Sie английский?
Голос мой заглушил аккордеон. Или, может, то человек взял заслуженный перерыв, чтобы глотнуть пива.
– Слава богу! – У неё был замечательно тёплый гортанный смех. – Голос проклятой родины. Сегодня мой день рождения, и я, словно глупое дитя, весь день тоскую по тому, что надоело мне до чёртиков, когда уезжала из Англии. Вы здесь отдыхаете? Или приехали на международный конкурс певцов йодлем (Йодль – горловое пение, распространённое в Южной Германии и Австрии)? – Говоря это, она присела напротив и положила на стол свою белую сумочку. – А ваша жена где-то поблизости? – Она проказливо улыбнулась. – Успокойтесь. Обещаю быстро ретироваться, если она появится из туалета с горящими глазами и с половой тряпкой в руках.
– К сожалению, я вдовец, – услышал я свой дребезжащий от волнения голос.
– А, один из этих бедняжек. – Выражение её лица стало из насмешливого нежным и грустным. – Какой мужественный поступок – поехать за границу, когда вы ещё не оправились от скорби.
– Она… моя жена скончалась много лет назад.
– Тогда, наверное, самое худшее уже позади? На такого красивого мужчину женщины должны бросаться со всех сторон где угодно, даже в Шенбрунне.
– На самом деле это совсем не так. Я веду уединённый образ жизни.
– Только не сегодня! – Она игриво похлопала по столику. – Сегодня вы угостите меня пивом по случаю моего дня рождения. Так что садитесь, мистер…
– Саймонс.
Я осторожно опустился на свой стул, который, казалось, норовил выскользнуть из-под меня.
– А меня зовут миссис Браун. Но давайте забудем обо всех этих условностях. Я Харриет. Похоже на имя няньки времён королевы Виктории, не так ли?
Она рассмеялась и потянулась за моим стаканом.
– Харриет! – Само звучание этого имени наполнило мою душу музыкой. – Никакое другое имя не было бы достойно вас.
– Как вы любезны! – Не отрывая глаз от моего лица, она пальчиком поманила розовощёкую официантку. – Но вы не торопитесь раскрывать своё, дорогой мистер Саймонс. Неужели оно настолько никуда не годится? Позвольте, я угадаю… – Она склонила набок платиновую головку и пригвоздила меня шаловливой улыбкой. – Горацио? Элджинон? Пепегрин?
– Морли.
– Чудесно!
– Вам оно не кажется несколько чопорным?
– Ничуть. Значительное и очень солидное имя, но есть в нём и что-то игривое.
– Вы очень добры.
Я прочистил горло и заелозил на стуле. В раскрытую дверь струился запах олеандра, а на небе неожиданно взошла луна, словно чья-то невидимая рука пустила её из пращи.
– Я чувствую, что вы романтик, Морли.
– П-правда?
– О да! – Смех её был таким же легким и пенистым, как и пиво, стекавшее по бокам глиняной кружки, которую поставила на стол официантка. – Я хорошо разбираюсь в людях, дорогой Морли. Это один из моих талантов. Но давайте поговорим о вас и вашей жизни, наверняка полной удивительных приключений.
– Да, я довольно много путешествовал.
– Расскажите же!
Харриет наклонилась вперёд и обхватила мои пальцы, вцепившиеся в запотевшую кружку. Знойный экзотический запах её духов напомнил мне раскалённое солнце над дикими красными цветами в оазисе посреди пустыни. Я сам не заметил, как поведал ей о своих путешествия по Сахаре. О своей встрече с шейхом Абу эль-Пуккаби и о том, что только самым любимым его жёнам было дозволено пользоваться маслом из тех самых красных цветов, чтобы готовить из него… некие лосьоны, которые нужны только тёмной-претёмной ночью. Затем я рассказал ей о времени, проведённом в австралийском буше, о пребывании на Амазонке, о путешествии по Непалу и о праздном лете на Гавайях.
– Мне нравятся такие, как вы! Неукротимые и беззаботные.
Харриет приступила ко второй кружке пива и вытерла пенные усы, которые она перед этим отрастила, что ничуть не уменьшило её очарования.
– После смерти жены меня ничто больше не удерживало в квартире на Сент-Джонс-Вуд.
– У вас нет детей?
– Дочь Жизель. В то время она оканчивала школу и жаждала идти по жизни своим путём. Было бы преступлением обременять её безутешным вдовцом. Я собрал небольшой чемодан, опорожнил копилку на каминной полке и послал дочурке воздушный поцелуй через замочную скважину её спальни. Это было мукой для любящего отца, но, как оказалось, в жизни всё к лучшему. Теперь она замужем, у неё то ли один, то ли двое детей, и живёт она в деревушке под названием Чит… и что-то там такое.
– Какая очаровательная хозяйственность.
– Феллс.
– Что?
– Читтертон-Феллс, – объяснил я.
– В самом деле? – Харриет сделала большой глоток пива. – Мне кажется, что моя тётка живёт в местечке с похожим названием. Мы с ней редко видимся по причине глупой семейной ссоры, зовут её Матильда Оклендс. По-моему, именно так звучит фамилия её мужа… Помню, как однажды в детстве приезжала к ней. В девонскую деревню неподалёку от Долиша.
– Жизель вряд ли живёт там. – Я ощутил, как на меня накатилась волна грусти от того, что потерялась пусть и тонкая, но всё же ниточка с прошлым Харриет. – Она живёт на побережье, а не в Девоне. Дом её построен на рубеже веков и стоит на утёсе рядом с церковью.
Харриет задумчиво смотрела, как я допиваю свою кружку. Затем она рассмеялась.
– Вспомнила! Это дом назывался «Оклендс». А фамилия мужа тёти Матильды – Долиш, и живут они на окраине Кембриджа. Вот что делает с людьми возраст: сначала тебя покидает память, а затем и всё остальное. Совсем скоро я буду вынуждена подкрашивать волосы. – Она провела рукой по блестящим платиновым волнам, озорно улыбнулась и изогнула прелестную бровь.
– Мне трудно поверить, что вам хотя бы на день больше тридцати пяти, – заверил я с пылкой искренностью.
– Значит, вы слишком долго просидели в пустыне, общаясь лишь с кокосами. – Ей пришлось повысить голос, так как аккордеонист направился к нам, наигрывая «Счастливого бродягу». По счастью, старый пёс, лежавший у двери, внезапно пробудился и с утробным рыком набросился на ноги музыканта, и тот быстро ретировался в дальний угол. – Я люблю, Морли, когда мне говорят комплименты, – грустно продолжала Харриет, – но я вовсе не пустоголовая блондинка. И если вы надеетесь льстивыми речами затащить меня в постель, то я скажу auf Wiedersehen .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41