Она застала обеих леди обсуждающими чай и миндальное печенье. Миссис Скорриер приветствовала Венецию любезной улыбкой.
— Какой чудесный чай, дорогая мисс Лэнион! — воскликнула она. — Нужно спросить экономку, где она его достает.
Увидев Обри, миссис Скорриер одарила улыбкой и его. Он чопорно поклонился, пожал ей руку и повернулся к Шарлотте:
— Рад с вами познакомиться. Как же вы оставили моего брата? Он скоро последует за вами?
— Не знаю… Надеюсь, что да… Я не хотела оставлять его, но мама решила…
— Мама решила, что ее дочери будет куда лучше вдали от Камбре! — прервала Шарлотту миссис Скорриер со смехом, уже начинавшим раздражать Венецию. — Ваш брат, безусловно, будет дома к концу года, так как герцог намерен приступить к выводу войск в начале будущего месяца. Я как раз говорила Шарлотте, мисс Лэнион, как очаровательна эта комната! Нужны только новые шторы, чтобы сделать ее такой же элегантной, как те гостиные, в которых мне доводилось бывать!
Венеция была слегка обескуражена этим заявлением, но, надеясь, что, если ей удастся вовлечь миссис Скорриер в беседу, Обри и Шарлотта смогут познакомиться, села рядом с ней на диван.
Миссис Скорриер охотно поддержала разговор и вскоре продемонстрировала умение действовать одновременно на нескольких фронтах. Когда обращались к Шарлотте, она отвечала вместо нее, а стоило ее дочери что-нибудь сказать, как она тут же ее поправляла. Манеры миссис Скорриер были доброжелательными, и она почти постоянно улыбалась, но Венеция вскоре убедилась, что женщина относится к ней враждебно и подозрительно. Миссис Скорриер расточала ей комплименты, умудряясь при этом говорить пренебрежительно, и Венеция, никогда еще не сталкивавшаяся с подобными людьми, была озадачена ее поведением. Казалось, миссис Скорриер твердо решила видеть в золовке своей дочери врага, которого нужно победить. Говоря об изменениях, которые Шарлотта, несомненно, произведет в Андершо, и заверяя Венецию, что понимает, как ей будет нелегко передать бразды правления в другие руки, она недвусмысленно давала понять, что готова ревностно отстаивать права Шарлотты.
Когда примерно через час в комнату вошла миссис Гернард, чтобы предложить обеим леди пройти в предназначенные для них спальни, Венеция уже понимала, что с уютом в Андершо покончено раз и навсегда и что ближайшее будущее не обещает ничего, кроме неприятностей и раздоров. В добавление к враждебности миссис Скорриер обладала удручающей склонностью указывать каждому, начиная от Венеции и кончая помощником садовника, наилучший способ выполнения любой задачи, будь то распоряжения прислуге или сохранение герани. Даже кухарке, чьи миндальные печенья удостоились похвалы миссис Скорриер, был дан рецепт их улучшения, и, так как это не выглядело достаточно устрашающим, она пообещала Венеции прислать ей отличного хирурга, который, несомненно, сумеет исцелить хромоту Обри. Венеция не считала ее злой, но хорошо понимала, почему многие (согласно признанию самой миссис Скорриер) относятся к ней недоброжелательно.
Когда миссис Скорриер сообщили, что для Шарлотты приготовили спальню покойной леди Лэнион, она выразила удовлетворение. Венеция улыбнулась Шарлотте и сказала, чтобы она обращалась к ней, если ей что-нибудь понадобится, но миссис Скорриер погрозила пальцем и шутливым топом заметила:
— Нет-нет, мисс Лэнион, умоляю не приучать мою ленивую малышку зависеть от вас! Я говорила ей, что теперь, когда она стала замужней леди и хозяйкой дома, ей нужно научиться самой отдавать распоряжения, а не полагаться в этом на меня или на вас.
Некоторое время спустя Венеция вышла из своей комнаты и быстро спустилась вниз, где застала Шарлотту сидящей в одиночестве в гостиной. Она была элегантно одета в шелковое вечернее платье, но больше походила на испуганную школьницу, чем на модную даму, и инстинктивно вскочила, как только увидела Венецию. Обрадованная возможностью поговорить с ней без назойливой миссис Скорриер, Венеция постаралась, чтобы Шарлотта чувствовала себя непринужденно. Ей удалось это лишь отчасти, и она скоро осознала, что, хотя мягкий и доброжелательный характер Шарлотты побуждал ее стараться всем угодить, он также не позволял ей противостоять материнской властности. Если бы Шарлотта облекла в слова (на этот подвиг она была абсолютно не способна) тот факт, что миссис Скорриер убеждала ее остерегаться своей золовки, это не могло бы выглядеть более очевидным, а так как она не обладала ни чувством юмора, ни умением ясно выражать свои мысли, шутливая просьба Венеции не смотреть на нее, как на людоедку, повергла бедняжку в смущение, выражаемое невнятным бормотанием. Только говоря о Конуэе, она стала держаться естественно, а робость уступила место обожанию героя. Он был полубогом, который каким-то чудом влюбился в нее; сама мысль о его величии заставляла ее щеки краснеть, а глаза сиять, и, пересказывая его славные деяния и мудрые изречения, она даже несколько оживилась.
Венецию позабавил неузнаваемый портрет ее брата, но она была глубоко тронута и хорошо понимала, что привлекало Конуэя в этой робкой девушке.
— Должно быть, вам очень не хотелось расставаться с ним, — ласково заметила она. — Я искренне вам сочувствую!
В глазах Шарлотты блеснули слезы.
— О, это было ужасно! Я не хотела уезжать, но Конуэй считал это необходимым, так как полковник Скидби был нелюбезен с мамой. Конечно, мама не стала бы сносить оскорбления, поэтому мы не могли приглашать полковника, и Конуэй чувствовал себя неловко. Представьте себе, этот ужасный человек распространял лживые истории о бедной маме, и многие ему верили, становились на его сторону и вели себя с ней так же невежливо, поэтому ей пришлось обо всем рассказать лорду Хиллу, после чего Конуэй сказал… подумал, что нам лучше всего вернуться в Англию! — Закончив импульсивный монолог на этой отчаянной ноте, она поспешно добавила: — Кроме того, я неважно себя чувствовала.
— Неудивительно, — промолвила Венеция, весело блеснув глазами. — На вашем месте я бы хотела провалиться сквозь землю! Нет ничего хуже, чем оказаться в центре чьей-то ссоры.
— Это был настоящий кошмар! — невольно воскликнула Шарлотта и вздрогнула при страшном воспоминании. — Я стала истеричной, поэтому мама не могла меня оставить, да и я ни за что бы не согласилась с ней расстаться, особенно в таком состоянии… — Она принялась теребить носовой платок и неуверенно продолжила: — Мама иногда говорит всякие вещи… не то чтобы она имела это в виду, но ей пришлось многое вынести, потому что папа был беден, а его семья приняла сторону тети Элизабет, когда она была груба с бедной мамой, так что ей пришлось порвать с ними все отношения. А потом папа умер от лихорадки, которую подхватил на Пиренейском полуострове, — он был военный, как Конуэй, — и у мамы никого не осталось, кроме моей сестры и меня.
— Значит, у вас есть только одна сестра? — спросила Венеция, будучи не в силах придумать подобающий комментарий по поводу испытаний миссис Скорриер.
— Да, моя сестра Фанни. Она старше меня, но мы с ней были очень дружны. Это так печально! Фанни два года назад вышла замуж и родила малыша, которого я никогда не видела, потому что мой зять, который казался нам таким приятным человеком, плохо относился к маме, когда мы гостили у него и Фанни, и заявил, что он не желает, чтобы она всюду совала нос в его доме! А все из-за того, что мама посоветовала Фанни уволить экономку, которая, по ее мнению, была слишком расточительной и даже, как мама подозревала, нечестной!
Прежде чем Венеция успела оправиться от впечатления, произведенного этой безыскусной речью, в комнату вошла миссис Скорриер, поэтому ей пришлось отказаться от желания предупредить Шарлотту, что любая попытка лишить Андершо экономки может привести только к неприятным последствиям для ее матери.
Миссис Скорриер была полна планов на будущее. Ей удалось выпытать у горничной, присланной для обслуживания миссис Гернард, все подробности ведения хозяйства в Андершо, и она считала необходимым произвести ряд улучшений. То, что подходило для незамужней женщины, живущей с братом в уединении, ни в коей мере не подойдет для леди Лэнион! В частности, миссис Скорриер считала необходимым наличие двух ливрейных лакеев, подчиненных дворецкому, но мисс Лэнион не должна опасаться, что это потребует значительных расходов, так как, по ее мнению, количество женской прислуги в доме чрезмерно.
— Я вовсе не имею в виду, что вы плохо управляетесь, моя дорогая мисс Лэнион, — любезно заверила она Венецию. — Должна признаться, меня приятно удивило все, что я здесь увидела, и могу уверенно заявить, что вам нечего краснеть за ваше хозяйство!
— Безусловно! — весело согласилась Венеция. — Хотя я могла бы покраснеть, слушая комплименты, которые следовало бы отнести не ко мне. Миссис Гернард была экономкой в Андершо со дня моего рождения. — Она обернулась к Шарлотте: — Думаю, завтра миссис Гернард захочет показать вам дом. Не волнуйтесь, если она покажется вам немного чопорной. Миссис Гернард полюбит вас, как только поймет, что вы не собираетесь нарушать заведенный порядок. Поговорите с ней о Конуэе! Она его обожает — даже позволяет ему называть себя милой старушкой Герни, на что я никогда бы не осмелилась! Вероятно, миссис Герни захочет передать вам свои ключи. Уверена, мне незачем вас предупреждать, что вы должны умолять ее оставить их при себе.
— Конечно! Я никогда…
— Что до этого, дорогая моя, — вмешалась миссис Скорриер, — то, я думаю, тебе сразу же следует дать понять, кто здесь хозяйка. Вполне естественно, что мисс Лэнион робеет перед этой женщиной, зная ее с детских лет, но ты — другое дело. Со старыми слугами вечно одна и та же история. Они быстро понимают свои преимущества и становятся настоящими тиранами. Если хочешь выслушать мой совет, дорогая…
— Ей лучше послушать совет моей сестры, — прервал Обри, входя в комнату. — Только представьте себе, какой шум поднимет Конуэй, если увидит, что миссис Герни позволила поставить все в Андершо с ног на голову!
Мысль о недовольстве Конуэя заставила Шарлотту побледнеть, а миссис Скорриер сделать паузу. Она ограничилась словами «ну, посмотрим», и, хотя продолжала улыбаться, ее взгляд, брошенный на Обри, никак нельзя было назвать дружелюбным. Венеции оставалось только молиться, чтобы эта женщина не спровоцировала брата снова.
Но ее молитвы не были услышаны, и задолго до окончания обеда стало ясно, что Обри готов к военным действиям. Войдя в столовую и обнаружив, что ей отведено место во главе стола, Шарлотта отпрянула и пробормотала, инстинктивно побуждаемая лучшими чувствами:
— О нет!.. Ведь здесь всегда сидели вы, не так ли, мисс Лэнион? Я не хочу занимать ваше место!
— Но и я не хочу занимать ваше, — отозвалась Венеция. — Между прочим, я бы хотела, чтобы вы называли меня по имени, а не «мисс Лэнион».
— Благодарю вас, с удовольствием! Но прошу вас не…
— Моя дорогая Шарлотта, мисс Лэнион сочтет тебя дурочкой, если ты не перестанешь ломаться! — заявила миссис Скорриер. — Она абсолютно права, и тебе нечего робеть. — Женщина широко улыбнулась Венеции и добавила: — Судьба сестер занимать второе место, когда их братья женятся, не так ли?
— Несомненно, мэм.
— Не слишком ли это сурово, дорогая? — заметил Обри, блеснув глазами. — Ты будешь первой в Андершо, даже если станешь есть на кухне, — и отлично это знаешь!
— Что за преданный брат! — хихикнула миссис Скорриер.
— Не преданный, а глупый, — поправила Венеция. — Хотите сидеть у огня, мэм, или…
— Миссис Скорриер должна сидеть на дне стола, — уверенно заявил Обри.
— Не на дне, а в конце, — наставительно произнесла миссис Скорриер.
— Да, конечно, — с удивленным видом согласился Обри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50