“Это урок”, — подумал Николас. Опасность рядится в самые неожиданные одежды. Разумеется, ему нечего было бояться Лью Кроукера. Просто на примере лейтенанта, который, сам того не желая, положил голову под топор, Николас еще раз убедился в том, что невежество тоже по-своему опасно.
Николас пытался рассказать Кроукеру о сущности бусидо , и лейтенант то и дело поглядывал на него, отрываясь от тарелки. Конечно, в основе лежит повиновение, но для людей Запада это слово имеет такой унизительный оттенок, что Николас не решился с этого начинать. Идеи бусидо коренились не только в социологии и религии, но и в истории. Однако американцам, у которых собственная история насчитывала всего две сотни лет, это казалось непостижимым.
Тем не менее, Кроукер слушал Николаса со все большим интересом. Когда принесли кофе, Кроукер откинулся на спинку кресла и достал мятную резинку. Какое-то время он рассеянно смотрел по сторонам, затем неожиданно заявил:
— Моя старуха сведет меня с ума. Мне не хочется возвращаться домой.
— Но вы сами сказали, — заметил Николас, — что почти не бываете дома.
Кроукер отпил глоток кофе, потом влил туда сливок и высыпал гранулированный сахар из пакетика.
— Не знаю почему, но я никак не могу привыкнуть к черному кофе, тем более без сахара. — Он сделал еще один глоток и удовлетворенно кивнул. — Да, сказал. Но дома мне еще хуже.
— Вам нужно поменять работу, — съязвил Николас.
— Нет, думаю, мне надо поменять жену. Элис — эндокринолог. Она уже три с половиной года работает над одним проектом. По-моему, какая-то чушь — за все это время они ни на шаг не приблизились к цели. — Лейтенант перекатил зубочистку из одного угла рта в другой. — Рекомбинант ДНК.
— Ага, клоны?
Кроукеру понравилось, что Ник об этом знает. Его лицо разгладилось.
— Да. — Лейтенант рассмеялся. — Она там плодит армию супермужчин, так что нам с тобой скоро нечего будет делать, Ник. — Он снова засмеялся. — Шутка. Они пытаются изменить ДНК в материнской утробе так, чтобы у людей с наследственными болезнями могли быть дети. — Некоторое время Кроукер молча отхлебывал кофе. — У нас уже давно не ладится. Видимо, пора уходить.
— Тогда уходи, — предложил Николас Кроукер посмотрел на него.
— М-да. — Наступило неловкое молчание. — Послушай, то, что я раньше сказал...
— Пора идти, — отрезал Николас и поднялся из-за стола. — Нас ждут, и лучше не опаздывать.
Внутри было прохладно и сухо, несмотря на отсутствию кондиционера, будто они опустились глубоко под землю, куда не проникало беспощадное летнее солнце. Стены из огромных каменных блоков были достаточно толстыми, чтобы сохранять прохладу даже в самый жаркий день.
Кроме звука собственных шагов, Кроукер слышал слабые отголоски безмолвных согласованных движений в строю. Это напомнило ему занятия в полицейской школе в захолустном пыльном городке.
— Несколько лет назад кино и телевидение открыли для себя боевые искусства, — рассказывал Ник Кроукеру, пока они шли, — и превратили их в цирк. Для американцев они стали чем-то вроде профессиональной борьбы, что бесконечно далеко от истины. — Он остановился и посмотрел на Кроукёра. — Путь Воина — это не просто убийство. Чисто западный образ: достал пистолет, пиф-паф — и готово! Нет, основа будзюцу — внутри человека.
Они снова двинулись, и звуки стали более отчетливыми. Кроукеру казалось, что он слышит топот босых ног и деревянный треск, словно какой-то великан играет на огромном барабане.
— Будзюцу надо принимать всерьез, лейтенант, можете мне поверить, — продолжал Николас. — Это не цирковые фокусы и не салонная игра. — Он опять посмотрел на Кроукёра. — Надеюсь, вас не раздражает мое многословие. Просто я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Средний человек на Западе никогда не видел настоящих мастеров будзюцу , он даже не представляет себе, что это такое. Это вполне естественно — ведь настоящие мастера не ищут славы. Несмотря на свой боевой дух, будзюцу ближе к религии, особенно, Дзэн и Синто, чем, скажем, к спорту. Это образ жизни, подчиненный бусидо . И такой человек скорее совершит сеппуку, ритуальное самоубийство, нежели нарушит кодекс чести. Бусидо охватывает все стороны жизни, лейтенант, абсолютно все. Надеюсь, вы это понимаете.
— Неуверен, — признался Кроукер.
Его мучила какая-та неясная мысль, но он не пытался до нее докопаться. Кроукер знал: чем настойчивее он будет это делать, тем глубже она спрячется.
— Это неудивительно. — Николас сухо улыбнулся. — У людей на это уходят годы. — Он обогнал Кроукёра на несколько шагов и, обернувшись, добавил: — А некоторые могут так ничего никогда и не понять.
* * *
Ничто в мире не могло заставить Гелду Томкин заплакать, но теперь она чувствовала, что слезы вот-вот выступят у нее на глазах. Она стояла посреди комнаты и смотрела в окно на сверкающую под жарким солнцем воду Ист-Ривер. Знакомый пейзаж выглядел плоско и безжизненно, как на картине. “Вероятно, это и есть картина”, — подумала Гелда. Мысли ее блуждали как в тумане. Одно только радовало: наконец она нашла то, что искала. “Алкоголя уже недостаточно, к тому же он только вредит делу”. Гелда криво улыбнулась. Травка тоже не годилась, она это давно поняла. От опиума она просто вырубалась. И вот, как оказалось, таблетки кодеина в сочетании с виски — то, что доктор прописал. Гелда рассмеялась горьким смехом.
В соседней комнате раздалось приглушенное жужжание телефона. Этот звук был такой же частью атмосферы ее жилища, как и длинный кожаный диван, согреть который могло только прикосновение обнаженного тела.
Гелда продолжала смотреть в окно, не торопясь подходить к телефону. Он будет звонить до тех пор, пока она не подойдет. Если бы ее не было дома или ей просто не хотелось разговаривать, она включила бы автоответчик. Она нужна Груше, пусть подождет.
Сейчас Гелда хотела бы заплакать, но даже сквозь дымку алкоголя и наркотиков она понимала, что у нее нет больше слез, что все внутри сухо и безжизненно, как в опаленной солнцем пустыне.
Гелда медленно отвернулась от окна и пошла по толстому синему ковру спальни. Через открытую дверь она увидела темно-коричневую кожаную громаду на терракотовом ковре в гостиной, или мастерской, как она сама называла эту комнату: в последнее время никто уже не хотел пользоваться кроватью.
Когда Гелда пересекала полосу солнечного света, ее волосы вспыхнули шелковистым блеском. На ней был слегка затянутый поясом травянисто-зеленый атласный халат. Он открывал ложбинку на ее груди и длинные ноги, но прятал те части тела, которые Гелда втайне презирала. Во всей квартире не было ни одного зеркала, даже в ванной.
Девушка сняла трубку.
— Да.
— Дорогая, почему ты так долго? — волновалась Груша. — Что-нибудь случилось?
— К сожалению, ничего. — Гелда закрыла глаза. Груша хихикнула.
— Узнаю мою девочку. — Ее голос вдруг переменился. — Джи, у тебя все в порядке?
— Да, а что?
— В последнее время ты не появляешься. Некоторые девочки без тебя скучают.
— Я тоже скучаю, — сказала Гелда, сама не понимая, правда это или нет. — Я много думала. Груша.
— Моя дорогая, — терпеливо начала Груша, — ты же знаешь, мысли бередят душу. Тебе надо меньше сидеть дома. Почему бы не собраться с друзьями?
— Ты знаешь, что я этим не занимаюсь, — рявкнула Гелда.
— Пожалуйста. Я не настаиваю. — В голосе Груши теперь слышалась горечь. — Дорогая, я переживаю за тебя. По-настоящему.
— Есть за что — ты на мне неплохо зарабатываешь.
— Вот что, Джи. Прекрати, эти разговоры. — Теперь уже разозлилась Груша. — Ты просто капризничаешь. Но я понимаю это и прощаю тебя. Видит Бог, в мире найдется немного людей, за которых я переживаю... Во всяком случае, мои девочки в их число не входят.
— Я одна из твоих девочек, — стояла на своём Гелда. Последовал огорченный вздох Груши.
— Дорогая, неужели я снова должна напоминать, что ты сама меня разыскала. Да, я обеспечиваю тебя клиентурой, но очень специфичной — ты знаешь об этом не хуже меня. Тысяча долларов за вечер не так уж мало, чтобы нос воротить. Вполне допускаю, что ты сможешь заработать больше за час — так в чем же дело? А в том, что эта работа тебе нравится. Но я никак не могу назвать тебя одной из своих девочек!
— У тебя есть что-нибудь для меня? — тупо спросила Гелда. Груша снова вздохнула.
— Да. Сорви-голова, актриса. Помнишь...
— Помню.
— Она требует только тебя.
— Ладно.
— У тебя есть все, что нужно?
Гелда подумала об огромном шестизарядном револьвере с длинным восьмигранным стволом и полированной деревянной рукояткой.
— Да, — произнесла она мечтательно. Груша засмеялась.
— Ну вот, это уже лучше. Ты же знаешь, сегодня вечером будет больше удовольствия, чем работы.
Теперь, по крайней мере, было чего ждать. Гелда повернулась к окну, через которое врывался безжалостный солнечный свет. Телефонная трубка выскользнула из ее руки. Река ослепляюще подмигнула Гелде.
* * *
Большая прямоугольная комната с высоким потолком была вся сделана из дерева. Даже половицы, покрытые глянцевым светлым лаком, закреплялись с помощью деревянных штифтов и клея. Мягкий свет равномерно заливал все уголки помещения, напоминающего спортивный зал. Вдоль стены были установлены помосты с невысокими деревянными ограждениями. Больше никакой мебели или оборудования не было.
Шесть пар мужчин в белых холщовых штанах и рубахах выстроились в ряд. Каждый держал в руках полированную деревянную палку с небольшим эфесом. Кроукер мог бы принять эти палки за мечи, но не обнаружил ни лезвия, ни острия. Мужчины были без масок. Все японцы, в основном лет двадцати-тридцати, хотя Кроукер заметил одного подростка и двоих, которым было уже около сорока.
Между двумя шеренгами стоял невысокий человек в сером с выбритой головой. Определить его возраст было трудно. Кроукер решил, что ему от сорока до пятидесяти. Человек издал резкий крик, и ряды сомкнулись, скрестив деревянные палки.
— Это класс кэндзюцу , лейтенант, — пояснил Николас. — Лучший в Западном полушарии.
Кроукер зачарованно следил, как соперники наступали и отступали, атаковали и отражали удары, сопровождая свои действия дружными криками. Но все это казалось таким медленным и заученным, что он не мог себе представить, как подобная техника может пригодиться в настоящем поединке.
Вскоре по отрывистой команде учителя все одновременно отступили, подняли мечи и глубоко поклонились друг другу. После этого мужчины молча разбились на маленькие группы. Одни отошли к стене и присели на корточки, другие стали разминаться на месте. Все были полностью поглощены собой.
Николас подвел Кроукера к мастеру кэндзюцу , поклонился и произнес несколько фраз по-японски. Тот поклонился в ответ и протянул руку Кроукеру. Лейтенант неуверенно пожал ее; рука была холодная и твердая как камень.
— Это Фукасиги, — объявил Николас. — Считайте, что я вас представил.
Кроукер выпустил руку человека в сером и спросил:
— А что сейчас?
— Смотрите, — сказал Николас.
Фукасиги повернул голову в сторону и быстро сказал что-то по-японски. Один из учеников поднялся, взял второй деревянный меч и подошел к ним. Он поклонился и подал оружие Николасу. Выслушав Фукасиги, ученик кивнул годовой.
— Хай!
Это был высокий худощавый человек с суровым лицом и живыми глазами. Они оба — ученик и Николас — приняли исходную стойку: ноги на ширине плеч, колени слегка согнуты, обе руки на рукояти меча.
— Итак” — Николас начал объяснять Кроукеру, не сводя глаз с противника, — в кэндо есть пять — и только пять — стоек: верхняя, средняя, нижняя, правосторонняя и левосторонняя. Из них первые три — основные. Две другие, переходные, используются только тогда, когда сверху иди сбоку встречается преграда. Однако это еще не Путь. Чтобы овладеть этой техникой, нужно научиться тому, что обычно называется “стойка — не стойка”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74