Ник вздрогнул и проснулся. Перед его глазами всплыло лицо человека с какими-то смазанными чертами, словно луна в тумане летней ночи.
* * *
Гелда смеялась. Когда она смеялась, ее грудь тряслась, а это, как говорила Сорви-голова, возбуждало ее больше всего.
Сорви-голова всегда могла рассмешить Гелду, и это была одна из причин, по которой Гелда любила проводить с ней время. Второй причиной являлось тело актрисы.
Кожа у Сорви-головы была золотисто-коричневой, с головы до ног, никаких следов от бикини. Наверное, это ее естественный цвет — Гелда никогда об этом не спрашивала. Сорви-голова была высокая, даже выше Гелды, и очень стройная. Она носила длинные волосы, завитые в мелкие локоны, и это ей очень шло.
Ноги у Сорви-головы были длиннее, чем у Гелды, более тонкие и изящные; маленькие идеально круглые груди, тонкая талия, довольно узкие бедра. В ней было что-то мальчишеское и одновременно очень женственное, и это естественно уживалось друг с другом. Сорви-голове нравился Дикий Запад: загорелые мужественные ковбои, мускулистые скачущие кони, но больше всего — необузданность.
Как сказала Груша, это было скорее удовольствие, чем работа.
— На этот раз, Джи, я решила, будто нашла то, что нужно, — рассказывала Сорви-голова.
Она лениво лежала в ванне; в воздухе сладко пахло фиалками. Гелда опустилась на колени рядом с ванной, медленно вращая хрустальные краны. Вода ударила по белому фаянсу, между расставленных ног Сорви-головы. На стене висели перепачканные ковбойские брюки, словно ритуальная жертва, которую скоро должен поглотить священный огонь.
— Но, знаешь, — продолжала Сорви-голова, — я ни на минуту не верила в свое счастье.
— И чем же все кончилось? — Гелда увеличила напор горячей воды.
— Чем кончилось? — взвыла Сорви-голова. — Мой чудесный техасец, мой славный ковбой оказался педиком. — Она оперлась локтями на края ванны и выгнулась навстречу струе воды, — Он плакал в постели и жаловался, что женщины его пугают. — Она откинула голову и закрыла глаза, наслаждаясь теплым потоком. — Нет, видно не суждено мне найти ничего стоящего. — Сорви-голова раскрыла глаза и посмотрела на Гелду. — Но, знаешь, мне это, кажется, все равно. — Ее голос понизился до хриплого шепота. — У меня есть ты, и лучше уже, наверно, не бывает. — Она протянула руки. — Иди сюда, дорогая. Снаружи холодно.
Гелда встала и стряхнула с плеч розовый халат, который со сладострастным звуком соскользнул на кафельный пол. Сорвиголова задрожала при виде ее наготы. Гелда вошла в ванну.
— Таких, как ты, больше нет, — шептала Сорви-голова. — Нигде. — Она гладила плечи Гелды, ее шею, грудь, — И мне не важно, сколько это стоит.
Длинные пальцы Гелды тихонько гладили под водой ее бедра.
— А что, — мягко спросила Гелда, — если бы это ничего не стоило?
Брови Сорви-головы нахмурились, и Гелда одним пальцем разгладила морщинки.
— Не надо так делать, — ласково сказала она.
— Вначале это имело значение, — призналась Сорви-голова. — Теперь уже нет. — Она пожала плечами. — В конце концов, счет оплачивает студия... — Ее губы растянулись в улыбке. — Я прихожу сюда, чтобы встретиться с тобой, дорогая. Так уж получилось, что за это надо платить. Ну и что? Деньги приходят и уходят. Ты гораздо лучше, чем грамм кокаина или русский соболь.
Гелда улыбнулась.
— Это комплимент? Сорви-голова рассмеялась.
— Ты же знаешь, что да. — Она посмотрела по сторонам. — Где on?
Гелда продолжала гладить ее мягко, но настойчиво. Она чувствовала, как под ее пальцами сильнее бьется пульс.
— У нас еще много времени, дорогая. Расслабься. — Пальцы Гелды ласкали нежную кожу. — Я все сделаю, как нужно.
Сорви-голова взяла в руки полные груди Гелды и стала тереть их большими пальцами, чувствуя как напрягаются соски.
— М-м, — прошептала она. — Вот что мне в тебе нравится: двойственность. Огонь и лед, нежность и сила, самка и маленькая девочка.
— Я лишь твое отражение, — прошептала Гелда.
— Нет, это не правда. Я знаю, что ты любишь меня так же, как я тебя. Можно сколько угодно дурачить мужчин, но женщину не проведешь. Я чувствую. Ты хочешь меня, Гелда.
Пальцы Гелды медленно приблизились к мягкому бугорку, осторожно проникли внутрь.
— Ты — единственная женщина, которой я хочу обладать вот так, — сказала она.
Бедра Сорви-головы сотрясались, и вода ударялась о края ванны. Они были внутри своей вселенной, отдаваясь своим приливам и отливам. Гелда опустила руку под ягодицы Сорви-головы. Та застонала и взяла в рот грудь Гелды.
— А-а! — Грудь выскользнула у нее изо рта, покрытая слюной. — Знаешь, на съемках, по ночам я думаю о тебе. Я вижу твои большие груди, твои длинные ноги. О Господи! — Она вцепилась Гелде в плечо. — Давай же, давай!
Гелда опустила руку через край ванны и подняла револьвер. Круглые блестящие глаза Сорви-головы затуманились от вожделения.
— Дай мне, — хрипло прошептала она, и Гелда поднесла к ее рту черное дуло. — Еще! — Но Гелда отняла револьвер и, удерживая извивающуюся Сорви-голову, осторожно вложила его между ее ног. Сорви-голова рванулась вверх, и ствол револьвера вошел в нее, опускаясь все глубже и глубже. Гелда только два раза осторожно потянула револьвер вверх и вниз, как почувствовала приближающиеся спазмы. Она ждала, пока наслаждение достигнет кульминации. Тело Сорви-головы было очень чувствительным, и Гелда безошибочно определяла наступление оргазма.
Сорви-голова отчаянно дернулась, высвободившись из рук Гелды, и тогда та нажала на курок — раз, два... шесть раз. При каждом выстреле Сорви-голова вскрикивала под мощной струёй горячей воды.
Ее бил озноб. Она обняла Гелду, прижалась к ней и прошептала:
— Оставь его там, оставь. — Веки ее задрожали. — О Господи! — Грудь Сорви-головы поднималась так, будто она только что пробежала марафон.
— Еще раз, — просила она. — Еще раз...
* * *
Ровно в шесть пятнадцать Винсент встретился с лейтенантом Кроукером у входа в ресторан “Митита”. Поблизости было много театров, и теперь посетители спешили пообедать перед спектаклем.
В полутемном зале столики были отделены друг от друга деревянными перегородками. Бар, где подавали рисовые колобки суси, был почти полон, но Винсент увидел только одного американца.
Их проведи в дальний конец ресторана. Здесь не было европейских столов и стульев. В маленьких комнатках, устланных татами и отделенных сёдзи, стояли только низкие столики.
Мужчины сняли туфли и вошли в одну из комнаток; Винсент заказал сакэ для обоих. Официант оставил им светло-желтое глянцевое меню и ушел. Кроукер положил на стол папку и достал из нее два листа бумаги.
— Вы когда-нибудь видели этого человека?
Полицейский художник сделал наброски человека лет за тридцать, азиата, с широким носом, плоскими щеками и безжизненными глазами.
Винсент внимательно посмотрел на рисунки и покачал головой.
— Нет, но честно говоря, это меня не удивляет.
— Почему?
— Ведь это человек, который приходил в додзё к Терри в день убийства?
— Откуда вы знаете?
Официант принес сакэ, и они молча ждали, пока он наполнит крохотные чашечки. Когда он ушел, Кроукер испытующе посмотрел на Винсента.
— В тот вечер мы обедали с Терри, — задумчиво сказал Винсент. — Говорил в основном я. — Его голос стад печальным. — Теперь я об этом жалею, потому что Терри был чем-то озабочен. Он сказал мне только, что в тот день к нему пришел позаниматься один японец. Каратэ, айкидо... и кэндо. — Винсент отхлебнул сакэ и взмахнул рукой. — Теперь я в первый раз пытаюсь сопоставить все факты. Видите ли, Бэнноку, инструктор по кэндзюцу , находился тогда в отпуске. И если тот человек хотел фехтовать, у него мог быть только один партнер. Сам Терри.
Кроукер пожал плечами.
— Ну и что в этом такого? Линнер сказал мне, что Танака был мастером кэндзюцу — сэнсэй, так вы это называете? Винсент кивнул.
— Да, но Ник не сказал вам о другом: Терри давно уже отложил свой меч. Я не могу объяснить вам почему: что-то изменилось в его душе. Он больше не находил удовольствия в кэндзюцу .
— Когда это случилось?
— Не знаю точно, пожалуй, месяцев шесть назад.
— Тогда почему же Линнер не сообщил мне об этом? Винсент подлил сакэ себе и Кроукеру.
— Честно говоря, я не уверен, что Ник сам об этом знает. Он... в нем тоже происходят какие-то перемены, но пока неясно к чему они приведут. Мы по-прежнему с ним очень близки, и с Терри он был близок, но в последнее время он как-то отдалился. Я уверен, что у Терри была возможность рассказать Нику о своем решении, но он, видимо, решил этого не делать. — Винсент пожал плечами. — В любом случае, — он показал на рисунки, — если это тот человек, он изменил свою внешность. Если бы даже я или Ник его и видели раньше, мы никогда не узнали бы его по этим рисункам.
Кроукер кивнул.
— Ладно. — Он стал складывать рисунки обратно в папку. Винсент остановил его.
— Почему бы нам не дождаться Ника? Оттого что он посмотрит, хуже не будет.
— Линнер позвонил мне сегодня в конце дня. Он отправился в Уэст-Бэй-Бридж: у его девушки какие-то трудности. — Кроукер закрыл папку. — Никто не видел, как этот тип входил или выходил. Ни в додзё, ни в квартиру Терри.
— Ничего удивительного. Это профессионал. Очень опасный профессионал. Боюсь, вы не представляете, с кем имеете дело.
— Точно то же сказал мне Линнер, — взорвался Кроукер. — Мне это не нравится.
— Но это так, лейтенант. Надо смотреть правде в глаза. Этот парень может убрать с дороги любого, кого сочтет нужным.
— Даже Рафиэла Томкина? Винсент кивнул.
— Даже его.
— Но это уже пытались сделать несколько раз, — возразил Кроукер. — И тоже с помощью профессионалов.
— Этот профессионал не такой, как другие. — Винсент вздохнул. — Мы говорим не о гангстере из Детройта или... где они там водятся.
— В Джерси-сити, — криво улыбнулся Кроукер.
— М-да. Так вот, это ниндзя, лейтенант. По сравнению с обычным наемным убийцей он просто супермен. — Винсент постучал по столу кончиком указательного пальца. — Это маг.
Кроукер пристально посмотрел в глаза собеседника, пытаясь уловить в них насмешку.
— Вы что, серьезно?
— Серьезнее не бывает.
Подошел официант. Мужчины заказали обед и еще сакэ.
— Не спешите, — сказал Винсент официанту, который кивнул и неслышно исчез.
— Линнер водил меня сегодня в класс кэндзюцу , — сообщил Кроукер.
— В какой?
— Не знаю, как он называется. Там был сэнсэй по фамилии Фукасиги.
У Винсента странно изменилось выражение глаз.
— Вы удостоились большой чести, лейтенант: туда допускают немногих. И Николас решил взять вас туда... — Он тихонько присвистнул.
— М-да... И это после того, как я его оскорбил. Значит, он не держит обиды.
Теперь глаза Винсента погрустнели.
— Дело не в том, сердится он или нет. Вы должны знать, что потеряли лицо.
— Потерял лицо? Что вы имеете в виду?
— То, что сказал. Отношения между людьми основаны на уважении — на взаимном уважении. Отсюда вытекает доверие. И долг. Я не спрашиваю, что вы сделали — нет, нет, не надо, я не хочу этого слышать. Но я знаю одно: если вы его оскорбили, он стад вас меньше уважать.
— Какое мне дело до того, что он обо мне думает?
— Да, вероятно, это вас не волнует. — Винсент улыбнулся. — В таком случае не стоит больше говорить об этом. — Он медленно отпил сакэ и снова наполнил свою чашечку.
Кроукер откашлялся и через некоторое время спросил:
— Так что вы собирались сказать?
— То, что Ник не должен вас прощать — судя по визиту к Фукасиги, он это уже сделал. А вот вы должны думать о том, как восстановить утраченное равновесие.
— И как это можно сделать? — Кроукер насторожился.
— О, если бы я знал ответ на этот вопрос, я был бы очень мудрым человеком. — Винсент покачал головой. — Но сегодня, лейтенант, я совсем не чувствую себя мудрым.
* * *
За стойкой сидел человек с искусно наложенным гримом, который сделал его плоские щеки более полными, изменил форму носа и углубил глазные впадины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74