А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

– Я даю посмотреть один лист из этого конверта. Любой.
– Что за бред, Карлсон?
– Спокойной ночи, Шона.
– Эй, эй, погодите минутку!
Шона нервно облизнула губы, думая о странных сообщениях, побеге Дэвида, смерти Ребекки и невероятных результатах вскрытия трупа Элизабет. В одно мгновение ее убедительная версия о фотомонтаже перестала быть такой уж убедительной.
– Фотографию, – сказала она. – Я хочу посмотреть фотографию жертвы.
– Очень интересно, – улыбнулся Карлсон.
– Почему?
– А ее нет.
– Мне казалось...
– Я тоже не понимаю, – перебил ее детектив. – Я позвонил доктору Харперу, медэксперту округа, и попросил проверить, кто еще подавал заявку на эти документы. Он скоро перезвонит.
– Вы имеете в виду, что кто-то украл из дела фотографии?
Карлсон пожал плечами.
– Ну же, Шона. Расскажите мне все.
Она чуть не сдалась. Чуть не рассказала ему о сообщениях и уличной видеокамере. А как же Бек? Этот сыщик при всей его привлекательности мог оставаться врагом.
– Можно посмотреть остальные документы?
Карлсон медленно протянул ей конверт. «Ну хватит», – подумала Шона. Она шагнула вперед, вырвала документы из руки детектива и выхватила из конверта первый лист. Скользнула глазами вниз по странице и, увидев записи о росте и весе убитой, едва не вскрикнула. В груди похолодело.
– Что? – спросил Карлсон.
Шона не ответила.
Зазвонил сотовый. Сыщик достал его из кармана брюк.
– Карлсон.
– Это Тим Харпер.
– Нашли старые записи?
– Да.
– Кто-то получал на руки результаты вскрытия Элизабет Бек?
– Всего один человек, – ответил Харпер. – Три года назад, как только их переместили в архив.
– Кто?
– Отец убитой. Кстати, полицейский. Его зовут Хойт Паркер.
36
Ларри и Гриффин сидели на открытой террасе, опоясывающей заднюю часть дома Скоупа. Над раскинувшимся по всей усадьбе тщательно ухоженным садом царствовала ночь. Мелодично трещали сверчки. Казалось, даже они для богачей поют с особым усердием. Из-за стеклянных дверей доносились тренькающие звуки пианино, ярко освещенные окна бросали на траву красные и золотые блики, будто дом украшен иллюминацией.
И Гэндл, и Скоуп были одеты в темные брюки. Кроме того, на Ларри красовалась голубая рубашка поло, а Гриффин облачился в шелковую сорочку от своего личного портного из Гонконга. Потягивая прохладное пиво, Ларри молча разглядывал четко очерченный силуэт патрона. Чуть задрав голову и скрестив ноги, Скоуп сидел и рассматривал свои обширные владения. Его правая рука лежала на ручке кресла, янтарный ликер плескался в бокале.
– И вы не знаете, где Бек? – спросил Гриффин.
– Нет.
– А что это за двое чернокожих, которые его отбили?
– Понятия не имею. By уже разыскивает их.
Гриффин сделал большой глоток из бокала. Секунды ползли медленно, как во сне.
– Ты считаешь, он жив?
Ларри хотел пуститься в объяснения, приводя доводы «за» и «против», рассматривая различные варианты. Но, уже открыв рот, передумал и лишь сухо сказал:
– Да.
Гриффин прикрыл глаза.
– Ты помнишь, как родился твой первый ребенок?
– Конечно.
– Присутствовал при родах?
– Да.
– А вот в наше время такой моды не было. Мы, отцы, коротали время в холле, листая старые журналы. Я помню, как появилась медсестра и повела меня к жене. Я завернул за угол и увидел Эллисон с Брэндоном на руках. Меня охватило странное чувство, Ларри. Что-то поднималось изнутри, распирая так, что я боялся лопнуть. Чувство невыразимое, ошеломляющее, ни с чем не сравнимое. Думаю, все молодые отцы ощущают нечто подобное.
Скоуп замолчал. Ларри повнимательнее посмотрел на шефа. По лицу старика, поблескивая в неярком свете, текли слезы.
– Наверное, все в такой день испытывают одно и то же: радость и боязнь – боязнь ответственности за нового, маленького человечка. Однако было и кое-что еще, то, что я не мог выразить словами. Не мог до тех пор, пока Брэндон не пошел в школу.
У старика, по-видимому, перехватило горло. Он закашлялся, слезы потекли сильнее. Звуки пианино стали громче, даже сверчки примолкли, будто прислушиваясь.
– Мы стояли и ждали школьного автобуса, я держал сына за руку. Брэндону недавно исполнилось пять, он поднял голову и взглянул на меня, как это делают все дети в его возрасте. Он был в коричневых брюках и уже успел посадить пятно на коленку. Я отчетливо помню, как зашипела, открываясь, дверь желтого автобуса. Брэндон отпустил мою руку и вскарабкался по ступенькам. Мне хотелось дотянуться до него, снять с подножки и увести домой. Вместо этого я застыл как вкопанный. Он нырнул в автобус, и дверь опять зашипела, теперь уже закрываясь.
Брэндон сел у окна, и я увидел его лицо. Он помахал мне, я помахал в ответ, а когда автобус тронулся, сказал себе: «Меня покидает целый мир». Этот желтый автобус с какими-то ненадежными металлическими боками и незнакомым мне водителем увозил всю мою жизнь. И вот тогда я понял, что же именно почувствовал в день рождения сына. Страх. Не просто ответственность, нет. Ледяной, пронизывающий страх. Можно бояться болезни, старости, смерти. Но ничто не сравнится с тем страхом, который камнем лег на мое сердце, когда я смотрел вслед школьному автобусу. Понимаешь?
– Кажется, да, – кивнул Ларри.
– В тот момент я осознал: как бы я ни старался, с мальчиком все-таки может что-нибудь случиться. Я не смогу быть все время рядом, дабы в случае чего отвести беду. С тех пор я думал об этом постоянно. Наверное, так думают все родители. И когда несчастье случилось...
Гриффин замолчал и пристально посмотрел на Гэндла.
– Я все еще пытаюсь вернуть его обратно, – сказал он. – Я торгуюсь с Богом, предлагая ему что угодно, если Брэндон снова окажется в живых. Конечно, это лишь мечты. И вдруг появляешься ты и говоришь, что в то время, как мой сын – моя боль, моя жизнь – гниет в земле, онавсе еще жива. – Он затряс головой. – Я не могу осознать этого, Ларри, понимаешь?
– Понимаю.
– Я не смог защитить его тогда. Я не хочу промахнуться теперь.
Гриффин Скоуп повернулся и окинул взглядом свой сад. Отхлебнул из бокала. Гэндл понял, что разговору конец. Он поднялся и канул в темноту.
* * *
В десять вечера Карлсон подошел к двери дома номер двадцать восемь по Гудхарт-роуд. Поздновато для неожиданного визита, хотя свет в доме еще горел, а в одном из окон Карлсон увидел отсвет телевизора. Да и в любом случае у него есть заботы поважнее, чем чей-то спокойный сон.
Детектив уже поднес палец к звонку, когда дверь отворилась. На пороге стоял Хойт Паркер. Несколько секунд они мерились взглядами, как два боксера посреди ринга, пока рефери произносит ничего не значащие слова о недопустимости ударов ниже пояса и тому подобном.
Карлсон не стал дожидаться гонга.
– Ваша дочь принимала наркотики?
Паркер чуть вздрогнул, но выдержал удар.
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Можно войти?
– Моя жена только что уснула, – сказал Хойт, впуская Карлсона и закрывая за ним дверь. – Вы не против, если мы поговорим прямо здесь?
– Как скажете.
Хойт скрестил руки на груди и закачался с носка на пятку. Его крупное тело было обтянуто синими джинсами и футболкой, которая, наверное, сидела гораздо свободнее килограммов этак семь-восемь назад. Карлсон знал, что Хойт – опытный полицейский, ни хитростью, ни искусными ловушками его не возьмешь.
– Вы ответите на мой вопрос? – осведомился он.
– А вы объясните, для чего это нужно? – парировал Хойт.
Карлсон решил поменять тактику.
– Зачем вы украли фотографии из документов о вскрытии?
– А почему вы решили, что я их украл?
Никакого возмущения, никакого волнения – чистое любопытство.
– Потому что сегодня я смотрел документы.
– В честь чего такая бурная деятельность?
– Простите?
– Мою дочь убили восемь лет назад. Ее убийца давно в тюрьме. А сегодня вы решили посмотреть документы по вскрытию. Я хочу знать зачем.
Разговор явно заходил в тупик, причем заходил очень быстро. Карлсон решил ненадолго сдать позиции, усыпив тем самым бдительность Паркера, и посмотреть, что из этого выйдет.
– Вчера ваш зять посетил медэксперта. Он требовал показать ему результаты вскрытия тела жены. Я надеюсь выяснить для чего.
– Ему удалось увидеть бумаги?
– Нет. Вы не знаете, почему он так настойчиво их требовал?
– Даже не догадываюсь.
– Однако вы насторожились.
– Как и вы. Поведение Дэвида кажется мне подозрительным.
– А почему, – продолжал Карлсон, – вы спросили, удалось ли Беку увидеть документы?
Паркер молча пожал плечами.
– Вы расскажете мне, что сделали с фотографиями?
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – бесцветным голосом произнес Хойт.
– Вы – единственный, кто получал на руки этот конверт.
– И что это доказывает?
– Когда вы просматривали документы, там были фотографии?
Глаза Паркера вспыхнули и тут же погасли.
– Да, – ответил он. – Да, были.
Карлсон не смог сдержать улыбку.
– Хороший ответ.
Он расставил Хойту ловушку, и тот виртуозно ее обошел.
– Потому что, ответь вы, что их там не было, я бы спросил, почему вы тотчас же не поставили в известность медэксперта и так далее. Правильно?
– Вы подозрительны, агент Карлсон.
– Да уж. Есть какие-то идеи по поводу того, куда могли подеваться снимки?
– Возможно, их засунули по ошибке в другой конверт.
– Возможно. Только не похоже, что вы расстроены этим обстоятельством.
– Моя дочь погибла. Расследование по ее делу закрыто. Было бы из-за чего расстраиваться.
Не разговор, а пустая трата времени. А может быть, и нет. Точной информации Карлсон не получил, но поведение Паркера говорило само за себя.
– Вы до сих пор считаете, что вашу дочь убил Киллрой?
– Несомненно.
Карлсон повертел конверт.
– Даже после того, как прочитали это?
– Да.
– Тот факт, что большинство увечий нанесено после смерти жертвы, вас не смущает?
– Успокаивает, – ответил Паркер. – Значит, моя дочь меньше мучилась.
– Я не об этом. Я об уликах против Келлертона.
– В описании вскрытия я не вижу ничего противоречащего обвинению.
– Случай не похож на остальные.
– Различия объясняются физической силой моей дочери.
– Не понял.
– Я знаю, что Келлертон наслаждался муками своих жертв, – начал объяснять Хойт. – И клеймил их, когда они все еще были живы. Мы предположили, что Элизабет пыталась вырваться или хотя бы защититься. Нам кажется, она отбивалась от него. И, пытаясь совладать с девушкой, он не рассчитал силы и убил ее. Это объясняет ножевые раны на ее руках и то, почему клеймо было посмертным.
– Ясно.
Неожиданный хук слева. Карлсон едва устоял на ногах. Хорошее, да что там хорошее – прекрасное объяснение. Полное здравого смысла. Даже слабая жертва может доставить преступнику массу неприятностей. Объяснение Паркера сводило концы с концами. Хотя не совсем.
– И как же тогда вы объясните результаты анализа на наркотики?
– Никак, – ответил Хойт. – Вы же не просите жертву изнасилования рассказать, как складывались ее отношения с мужчинами до того, как она стала жертвой. Была моя дочь наркоманкой или нет – это к делу не относится.
– Так все-таки была?
– Не важно.
– В расследовании убийства не бывает ничего не важного, и вы это знаете.
Паркер сделал шаг вперед.
– Поосторожнее, – предупредил он.
– Вы мне угрожаете?
– И не думал. Просто предупреждаю, чтобы вы не торопились снова вытаскивать на свет дело об убийстве Элизабет.
Прозвучал финальный гонг. Противники стояли друг напротив друга, ожидая результатов матча, которые в любом случае никого не устроят, как бы ни старались судьи.
– Если это все... – сказал Паркер.
Карлсон кивнул и сделал шаг назад. Хозяин дома взялся за дверную ручку.
– Хойт!
Тот обернулся.
– Я не поверил ни единому вашему слову. Это так, для общего сведения, – объяснил Карлсон. – Ясно?
– Как божий день, – ответил Паркер.
37
Шона вошла в квартиру и повалилась на свой любимый диван.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40