Все последние дни Кирпич вел бесконечные переговоры. С руководителями «итальянцев», «немцев», и прочих «шведов». То, что они требовали ритуального жертвоприношения, то есть головы Кудели, было нормально. На их месте так поступил бы каждый. Но под шумок они требовали передела сфер влияний. Надо было отдавать то, что было завоевано колоссальными силами и немалой кровью.
Голова Кудели - это не вопрос: можно считать, что Кудели уже нет. На сей счет «приказ по армии» Кирпич уже отдал.
Теперь же необходимо было как-то минимизировать возможные потери в бизнесе. И, сейчас это представлялось основной задачей, склонить общественное мнение в пользу русских. Любой ценой.
- В общем так, Олег, - принял решение Кирпич. - С сегодняшнего дня твоя основная задача - работать с прессой и телевидением. В средствах ты не ограничен. Встречайся с писаками, води их в кабаки, подсовывай баб, плати деньги. Но нас, русских, должны любить! - Он хлопнул ладонью по стопке газет. - И они будут нас любить, чего бы нам это не стоило!
29
Оля подсела на корейскую церковь капитально. То чувство единения, которое охватило ее на первой спевке, оказалось сильнодействующим наркотиком. Разумом она это понимала прекрасно. Вспоминала про ксендза из «Золотого теленка», который охмурял Козлевича. Читала и во многом соглашалась со статьями о вредных для слабых духом тоталитарных сектах - это была модная тема, которую мусолили все как одна московские газеты. Понимала, осуждала, но едва подходило время нового собрания - подхватывалась и мчалась туда, как на первое свидание.
Краткие проповеди она пропускала мимо ушей, воспринимая их как обязательное упражнение перед главным чудом - хоровым пением. Здесь, среди прихожанок, она многих знала уже в лицо, но не знакомилась. Почему-то ей не хотелось вступать в личные контакты с «сестрами». Ей казалось, что это может нарушить ту гармонию, которая воцарялась в ее душе, когда она пела вместе с ними. Впрочем, ей уже были известны имена девочек, затащивших ее сюда. Беленькую звали Варей, а темненькую - Сюзанной.
Единственное, что ее всякий раз немного смущало - так это те нехитрые подарки, что корейский приход раздавал как награду за посещение собраний. Притом подарки раздавались по окончании действа. Варя объяснила ей:
- Это чтобы не разбегались. А то мы вначале сразу давали, так они хитрые - подарок возьмут и уносят, а у нас зал полупустой.
Оля же приходила сюда за общением, точнее, за музыкой, в которой одной она и искала этого самого общения. Однако подарки всякий раз брала, всякий же раз отмечая про себя их низкое качество и полную непрактичность. У нее скопилась уже уйма этой дряни, которую она прятала подальше, в шкаф: искусственной кожи пояс с «золотой» огромной пряжкой, глянцевая ключница, сразу сломавшийся фонарик-карандаш, трусы на потрескавшейся резинке…
Однажды на праздник дарили даже лифчики, кружевные и абсолютно синтетические. Лифчики были все как на подбор - совершенно малюсенькие, рассчитанные на миниатюрные восточные груди. За ними толпилась дикая, с криками, очередь. Именно тогда Оля и получила альтернативные трусики.
Все это смущало страшно, попахивало какой-то авантюрой. Хотя измены Родине и продажи души за эту чепуху корейцы вовсе не требовали. Не иначе - выжидали. Впрочем, Оля стала получать даже некоторый кайф от предвкушения этого последнего штриха, этого праздника халявы. Теперь перед каждым собранием она загадывала, что подарят нынче хитроумные корейские ксендзы? Пока угадать не удалось ни разу, хотя подарков всегда было два варианта.
Сегодня Оля загадала на гольфы. Чисто ассоциативно - в прошлый раз дарили носки. Вторым вариантом был брелок. Здесь она слегка подстраховалась. Брелоки, то жестяные, то кожаные, то пластмассовые, дарили с завидной регулярностью.
Конечно, она промахнулась. Сюзанна раздавала пластмассовые негнущиеся пакеты с иероглифом, но к ней подходили немногие. Женщины, восторженно глядя, выстраивались в очередь к раскрасневшейся Вареньке, которая вручала в протянутые руки нечто странное. Какие-то овальной формы махровые штукенции, состоящие из сплошного овала и овала с прорезанной по центру дыркой. Штукенции были плоские и невообразимо постельных тонов.
Оля, несколько смущаясь, впервые встала в очередь. Ей досталась штукенция нежно-салатного цвета. Из нелепой этой штуки выползали, жалобно трепыхаясь на ветерке, какие-то тесемочки. Оля задумчиво вертела подарок в руках, пытаясь определить его предназначение.
- Это нашлепка на унитаз, - объяснила ей пожилая прихожанка, которой достался товар персикового цвета. - Вот, смотрите, это завязывается на сиденье, - она нежно поглаживала мягкое кольцо с тесемочками, - а это - на крышку от него. Умеют все же делать! - добавила женщина восхищенно.
Оля шла по улице, неловко держа под мышкой салатное сокровище. Куда его? Сказать Сашке, что купила? Или как? Так ничего и не придумала.
Саша, как назло, оказался дома.
- Оль, ты куда исчезла? - появился он в прихожей с вилкой в руке. Не дождался - наверное, голодный пришел.
- Привет! - как можно беззаботнее сказала Оля, пытаясь прошмыгнуть в комнату.
Махровое чудовище она прятала за спиной. Но Саша все-таки углядел ее добычу:
- Оль, а что это? - остановил он ее, поцеловал в висок и мягко потянул овал на себя.
- Да это так… - замялась Оля.
- Что, новая шляпка? - заржал Саша, разглядывая нелепые тесемки.
- Это… Это мне подарили! - с вызовом ответила Оля.
Чего, собственно, ей стесняться? Дареному коню в зубы не смотрят.
- Нет, Олька, ты объясни, это для чего? - Саша нацепил кольцо на шею, сам овал болтался у него за спиной на манер капюшона. - Мне идет? - Он кокетливо пригладил волосы.
- Сашка, отстань, это для унитаза.
- Для унитаза? - кажется, ей удалось его удивить. - И кто ж тебе это подарил? А? Это прямо роскошный подарок. Оль, ну признайся, кто?
- Дед Пихто! В церкви подарили, в корейской. Да, - глядя в его изумленные глаза, призналась Оля, - я туда хожу. Мы поем там песни. Хором. Ну, и псалмы. А потом всем дарят подарки, - произнеся это вслух, она вдруг поняла, как все на самом деле глупо и смешно, и захихикала.
Они хохотали как безумные. Долго, минут, наверное, пять. Потом перестали. Но, взглянув на дурацкую нашлепку, закатились снова.
У Саши дикое напряжение последних недель будто бы разрядилось в безудержном этом смехе. А Оля… Наверное, это было что-то вроде наркотической ломки - во всяком случае, странное завораживающее обаяние корейской церкви стало терять свою силу, а чувство единения, которое она восторженно впитывала на молитвенных собраниях, теперь казалось примитивным стадным чувством. Какое, на фиг, еще нужно единение, когда у нее есть любимый муж?
- Все, Олька, - Саша вытер тыльной стороной ладони выступившие от смеха слезы, - пошли жрать. А то у меня там все сгорит, я мясо подогревать поставил. А после ужина погуляем, заодно и выбросим все стеклянные бусы, которые тебе там надарили. А то хочешь, Оль, споем?
30
Бразды правления империи Фатоса автоматически перешли к его старшему сыну Саиду. Конечно, ему еще надо было доказать свою личную состоятельность как главы всего «албанского» клана. Это было непросто в нынешней ситуации хотя бы потому, что в среде ближайших сподвижников его отца довольно четко определились две диаметрально противоположные тенденции.
Наиболее горячие головы настаивали на полномасштабной войне против русских. Другие все же предлагали ограничиться требованием головы убийцы. Уж очень выгодные перспективы, несмотря ни на что, сулил этот бизнес с русскими. Их товар был самым дешевым. К тому же они полностью обеспечивали транзит до центра Европы. И заменить их было на сегодняшний день нереально.
Утром назначили рабочее совещание. Собрались на вилле Фатоса, точнее, уже Саида, в пригороде Милана. В большом зале гулко разносились звуки приветствий. Во главе длинного стола сидел в кресле с высокой резной спинкой Саид. По правую руку от него устраивались сторонники кровавой беспощадной войны. По левую - «миротворцы». И тех, и других было примерно поровну. Настенные часы пробили одиннадцать. Пора было начинать…
Ранним утром Куделя проснулся от непривычного звука. Он открыл глаза - прямо в его лоб было направлено дуло «беретты» с глушителем. А звук ему показался незнакомым просто потому, что Куделя никогда не слышал, как передергивают затвор в такой абсолютной тишине. Зато, в отличие от звука, лицо человека, державшего оружие, было ему более чем знакомо. В лоб ему целился подлец Крыса.
Куделя дернулся рукой под подушку. Тщетно. Его пушки и след простыл. «Зря не оторвал падле ухо», - это было последнее, что успел подумать Куделя. И еще он увидел, что Крыса улыбался.
Пуля вошла точно в середину Куделиного лба. Он умер мгновенно - на его счастье. Кирпич приказал отпилить ему голову. И при этом не уточнил - живому или мертвому. Так что, можно сказать, Крыса проявил себя исключительным гуманистом и человеколюбом. Как, впрочем, и Куделины бойцы, которые покинули своего босса еще под покровом ночи. Они были молоды. И любили жизнь, свою единственную жизнь…
Настенные часы пробили одиннадцать. Пора было начинать. К Саиду бесшумно подошел слуга в ливрее и что-то прошептал ему на ухо. Брови Саида сошлись у переносицы, и он, не меняя выражения лица, кивнул.
Выждав минуту, он позвонил в бронзовый колокольчик, словно призывая к тишине. Одновременно со звоном открылись высокие двери зала, и двое слуг в восточных костюмах внесли огромный поднос, накрытый алой тканью. Они поставили поднос в самый центр стола. По легкому кивку Саида один из них сдернул алое покрывало.
На подносе, нелепо прикрыв один глаз и приоткрыв рот, лежала голова Кудели. В центре лба зияло аккуратное пулевое отверстие. Торчащие в сторону уши придавали мертвой голове неожиданно комичное выражение.
Это был убедительный аргумент, качнувший весы в сторону мира. И все вынуждены были с ним согласиться, даже если кто и остался при своем особом мнении.
Большая кровавая война была задушена в зародыше. Этому, в конечном счете, способствовали три основных фактора: не задержавшаяся и чрезвычайно эффектная смерть Кудели, яркий дипломатический талант Кирпича, а также бурно стартовавшая в средствах массовой информации прорусская PR-кампания.
31
Первый, разрушительный этап операции «Венский вальс» можно считать завершенным. Эту «пятилетку» Саша выполнил. Впереди была эпоха созидания - тоже задачка не для слабонервных.
Получив известие из Вены, они с Косом позволили себе коньячку. Пить пришлось за троих, даже за четверых. Пчела отирался в Европах, Филу предстояло сегодня приземлиться в костер на воздушном шаре. Его воздухоплаватель Курочкин залетел к шаманам.
- Ну, поехали? - Саша поднял рюмку на уровень глаз. Коньяк был хороший, светло-коричневый, чуть маслянистый. - Э-э, нет, первую не чокаясь.
Космос понимающе кивнул. Так, не чокаясь, осушили всю бутылку.
- Сань, гульнем? Можно в сауну, - предложил Кос.
- Не-а, брателла, в другой раз, меня Олька ждет.
После дурацкого закидона жены с корейской церковью Саша старался как можно больше времени проводить с Олей.
По дороге он купил огромный букет белых хризантем. Хризантемы были лохматые, как нестриженые болонки. Прямо с порога он вручил их опешившей Оле.
- Какие! - Оля радостно взяла цветы и опустила в них лицо. - Саш, они же пахнут полынью. А что, сегодня какой-то праздник?
Она удивленно смотрела на мужа: Саша достал из шкафа свой лучший галстук, за ним последовал парадный костюм… И начал переодеваться. Застегивая запонки на белоснежной накрахмаленной рубашке, он серьезно сказал:
- Еще какой!
- А какой? Тогда я тоже наряжусь? - засуетилась Оля.
- Настоящий человеческий праздник.
В честь настоящего, к тому же человеческого праздника, Оля одела свое любимое концертное платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27