Он снова придирается к ней, но вот с ее стороны было по меньшей мере глупо не предложить выстирать и его рубашку. Глубоко вздохнув еще раз, она, обогнув задний борт, зашла за фургон.
Росс стоял голый по пояс, в штанах, заправленных в сапоги. Его грудь и руки были белыми от мыльной пены. В течение нескольких секунд, пока он не заметил ее, Лидия следила, как его руки скользят по влажной намыленной коже широких плеч и груди, поросшей темными курчавыми волосами, шевелившимися под его проворными пальцами. Мускулы предплечий напрягались и опадали в скупых, точных движениях. Ровный ряд ребер напомнил ей стиральную доску; живот — плоский, клином сходящий к бедрам.
Заметив наконец ее, наблюдающую за ним, он застыл, как соляной столп. Мыльная пена стекала с его внезапно онемевших пальцев. Томительно долгую секунду они разглядывали друг друга, словно пораженные этим зрелищем. — Я постираю вашу рубашку, — выдавила наконец Лидия. Явно предпочитая избежать спора, а значит, и ее дальнейшего пребывания рядом, Росс поднял рубашку и молча протянул ее Лидии.
Он отвел взгляд, она так же молча приняла рубашку из его руки и тут же исчезла за фургоном. Росс отряхнулся и сунул голову в воду. И только вытершись насухо, он сообразил, что надеть ему нечего: рубашки ведь теперь нет. Перемахнув чрез задний борт, Росс шагнул внутрь фургона, чуть не наступив на Ли, спавшего в колыбели. Стукнувшись головой о дуги, Росс выругался, и настроение его еще более ухудшилось, когда, обозрев внутренность фургона, он не обнаружил ничего из своей одежды.
Росс высунул голову из-под приподнятого входного полога.
— Эй! — крикнул он, чтобы привлечь внимание Лидии. Она как раз вынимала постиранное и обернулась, отбросив мокрой рукой непокорную гриву.
— Я одежду найти не могу.
— Ой! Я ее убрала только сегодня утром. Я сейчас дам вам рубашку.
Росс нервно оглянулся по сторонам, от души надеясь, что никто не видел, как она взбиралась в фургон, а он ждал ее — без рубашки. Ах, дьявол! Совсем неподалеку стояла миссис Уоткинс, глядя на них поверх заросшей густой травой кочки: рот, сморщенный, как гнилое яблоко, и сверлящие все вокруг острые глазки старой ведьмы. Позади нее стояла ее дочь Присцилла, на ее наглой физиономии застыла понимающая, сальная ухмылка. Росс ее уже видел раньше. И еще больше занервничал.
Лидия, не видевшая непрошеных зрителей, чем-то двинула позади, в фургоне. От этого неожиданного движения волосы на его груди чуть не встали дыбом; он нырнул под покрышку. Боже, ну совершенно бесстыдная девица. Есть у нее хоть какое-нибудь понятие о приличии?
— Я их сложила вон там, — приговаривала она, роясь в вещах и аккуратно откладывая ненужные в сторону. Росс вдруг понял, что внутренность фургона больше не будит в нем болезненных воспоминаний о Виктории. Все следы обычного при ней беспорядка исчезли. Вещи были аккуратно разложены, и места внутри стало явно больше.
Лидия протянула ему чистую, старательно сложенную рубашку, И тут дыхание ее перехватило — она увидела шрам. Шрам тянулся над его левой грудью, задевая часть мышцы. Она изо всех сил старалась не показать ему, что заметила шрам.
— Благодарю, — бросил он, надеясь, что она наконец покинет фургон и все кругом убедятся, что его уединение с ней было очень кратким.
Но ему пора было понять, что иногда он хочет от нее слишком многого.
— Мистер Коулмэн, вы научите меня управлять фургоном? — Она подняла на него глаза. Даже согнувшись, он был гораздо выше — она едва доставала ему до груди.
— Править фургоном? — повторил он машинально. Как раз в эту минуту он раздумывал, надеть ли рубашку сразу или подождать, пока она выйдет. Нет, лучше, наверное, сразу. Ее взгляд, с любопытством ощупывавший его грудь, бросал его в пот, хотя он вроде только что вымылся.
— Не думаю, — ответил он наконец, просовывая руки в рукава. На что она смотрит — на его грудь или на шрам?
— Почему?
— Упряжка вас наверняка мигом сдернет с сиденья — вот почему. У вас, боюсь… силенок… не хватит. — Пальцы дрожали так, будто он никогда до этого не застегивал пуговиц.
— А ваша жена… Виктория править умела?
Добравшись наконец до последней пуговицы, он обнаружил, что застегнул их все криво — не в те петли. Выругавшись про себя, он, едва не вырывая их из петель, начал все сначала.
— Умела, да.
— А у нее силенок хватало?
— Черт побери, не хватало, нет! — закричал он. Нервно оглянувшись через плечо, он понизил голос до свистящего шепота. — Нет, не хватало.
— Но вы ее научили?
— Да.
— Тогда почему меня не научите?
— Потому что нечего вам править моим фургоном.
— Но почему? — повторила она.
Машинально, чтобы заправить рубашку, он расстегнул штаны. Все мужчины, которых Лидия знала до этого, носили подтяжки. Даже в смутных воспоминаниях об отце они были непременной частью его облика. Ее глаза не отрывались от пальцев Росса, когда он застегивал пуговицы штанов и затягивал широкий кожаный ремень; затянув, легонько хлопнул по пряжке.
— Потому что ваше дело смотреть за Ли — вот почему.
Она медленно провела взглядом вдоль его мускулистого торса, не зная, какие чувства будит в нем это плавное движение ее ресниц.
— Но он же в основном спит. А мне так понравилось сегодня ехать снаружи. И почему бы мне не помочь вам, когда я там сижу. Вы бы смогли объезжать ваших лошадей, когда захотите. Да я и не говорю, что смогу править все время. Если, конечно, Ли вдруг забеспокоится… но мне нужно знать, как это делается.
Больше для того, чтобы закончить разговор и выбраться туда, где он мог наконец вздохнуть полной грудью, он ответил:
— Я подумаю. Но это, знаете, непросто.
Он выбрался из фургона, оставив на ее губах легкую улыбку — улыбку удовлетворения.
В шуме и суматохе, обычной для стоянки Лэнгстонов, натянутости между Россом и Лидией никто не заметил. Двум петухам отдали должное — не осталась необглоданной ни одна косточка.
Только Буббе, казалось, кусок не шел в горло. Одолев лишь половину тарелки, он исчез в темноте — якобы посмотреть, как там лошади. Спустя несколько минут его обнаружил Люк — Бубба сидел, прислонившись к дереву, с отсутствующим видом очищая от коры ветку.
— Ты чего, Бубба? Живот болит?
— Шел бы ты, — вздохнул Бубба. Одиночество в таком обширном семействе, как их, было вещью редкой — и потому ценной.
— Да я знаю, в чем дело, — заявил Люк. — Ты и есть не мог из-за того, что на сиськи Лидии загляделся.
Бубба вскочил на ноги, готовый к немедленной рукопашной.
— Заткнись, ты, паршивец! — крикнул он. Люк лишь рассмеялся и затанцевал вокруг брата, дразня его и делая вид, что вот-вот его стукнет.
— А не глядеть-то на них, поди, трудно, нет? У тебя небось и так глаза скоро вылезут — ты ж на сиськи Присциллы Уоткинс все время пялишься. У нее здоровые, конечно. Я видел, как она их каждый раз выставляет, когда ты мимо их фургона едешь — а уж ты часто там шляешься. Ты — самый настоящий козел, Бубба, вот чего!
Глубоко выдохнув, Бубба в удобный момент привел правый кулак в соприкосновение с челюстью Люка, и тот мешком брякнулся на землю, но сдаваться не захотел. Схватив Буббу за щиколотку, он повалил его на себя, и началась настоящая битва. Спустя несколько секунд на поле боя появился Росс, взору которого предстали враждующие стороны, барахтающиеся в чавкающей грязи.
— Что здесь такое? — рявкнул он. Схватив за шиворот оказавшегося наверху — в тот момент это был Люк, — он рывком поставил его на ноги. Бубба поднялся самостоятельно. Оба противника тяжело дышали и истекали кровью из разбитых носов, губ и многочисленных царапин.
— Это, значит, и есть ваша работа? — вопросил Росс.
Он знал, чем кончаются эти драки. Сначала — кулаки, потом — ружья. Последовательность, ему хорошо известная. Если бы кто-нибудь сумел вразумить его в юности, может, все и повернулось бы по-другому. Но к тому времени, когда ему было столько лет, сколько сейчас Буббе, он уже стал известен благодаря виртуозному владению пистолетом.
— Бубба, я думал, ты мне поможешь подковать ту кобылу.
Бубба облизнул быстро распухающую губу.
— Конечно, Росс.
— Люк, — коротко приказал Росс. — Отнеси воды к моему фургону. Лидии там нужно кое-что простирнуть. — Думать о том, с какой легкостью сорвалось с его губ ее имя, не было времени. — Но сначала пожмите с братом друг другу руки.
Ребята с неохотой повиновались. Оба трепетали при мысли о том, что придется отчитываться перед матерью за распухшие и исцарапанные физиономии. Она уж задаст им жару.
Лидия была в восторге. Она никогда не думала, что люди могут быть так добры к ней. Соседи останавливались, чтобы с ней познакомиться. Некоторые смотрели на нее с любопытством, некоторые — с видимой осторожностью, но она знала, что ее никогда бы не приняли так хорошо, если бы не семейство Лэнгстонов. К ней хорошо отнеслась Ма — поэтому и всем не оставалось ничего другого. По неписаному закону Ма верховодила всем в этой маленькой общине — почти наравне с самим мистером Грейсоном. Ее материнского чувства, казалось, хватало на весь караван. Она и любила, и карала любого из них — и молодого, и старого — с той же непосредственностью, что и своих собственных отпрысков.
Лидия старалась запомнить все имена и сообразить, какие дети — каких родителей. У Симсов — две застенчивые девчушки, у Ригби — двое ребят и дочка, совсем еще маленькая. Вон у той женщины — близнецы, им уже почти год. Один из двойняшек как раз в этот момент сделал несколько нетвердых шажков к костру. Остальные знакомые — Кокс, Норвуд, Эпплтон, Грир, Лоусон. Все с умилением смотрели на Ли Коулмэна, который мирно дремал все это время.
Миссис Грир подарила ей кое-что из детских вещей.
— Мой уже из этого вырос. Будет жалко, если они пропадут.
Такой доброты Лидия прежде не знала — вся жизнь была для нее бесконечной битвой за выживание. За свою собственность каждый держался крепко — и делиться ею было не принято.
Прежде чем Лидия вернулась к фургону мистера Коулмэна, Ма дала ей одну из рубашек Люка и старую юбку Анабет.
— Они, конечно, смотрятся похуже платья и, видит Бог, вообще ничего особенного — но, думаю, малость удобней в них будет.
Лидия отнесла Ли к их фургону и с удивлением обнаружила там Люка, натягивавшего между двумя стоявшими рядом дубками веревку. Увидев ее, он в смущении отвернулся.
— Меня мистер Коулмэн прислал… ее тут натянуть, чтобы вы, значит, белье могли вешать.
— Большое спасибо, Люк, — ответила она тихо. Она не стала ничего спрашивать о его распухшем и разбитом лице — чувствовалось, что он и так нервничает по этому поводу.
Когда все белье наконец было развешано, Лидия устало вскарабкалась внутрь фургона. Лагерь затихал, костры гасли. Покормив Ли, она уложила его в колыбель. Затем надела ночную рубашку, которую подарила Ма, сказав, что отныне это — ее. Шея ныла — нелегко целый день поддерживать такую копну. Распустив волосы, она принялась их расчесывать. Гребенку тоже подарила ей Ма.
Ей не хотелось ложиться, пока не вернется Росс. Ощущение его присутствия снаружи вселяло в нее спокойствие, хотя причину этого она сама бы не смогла объяснить. Ей приходилось рожать в лесу, спать под открытым небом, в амбаре. И всегда сторожем при ней был ее страх. Он прогонял усталость, заставлял бодрствовать. Но все-таки она ослабила бдительность — и ее настигли.
— Больше никогда, — прошептала она. — Он мертв.
Глаза ее уже слипались, когда снаружи раздались шаги Росса. Было слышно, как он затушил костер и вытряхивает постель на ночь.
Встав на колени и подвинувшись к заднему борту, она выглянула из фургона. Росс, сидя на циновке, стягивал сапоги.
— Доброй ночи, мистер Коулмэн.
Он резко вскинул голову. Покрышка фургона словно окаймляла ее, рубашка в лунном свете была снежно-белой. Волосы вились вокруг головы массой беспорядочных завитков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59