— Вот, значит, как? Очень бы тебе понравилось, если б твоя дырка от задницы оказалась вдруг у тебя в животе? Тебе бы понравилось просыпаться и глядеть на мешок дерьма у себя на груди?
— Как только я замечаю его, я тут же все убираю. А сейчас тебе лучше постараться…
— Да! — закричал он и рыдал, уже не таясь. — Вы превратили меня в урода. Я обзавелся менструирующей дыркой, не желающей закрываться, и дыркой от собственной жопы, оказавшейся вдруг спереди, за которой не могу уследить, и обе эти дыры — и бабская, и та, что с дерьмом, — глазеют на меня из моего же брюха, а я глазею на них. Я проклятый Богом урод.
Рой разразился рыданиями, и боль тут же усилилась, но он рыдал, рыдал, и боль заставляла рыдать его натужнее и упорней, покуда он не задохся и не попытался остановиться, чтобы хоть как-то сдержать неумолимую эту боль, которая — о том он молился — лучше б убила его тогда же и мгновенно — огромным, грохочущим, взорвавшим его изнутри красно-желтым ядром огня.
Тони вытер ему лицо и уже собирался было заговорить, но рыдания стихли, и Рой пробормотал, ловя ртом воздух:
— Я… Мне… перевернуться. Иначе сдохну. Помоги, пожалуйста. Помоги хоть ненамного улечься на живот…
— Конечно, Рой, — сказал Тони, нежно его приподняв и опуская на кровать. Он убрал подушку, и вот Рой уже покоился на пульсирующей горячей ране, судорожно всхлипывая и сморкаясь в поданную Тони бумажную салфетку.
Он лежал так минут пять, прежде чем понял, что больше находиться в этом положении ему невмоготу. Обернулся, но Тони успел уже выйти в коридор. К черту, подумал Рой, он и сам перевернется, и, может, попытка эта убьет его. Что ж, прекрасно! Он оперся о локоть, чувствуя, как заливает потом грудную клетку, дернулся — так резко, как только мог, — и упал на спину. Пот свободно струился по всему его телу. Он это чувствовал. Он почувствовал и что-то еще. Ослабил клейкую ленту, взглянул на рану и завопил во всю глотку.
— В чем дело? — спросил Тони, вбегая в комнату.
— Посмотри на это! — сказал Рой, не сводя зрачков с торчавшего из раны окровавленного комка.
— Что за чертовщина? — сказал Тони, в замешательстве переводя взгляд с двери опять на Роя.
Рой глазел на рану, а когда посмотрел на Тони, увидел вдруг, что обескураженное маленькое лицо санитара расплывается в улыбке и тот начинает хихикать.
— Схожу-ка я за доктором, — сказал Тони.
— Погоди, — сказал Рой, расхохотавшись. — Доктор тут не нужен. О Боже, слишком уж это смешно. — Ему не хватало воздуха, и, когда его сразил новый спазм, он перестал смеяться, но и боль не могла уничтожить комичности происходящего. — Ты знаешь, Тони, что это за хреновина? Да это же чертов пыж!
— Что?
— Пыж от патрона из того обреза! В конце концов замаялся там сидеть и вылез. Наклонись поближе. Гляди-ка, в нем застряло даже несколько дробинок. Нет, всего две. Две крошечные дробинки. Господи, да ведь это смешно! О, Боже… Иди-ка сделай объявление, пусть всему персоналу будет известно, что в полицейской палате произошло счастливое событие. Скажи им, что кривой монстр доктора Зелко изнасиловал новенькую дырку и дал рождение трехунцевому ублюдку, подозрительно напоминающему окровавленный пыж. И что глаза у него точь-в-точь как у доктора Зелко! О-у-у-у, Боже, смеху-то!
— Я схожу за доктором, Рой. Мы все почистим.
— Ах ты, гомик чертов! И не пытайся отнять у меня ребенка! Как-то раз я хотел проделать это с одной черномазой, так она едва не сожрала свое дитя… О-о-у-у-у, Боже, до чего смешно! — захлебывался Рой, смахивая слезы.

Часть шестая
«АВГУСТ, 1964»
16. Святая
Сидя в безлюдной детской комнате полиции Холленбекского дивизиона, Серж потянулся, зевнул и закинул ноги на конторку. Он курил и гадал, когда же вернется его напарник Стэн Блэкберн. Стэн попросил дождаться его здесь, покуда он не уладит «одно личное дельце». Об этом «дельце» Сержу было кое-что известно: женщина, не успевшая толком развестись, зато успевшая наплодить троих детей, успевших достаточно подрасти, чтобы в конце концов втянуть Блэкберна в полосу неприятностей. Если любовная история, замешанная на нарушении супружеской верности, дойдет до коридоров департамента, полицейскому по меньшей мере грозит временное отстранение от дел ввиду «недостойного поведения». Интересно, подумал Серж, останусь ли сам я прежним мартовским котом, если — вот именно, если! — когда-нибудь женюсь?
Он согласился на назначение в сотрудники отдела по делам несовершеннолетних лишь потому, что его заверили: он не будет переведен в участок на Джорджия-стрит, а это означало, что предстоит ему работать здесь же, в Холленбеке. Да, в ночную смену. Да, разумеется, не пешком, а на колесах. Он решил, что, когда встанет вопрос о повышении в звании, новая запись в его послужном списке нисколько не повредит. Но сначала нужно, конечно, сдать письменный экзамен, а исход его был более чем сомнителен. Вообразить себя решительно взявшимся за зубрежку по строгой учебной программе Серж попросту не мог. Даже в колледже ему не удавалось заставить себя учиться. Он улыбнулся, вспомнив, как несколько лет назад — лихие амбиции, нечего сказать! — решил прилежно вкалывать, чтобы получить новое звание и быстрее сделать карьеру. Старший полицейский в штате Калифорния — вот и вся его карьера, тридцать три зачета — вот и все его успехи. Стыдно сказать, но ведь и к этой низенькой ступеньке он подступался несколько раз.
И все же ему нравилось работать в Холленбеке, да и на жизнь хватало с лихвой. Его план экономии оказался на удивление безгрешным, появились кое-какие сбережения, ну а что касается будущего — дальше возможного повышения в сержанты и работы в следственном отделе он даже и не заглядывал. Большего мне и не нужно, размышлял он. К концу двадцатилетнего срока выслуги ему будет сорок три, и сорок процентов жалованья на оставшиеся дни — совсем неплохо, только, конечно, ни в Лос-Анджелесе, ни в его окрестностях он жить тогда не станет. Серж подумывал о Сан-Диего. Там славно. Только опять же — не в самом городе. Возможно, удастся подыскать себе что-нибудь в пригороде. Он знал, что в его планах должно найтись место и для жены с детьми. Рано или поздно, но этого не избежать. По правде говоря, он становился все неспокойнее и сентиментальнее. И начинал проявлять любопытство к телевизионным сериалам, закрученным вокруг семьи и домашнего очага.
С Паулой он встречался давным-давно. Ни одна девушка прежде не возбуждала в нем такого интереса. Красавицей ее не назовешь, но очень привлекательна, а от прозрачных серых глаз вообще не оторвать взгляда — если, разумеется, она не обрядилась во что-нибудь плотно облегающее ее стройную фигуру, тут уж она делалась чертовски привлекательной. Он чувствовал, что она не прочь выйти за него замуж. Паула частенько ему намекала, что хочет обзавестись семьей, на что он отвечал ей: смотри не опоздай, а то состаришься, тебе ведь уже двадцать два; тогда она спрашивала, как он насчет того, чтобы подарить ей пару ребятишек, «С удовольствием», — говорил он. Только все должно быть по закону, предупреждала она.
Обладала она и другими достоинствами. Преуспевающий в Альхамбре дантист доктор Томас Адаме наверняка дарует лакомый кусочек из своих богатств удачливому зятю, который сумеет добиться расположения его единственной и весьма избалованной дочери. Когда Паула сняла в доме, где проживал Серж, квартирку — тот самый двенадцатый номер, что занимала до нее стенографистка по имени Морин Болл, — он, Серж, почти и не заметил особой перемены в женском обществе, тут же начав — а точнее, продолжив — назначать свидания. Как-нибудь вечерком, хорошенько пообедав и приняв солидную дозу мартини, ему придется пройти через формальности и просить ее руки, и сказать ей: ну что ж, действуй, передай своим, пусть готовят свадебный стол, да пороскошней. Какого дьявола! Не может же все это без толку длиться целую вечность!
К восьми тридцати солнце зашло, и сделалось прохладнее, самое время проехаться по Холленбеку. Скорей бы Стэн вернулся, думал Серж, так и не решив, чем же ему пока заняться: уткнуться ли снова в учебник по конституции штата Калифорния (черт бы побрал эти летние курсы при университете!) или же почитать роман, который потому и захватил сегодня на работу, что знал: ждать в кабинете ему придется несколько часов.
Не успел он предпочесть роман, как в дверь, насвистывая, вошел Блэкберн. На лице его играла глупая улыбка, а вид был такой, словно «личное дельце» продвигалось слава Богу.
— Сотри помаду с рубашки, — сказал Серж.
— Ума не приложу, как это она там оказалась? — сказал Блэкберн, хитро подмигнув и посмотрев на сочный знак, ярко удостоверявший одержанную им победу.
Однажды, когда Блэкберн остановил машину в переулке у двухэтажного домишка и вошел внутрь, Серж увидел ее, эту его «победу». Не будь даже риска напороться на муженька или вполне реальной опасности того, что милые детки доложат обо всем своему папочке, — Серж бы и тогда на нее не позарился.
Блэкберн прошелся расческой по седым, редеющим волосам, поправил галстук и поковырял пальцем пятно на белой рубашке.
— Может, возьмемся за работу? — спросил Серж, скидывая ноги с конторки.
— Прямо не знаю. Что-то я притомился, — хихикнул тот.
— Пошли-пошли, Казакова, — сказал Серж, покачав головой. — Лучше уж я поведу машину, а ты тем временем передохнешь да силы восстановишь.
Он решил проехать на юг к Сото и свернуть на восток в сторону новой полосы отчуждения на Помонской автостраде. Случалось, по вечерам, когда жара спадала, он любил наблюдать за суетой рабочих, спешащих завершить строительство еще одного огромного лос-анджелесского комплекса из стали и бетона, который устареет раньше еще, чем успеют его сдать, и обречен задохнуться от потока автомобилей буквально через час после открытия. Но вот чего уже теперь нельзя не поставить в заслугу трассе, так это того, что она извела «ястребов». Доктрина о суверенном праве государства отчуждать частную собственность неожиданно добилась успеха там, где потерпели крах и полиция, и отдел по надзору за условно осужденными, и суд по делам несовершеннолетних. Стоило штату перекупить частные владения и вынудить родителей «ястребов» рассеяться по восточному Лос-Анджелесу, как банда словно растворилась в свежеющем воздухе.
Серж направился через бетонированные пути к холленбекскому парку — посмотреть, чем там промышляют юные сорвиголовы. За неделю они с напарником не произвели ни единого ареста, в основном по причине отнимавшего немало рабочего времени блэкберновского романтического увлечения, но сегодня Серж надеялся, им повезет. И пусть пока насчет их «недобора» сержант не произнес ни слова, Серж предпочитал выполнять работу ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы тебе не намылили шею.
Проезжая мимо лодочной станции, он заметил, как в кустах скрылся чей-то силуэт. Тут же они услыхали глухой и полный звук расколовшейся бутылки, кем-то второпях уроненной и угодившей в булыжник.
— Видел его? Не узнал? — спросил Серж Блэкберна, лениво поводившего фонарем по кустам.
— Похоже, кто-то из «малышей». Пожалуй, то был Бимбо Сарагоса.
— Глотнул винца, а?
— Глотнул? Только не он. Этого и клещами от бутылки не оторвешь, так к ней клеится.
— В бурю любая гавань хороша.
— Гавань. Ха, недурно звучит.
— Может, проедем ниже и словим его?
— Нет смысла. Он уж наверняка на той стороне озера, прибился к новой гавани. — И Блэкберн откинулся на сиденье, закрыл глаза.
— Не мешало б нам кого-нибудь сегодня повязать, — сказал Серж.
— Запросто, — сказал Блэкберн и, не открывая глаз, вслепую развернул одну за другой две жевательные резинки и сунул их в рот.
Выехав из парка на Бойл-стрит, Серж заприметил еще пару «малышей», Бимбо среди них не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69