Знаешь, Лаура, я очень напуган. А вокруг еще этот хаос.
— Я знаю.
— Я не был так напуган с тех самых пор, как ты помогла мне бросить пить и научила не бояться. Господи, Лаура, ты же не знаешь, что такое хаос, не знаешь, как он выглядит. На это стоит посмотреть.
— Знаю. Я знаю, — сказала она, продолжая ласкать его шею.
— Больше не могу без тебя, — сказал он, уставившись на водопроводный кран, роняющий время от времени капли в пенную гущу. — У меня была кишка тонка остаться с тобой, Лаура. Да, мне нужен мир и покой, да, я знал, что вместе нам не страшна ничья ненависть, но у меня была кишка тонка. Теперь же, когда я вернулся в те одинокие стены, оказалось, что у меня тонка кишка жить без тебя, теперь, после всего этого мрака и безумия сегодняшнего дня, без тебя мне никогда не суметь…
— Не говори больше ничего, Рой, — сказала она, поднимаясь. — Подожди до утра. Утром все будет иначе.
— Нет, — ответил он, поймав ее за руку мокрыми, скользкими от мыла пальцами. — Нельзя зависеть от завтра. Выгляни в окно, и ты поймешь, что не должна зависеть от завтра. Отныне я живу лишь ради тебя и благодаря тебе только жив. Теперь ты от меня не отвяжешься. Никогда.
Рой притянул ее к себе и поцеловал в губы, потом припал к ее ладони, а она все так же гладила его шею свободной рукой, повторяя: «Малыш, малыш мой…», как повторяла всегда. И как всегда бывало, он испытал облегчение.
По-прежнему без сна, они лежали обнаженные, укрывшись одной простыней, а над Лос-Анджелесом вставало солнце.
— Тебе надо поспать, — шепнула она. — Вечером тебе опять дежурить.
— Теперь уж такого кошмара не будет, — сказал он.
— Да. Может быть. Может, их усмирит Национальная гвардия.
— Даже если нет — все равно, теперь такому кошмару не бывать. Мой отпуск начинается с первого сентября. К тому времени наверняка со всем этим будет покончено. Как ты смотришь на то, чтобы справить свадьбу в Лас-Вегасе? Можно устроить это, не откладывая.
— Нам вовсе не обязательно жениться. Женаты мы или нет — какая разница.
— Знаешь, та пара косточек, что мне еще не разбили, по-моему, ужасно щепетильна в отношении всяких там светских приличий. Сделай это ради меня.
— Хорошо. Ради тебя.
— Разве ты не воспитывалась в уважении к институту брака?
— Папа был баптистским проповедником.
— Что ж, тогда все ясно. А меня воспитывали лютеранином, да только в церковь мы никогда особо часто не ходили, за исключением тех случаев, когда того требовали приличия, так что, полагаю, из наших детей мы сделаем баптистов.
— Я больше никто. Я не баптистка. Никто и ничто.
— Ты — все.
— Нам ведь не возбраняется иметь детей?
— Еще как не возбраняется!
— Золотой рыцарь и его смуглая дама сердца, — сказала она. — Только мы еще настрадаемся, и ты, и я. Нам придется за это расплачиваться. Ты не знаешь, что такое священная война.
— Мы победим в ней.
— Никогда не видела тебя таким счастливым.
— Я никогда и не был таким счастливым.
— Хочешь, я скажу, почему полюбила тебя с самого начала?
— Почему?
— Ты не был похож на других белых. Те заигрывали со мной и приглашали к себе на квартиру или в «какое-нибудь сногсшибательное веселенькое местечко», ну знаешь, куда ездят обычно бело-черные парочки. До встречи с тобой я не могла по-настоящему довериться ни одному белому, я понимала: они видят во мне лишь то, что хотят во мне видеть, но только то совсем не я.
— И что же это?
— Не знаю. Может, в них говорила лишь похоть. Похоть, распаляемая при виде мелкого зверька с коричневой шкуркой, распаляемая от ощущения первобытной жизненной силы какой-то негритянки. В общем, что-то в этом роде.
— Ну и ну! Сегодня ночью ты просто подавляешь меня своим интеллектом.
— Уже утро.
— Тогда — сегодня утром.
— Были еще и белые либералы, готовые потащить меня на губернаторский бал, но, сдается мне, этим типам сгодилась бы и любая другая, или почти любая, лишь бы была негритянкой. Так что им я тоже не верю.
— Ну а потом был я.
— Ну а потом был ты.
— Старина Рой, пьянчужка.
— Раньше, не теперь.
— Это потому, что ты одолжила мне часть себя вместе со своим мужеством.
— Ты такой стеснительный да скромный, что мне это начинает надоедать.
— Прежде я был надменным, тщеславным, высокомерным и самонадеянным.
— Мне трудно в это поверить.
— Теперь мне тоже. Но это правда.
— Ты не был похож ни на одного из тех белых, что я встречала. Да, ты тоже искал во мне свою корысть, но при этом желал от меня только то, что любой человек может дать любому человеку, а негритянка я или нет — не играло никакой роли. Ты всегда смотрел на меня как на женщину и как на личность, сам-то ты хоть о том догадываешься?
— Догадываюсь, что я не просто похотливый тип.
— Это ты-то не похотливый? — засмеялась она. — Ты на удивление похотливый любовник, но сейчас ты слишком слабоумен, чтобы с тобой о том говорить.
— А где мы проведем медовый месяц?
— Что, это тоже обязательно?
— Само собой, — ответил Рой. — Я щепетилен, если ты еще помнишь.
— Сан-Франциско — прекрасный город. Когда-нибудь бывал там?
— Нет. Поехали в Сан-Франциско.
— Это еще и очень терпимый город. Теперь надо считаться и с этим.
— Как тихо, — сказал Рой. — В какой-то момент сегодня ночью, когда я особенно перетрусил, мне казалось, шум огня не прекратится никогда. Я думал, что мои уши будут вечно слушать один лишь рев огня…
22. Встреча
— Ходят слухи, с завтрашнего дня мы чуть ли не полностью переходим на обычный ритм работы, — сказал Рой. Он произнес это с удовольствием: они с Лаурой решили, что, как только с бунтом будет покончено и представится благоприятная возможность, он попросится в краткосрочный отпуск и они отправятся на недельку в Сан-Франциско — конечно, после того, как поженятся в Лас-Вегасе, где, может быть, задержатся на пару дней, ну а потом, не исключено, съездят еще на вечерок из Вегаса в Тахоэ… — Вот это будет славно — отделаться наконец от смены в двенадцать часов, — произнес Рой в порыве чувств, переполнявших его от одной лишь мысли о том, что как они с Лаурой запланировали, так и поступят, а значит, все его сомнения рассеяны.
— Я сыт этим по горло, — сказал Серж Дуран, делая ленивый разворот на Креншоу, где совершали они патрулирование. Рою нравилась серьезная надежность, с которой тот вел машину, в сущности, ему нравился и сам Дуран. За пять лет они с ним виделись раз-два и обчелся, прежде Рой палец о палец не ударил, чтобы узнать его поближе. Но сегодня, не успели они провести вместе и двух часов, а он, Рой, уже проникся к нему симпатией и был рад, что во время составления патрульных списков тот же Дуран обратился к сержанту и сказал: «Разрешите мне поработать с моими однокашниками Фелером и Плибсли». Гус Плибсли тоже был вроде парень что надо. Рой понадеялся, что сдружится с ними обоими. Он все отчетливее сознавал, что среди полицейских так и не завел настоящих друзей. Но с этим, как и со многим другим, пора кончать. Теперь его жизнь пойдет иначе.
— Сейчас, когда с бунтом почти улажено, трудно поверить, что он был в самом деле, — сказал Гус, и Рой подумал, что Плибсли повзрослел больше чем на пятилетку. Он помнил его робким человечком, чуть ли не самым мелким на курсе. Теперь он казался и выше, и солиднее. И конечно, не забыл Рой нечеловеческой выносливости Плибсли. Вспомнив, какую угрозу она представляла для их инструктора по физподготовке старшины Рэндольфа, он улыбнулся.
— Совсем нетрудно, если едешь по Центральной авеню или Сто третьей улице, — сказал Серж. — Ты был там в пятницу вечером, Рой?
— Я там был, — ответил тот.
— Кажется, и мы там были, — сказал Гус, — но я так перепугался, что не стану утверждать наверняка.
— Не ты один, браток, — сказал Рой.
— Но я был так напуган, что почти ничего толком и не помню из того, что со мной происходило, — сказал Гус, и Рой увидел, что застенчивая улыбка осталась у Плибсли прежней, так же, впрочем, как и просительные нотки в голосе, столь раздражавшие Роя раньше: в те дни он был еще слишком глуп, чтобы слышать неподдельную искренность.
— Не далее как сегодня я размышлял о том же самом, — сказал Серж. — Та ночь в пятницу уже сейчас превращается у меня в башке в какой-то туман. Огромные провалы в памяти, иногда не могу вспомнить элементарных вещей. Не считая страха, понятно.
— Как, ты тоже, Серж? — спросил Гус. — А ты, Рой, что скажешь? Тебе это знакомо?
— Конечно, Гус, — ответил тот. — Я был напуган до смерти.
— Ну и ну!.. Вот дьявольщина, — сказал Гус и умолк, и Рой догадался, что разговор его приободрил и успокоил. Возможность поболтать с полицейским, которого, подобно тебе, явно гнетут сомнения, утешала, и Рой почувствовал жалость к Гусу и тягу дружить с ним.
— Ну и закончил ты свой колледж, Рой? — спросил Серж. — Помнится, мы говорили с тобой в академии о твоем дипломе по криминологии. Тогда тебе оставалась самая малость.
— Ближе той малости, Серж, я к нему так и не подобрался, — засмеялся Рой и с удивлением обнаружил, что в этом смехе нет иронии. Похоже, Рой Фелер наконец-то мирится сам с собой, подумал он.
— Да я и сам не очень-то налегал на зачеты, — сказал Серж, понимающе кивнув. — Теперь вот, когда на носу первый экзамен на сержанта, ругаю себя дураком. А ты, Гус? В школу ходишь?
— Как Бог на душу положит, — ответил Гус. — Где-то через годик надеюсь сдать на бакалавра по деловому администрированию.
— Молодцом, Гус! — сказал Рой. — В один прекрасный день мы станем на тебя работать.
— Ох, да нет же, — сказал виновато Гус. — Не слишком-то я прилежно учился, чтобы рассчитывать сдать экзамен на сержанта, к тому же в самые ответственные моменты я леденею и превращаюсь в истукана. Как пить дать, с треском провалюсь и только опозорюсь.
— Из тебя выйдет мировой сержант, Гус, — сказал Серж, и, похоже, искренне.
Рой испытал к ним еще большее расположение, и ему захотелось вдруг, чтобы им стало известно о его предстоящей женитьбе — о Лауре, о белом полицейском и его черной жене, — и, если им покажется, что он сошел с ума, они достаточно милосердны, чтобы не допустить и намека на издевку. Но даже реши они, что он безрассудный глупец, и докажи это оба вежливым смущением — такой оборот все равно ничего не изменит.
— Слава тебе, Господи, темнеет, — сказал Гус. — Денек сегодня жаркий выдался, да еще этот проклятый смог. Самое время поплавать. У моего соседа есть бассейн. Может, завтра набьюсь к нему в гости.
— А как насчет этого вечера? — спросил Серж. — Скажем, сразу после работы? В доме, где я снимаю конуру, имеется свой бассейн. Лучше поскорей воспользоваться этим преимуществом, потому что скоро я оттуда съеду.
— И куда же? — поинтересовался Гус.
— Присмотрели себе квартирку с невестой и собираемся ее купить. Так что, пожалуй, на смену плаванью под луной придут газонокосилка да тяпка для выпалывания сорняков.
— Так ты женишься? — спросил Рой. — Я тоже — как только выхлопочу недельный отпуск.
— Выходит, и ты не устоял? «Еще один сгорел на работе»? — улыбнулся Серж. — Что ж, меня это обнадеживает.
— А я думал, ты женат, Рой, — сказал Гус.
— Я и был, пока мы учились в академии. Но недолго. Потом развелся.
— Дети есть? — спросил Гус.
— Малышка, — ответил Рой и вспомнил последнее воскресенье, когда привел ее к Лауре. Они так здорово играли, что Бекки в нее попросту влюбилась.
— Значит, не окончательно осерчал на брак? — спросил Серж.
— Брак здесь ни при чем, — ответил Рой. — Он одаривает тебя детьми, а чем тебя одаривают дети, о том тебе может и Гус порассказать.
— Без них он ничто, пустое место, — сказал Гус.
— Ты давно женат, Гус? — спросил Серж.
— Девять лет. Почитай, всю жизнь.
— А сколько тебе?
— Двадцать семь.
Роя вдруг осенило. Но для начала он спросил:
— Как зовут твою девушку, Серж?
— Мариана.
— А что, если перенести бассейн на завтра? Гус с женой да мы с Лаурой могли бы заскочить к тебе, познакомиться с твоей невестой, а потом немного поплавать да попить пивка перед тем, как отправиться после обеда на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Я знаю.
— Я не был так напуган с тех самых пор, как ты помогла мне бросить пить и научила не бояться. Господи, Лаура, ты же не знаешь, что такое хаос, не знаешь, как он выглядит. На это стоит посмотреть.
— Знаю. Я знаю, — сказала она, продолжая ласкать его шею.
— Больше не могу без тебя, — сказал он, уставившись на водопроводный кран, роняющий время от времени капли в пенную гущу. — У меня была кишка тонка остаться с тобой, Лаура. Да, мне нужен мир и покой, да, я знал, что вместе нам не страшна ничья ненависть, но у меня была кишка тонка. Теперь же, когда я вернулся в те одинокие стены, оказалось, что у меня тонка кишка жить без тебя, теперь, после всего этого мрака и безумия сегодняшнего дня, без тебя мне никогда не суметь…
— Не говори больше ничего, Рой, — сказала она, поднимаясь. — Подожди до утра. Утром все будет иначе.
— Нет, — ответил он, поймав ее за руку мокрыми, скользкими от мыла пальцами. — Нельзя зависеть от завтра. Выгляни в окно, и ты поймешь, что не должна зависеть от завтра. Отныне я живу лишь ради тебя и благодаря тебе только жив. Теперь ты от меня не отвяжешься. Никогда.
Рой притянул ее к себе и поцеловал в губы, потом припал к ее ладони, а она все так же гладила его шею свободной рукой, повторяя: «Малыш, малыш мой…», как повторяла всегда. И как всегда бывало, он испытал облегчение.
По-прежнему без сна, они лежали обнаженные, укрывшись одной простыней, а над Лос-Анджелесом вставало солнце.
— Тебе надо поспать, — шепнула она. — Вечером тебе опять дежурить.
— Теперь уж такого кошмара не будет, — сказал он.
— Да. Может быть. Может, их усмирит Национальная гвардия.
— Даже если нет — все равно, теперь такому кошмару не бывать. Мой отпуск начинается с первого сентября. К тому времени наверняка со всем этим будет покончено. Как ты смотришь на то, чтобы справить свадьбу в Лас-Вегасе? Можно устроить это, не откладывая.
— Нам вовсе не обязательно жениться. Женаты мы или нет — какая разница.
— Знаешь, та пара косточек, что мне еще не разбили, по-моему, ужасно щепетильна в отношении всяких там светских приличий. Сделай это ради меня.
— Хорошо. Ради тебя.
— Разве ты не воспитывалась в уважении к институту брака?
— Папа был баптистским проповедником.
— Что ж, тогда все ясно. А меня воспитывали лютеранином, да только в церковь мы никогда особо часто не ходили, за исключением тех случаев, когда того требовали приличия, так что, полагаю, из наших детей мы сделаем баптистов.
— Я больше никто. Я не баптистка. Никто и ничто.
— Ты — все.
— Нам ведь не возбраняется иметь детей?
— Еще как не возбраняется!
— Золотой рыцарь и его смуглая дама сердца, — сказала она. — Только мы еще настрадаемся, и ты, и я. Нам придется за это расплачиваться. Ты не знаешь, что такое священная война.
— Мы победим в ней.
— Никогда не видела тебя таким счастливым.
— Я никогда и не был таким счастливым.
— Хочешь, я скажу, почему полюбила тебя с самого начала?
— Почему?
— Ты не был похож на других белых. Те заигрывали со мной и приглашали к себе на квартиру или в «какое-нибудь сногсшибательное веселенькое местечко», ну знаешь, куда ездят обычно бело-черные парочки. До встречи с тобой я не могла по-настоящему довериться ни одному белому, я понимала: они видят во мне лишь то, что хотят во мне видеть, но только то совсем не я.
— И что же это?
— Не знаю. Может, в них говорила лишь похоть. Похоть, распаляемая при виде мелкого зверька с коричневой шкуркой, распаляемая от ощущения первобытной жизненной силы какой-то негритянки. В общем, что-то в этом роде.
— Ну и ну! Сегодня ночью ты просто подавляешь меня своим интеллектом.
— Уже утро.
— Тогда — сегодня утром.
— Были еще и белые либералы, готовые потащить меня на губернаторский бал, но, сдается мне, этим типам сгодилась бы и любая другая, или почти любая, лишь бы была негритянкой. Так что им я тоже не верю.
— Ну а потом был я.
— Ну а потом был ты.
— Старина Рой, пьянчужка.
— Раньше, не теперь.
— Это потому, что ты одолжила мне часть себя вместе со своим мужеством.
— Ты такой стеснительный да скромный, что мне это начинает надоедать.
— Прежде я был надменным, тщеславным, высокомерным и самонадеянным.
— Мне трудно в это поверить.
— Теперь мне тоже. Но это правда.
— Ты не был похож ни на одного из тех белых, что я встречала. Да, ты тоже искал во мне свою корысть, но при этом желал от меня только то, что любой человек может дать любому человеку, а негритянка я или нет — не играло никакой роли. Ты всегда смотрел на меня как на женщину и как на личность, сам-то ты хоть о том догадываешься?
— Догадываюсь, что я не просто похотливый тип.
— Это ты-то не похотливый? — засмеялась она. — Ты на удивление похотливый любовник, но сейчас ты слишком слабоумен, чтобы с тобой о том говорить.
— А где мы проведем медовый месяц?
— Что, это тоже обязательно?
— Само собой, — ответил Рой. — Я щепетилен, если ты еще помнишь.
— Сан-Франциско — прекрасный город. Когда-нибудь бывал там?
— Нет. Поехали в Сан-Франциско.
— Это еще и очень терпимый город. Теперь надо считаться и с этим.
— Как тихо, — сказал Рой. — В какой-то момент сегодня ночью, когда я особенно перетрусил, мне казалось, шум огня не прекратится никогда. Я думал, что мои уши будут вечно слушать один лишь рев огня…
22. Встреча
— Ходят слухи, с завтрашнего дня мы чуть ли не полностью переходим на обычный ритм работы, — сказал Рой. Он произнес это с удовольствием: они с Лаурой решили, что, как только с бунтом будет покончено и представится благоприятная возможность, он попросится в краткосрочный отпуск и они отправятся на недельку в Сан-Франциско — конечно, после того, как поженятся в Лас-Вегасе, где, может быть, задержатся на пару дней, ну а потом, не исключено, съездят еще на вечерок из Вегаса в Тахоэ… — Вот это будет славно — отделаться наконец от смены в двенадцать часов, — произнес Рой в порыве чувств, переполнявших его от одной лишь мысли о том, что как они с Лаурой запланировали, так и поступят, а значит, все его сомнения рассеяны.
— Я сыт этим по горло, — сказал Серж Дуран, делая ленивый разворот на Креншоу, где совершали они патрулирование. Рою нравилась серьезная надежность, с которой тот вел машину, в сущности, ему нравился и сам Дуран. За пять лет они с ним виделись раз-два и обчелся, прежде Рой палец о палец не ударил, чтобы узнать его поближе. Но сегодня, не успели они провести вместе и двух часов, а он, Рой, уже проникся к нему симпатией и был рад, что во время составления патрульных списков тот же Дуран обратился к сержанту и сказал: «Разрешите мне поработать с моими однокашниками Фелером и Плибсли». Гус Плибсли тоже был вроде парень что надо. Рой понадеялся, что сдружится с ними обоими. Он все отчетливее сознавал, что среди полицейских так и не завел настоящих друзей. Но с этим, как и со многим другим, пора кончать. Теперь его жизнь пойдет иначе.
— Сейчас, когда с бунтом почти улажено, трудно поверить, что он был в самом деле, — сказал Гус, и Рой подумал, что Плибсли повзрослел больше чем на пятилетку. Он помнил его робким человечком, чуть ли не самым мелким на курсе. Теперь он казался и выше, и солиднее. И конечно, не забыл Рой нечеловеческой выносливости Плибсли. Вспомнив, какую угрозу она представляла для их инструктора по физподготовке старшины Рэндольфа, он улыбнулся.
— Совсем нетрудно, если едешь по Центральной авеню или Сто третьей улице, — сказал Серж. — Ты был там в пятницу вечером, Рой?
— Я там был, — ответил тот.
— Кажется, и мы там были, — сказал Гус, — но я так перепугался, что не стану утверждать наверняка.
— Не ты один, браток, — сказал Рой.
— Но я был так напуган, что почти ничего толком и не помню из того, что со мной происходило, — сказал Гус, и Рой увидел, что застенчивая улыбка осталась у Плибсли прежней, так же, впрочем, как и просительные нотки в голосе, столь раздражавшие Роя раньше: в те дни он был еще слишком глуп, чтобы слышать неподдельную искренность.
— Не далее как сегодня я размышлял о том же самом, — сказал Серж. — Та ночь в пятницу уже сейчас превращается у меня в башке в какой-то туман. Огромные провалы в памяти, иногда не могу вспомнить элементарных вещей. Не считая страха, понятно.
— Как, ты тоже, Серж? — спросил Гус. — А ты, Рой, что скажешь? Тебе это знакомо?
— Конечно, Гус, — ответил тот. — Я был напуган до смерти.
— Ну и ну!.. Вот дьявольщина, — сказал Гус и умолк, и Рой догадался, что разговор его приободрил и успокоил. Возможность поболтать с полицейским, которого, подобно тебе, явно гнетут сомнения, утешала, и Рой почувствовал жалость к Гусу и тягу дружить с ним.
— Ну и закончил ты свой колледж, Рой? — спросил Серж. — Помнится, мы говорили с тобой в академии о твоем дипломе по криминологии. Тогда тебе оставалась самая малость.
— Ближе той малости, Серж, я к нему так и не подобрался, — засмеялся Рой и с удивлением обнаружил, что в этом смехе нет иронии. Похоже, Рой Фелер наконец-то мирится сам с собой, подумал он.
— Да я и сам не очень-то налегал на зачеты, — сказал Серж, понимающе кивнув. — Теперь вот, когда на носу первый экзамен на сержанта, ругаю себя дураком. А ты, Гус? В школу ходишь?
— Как Бог на душу положит, — ответил Гус. — Где-то через годик надеюсь сдать на бакалавра по деловому администрированию.
— Молодцом, Гус! — сказал Рой. — В один прекрасный день мы станем на тебя работать.
— Ох, да нет же, — сказал виновато Гус. — Не слишком-то я прилежно учился, чтобы рассчитывать сдать экзамен на сержанта, к тому же в самые ответственные моменты я леденею и превращаюсь в истукана. Как пить дать, с треском провалюсь и только опозорюсь.
— Из тебя выйдет мировой сержант, Гус, — сказал Серж, и, похоже, искренне.
Рой испытал к ним еще большее расположение, и ему захотелось вдруг, чтобы им стало известно о его предстоящей женитьбе — о Лауре, о белом полицейском и его черной жене, — и, если им покажется, что он сошел с ума, они достаточно милосердны, чтобы не допустить и намека на издевку. Но даже реши они, что он безрассудный глупец, и докажи это оба вежливым смущением — такой оборот все равно ничего не изменит.
— Слава тебе, Господи, темнеет, — сказал Гус. — Денек сегодня жаркий выдался, да еще этот проклятый смог. Самое время поплавать. У моего соседа есть бассейн. Может, завтра набьюсь к нему в гости.
— А как насчет этого вечера? — спросил Серж. — Скажем, сразу после работы? В доме, где я снимаю конуру, имеется свой бассейн. Лучше поскорей воспользоваться этим преимуществом, потому что скоро я оттуда съеду.
— И куда же? — поинтересовался Гус.
— Присмотрели себе квартирку с невестой и собираемся ее купить. Так что, пожалуй, на смену плаванью под луной придут газонокосилка да тяпка для выпалывания сорняков.
— Так ты женишься? — спросил Рой. — Я тоже — как только выхлопочу недельный отпуск.
— Выходит, и ты не устоял? «Еще один сгорел на работе»? — улыбнулся Серж. — Что ж, меня это обнадеживает.
— А я думал, ты женат, Рой, — сказал Гус.
— Я и был, пока мы учились в академии. Но недолго. Потом развелся.
— Дети есть? — спросил Гус.
— Малышка, — ответил Рой и вспомнил последнее воскресенье, когда привел ее к Лауре. Они так здорово играли, что Бекки в нее попросту влюбилась.
— Значит, не окончательно осерчал на брак? — спросил Серж.
— Брак здесь ни при чем, — ответил Рой. — Он одаривает тебя детьми, а чем тебя одаривают дети, о том тебе может и Гус порассказать.
— Без них он ничто, пустое место, — сказал Гус.
— Ты давно женат, Гус? — спросил Серж.
— Девять лет. Почитай, всю жизнь.
— А сколько тебе?
— Двадцать семь.
Роя вдруг осенило. Но для начала он спросил:
— Как зовут твою девушку, Серж?
— Мариана.
— А что, если перенести бассейн на завтра? Гус с женой да мы с Лаурой могли бы заскочить к тебе, познакомиться с твоей невестой, а потом немного поплавать да попить пивка перед тем, как отправиться после обеда на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69